7. Полуночно-синий

Джонни

Глаза у Шаннон Линч были полуночно-синего цвета, и он насмерть застрял у меня в голове.

Во всяком случае, это оказалось ближайшее цветовое соответствие, какое мне удалось найти после нескончаемых поисков в Интернете.

Таблицы цветов были противоречивыми и сбивали с толку, но еще сильнее меня сбивал с толку собственный долбаный мозг, который зациклило на повторе, как запись с битой дорожкой.

Мысли снова и снова возвращались к Шаннон «как река», ее потрясающим синим глазам, ангельскому лицу и жуткому прошлому.

После чтения ее личного дела я несколько дней переваривал информацию и еще несколько дней боролся с отчаянным желанием поехать прямиком в БМШ и не по-детски разобраться с ее обидчиками и обидчицами.

Всю первую неделю после рождественских каникул я волновался за нее и каждый день ждал, что завтра она вернется в школу.

К пятнице мои волнения достигли пика, и я отправился в кабинет мистера Туми — поинтересоваться о ее состоянии.

Там-то я и узнал, что по моей вине у девчонки сотрясение мозга и что ее до конца недели освободили от занятий, предписав постельный режим.

Когда в следующий понедельник Шаннон вернулась в школу, меня вызвали в директорский кабинет, где помимо мистера Туми я увидел мисс Найен — старшего преподавателя третьегодков, мистера Кроули — нашего старшего преподавателя, а также человеческий инкубатор, именуемый миссис Линч.

Мне было сказано, что, хотя все понимают непреднамеренность происшествия на поле, в моих же интересах впредь держаться от Шаннон подальше, дабы избежать каких-либо инцидентов в будущем.

Миссис Линч вручила мне полиэтиленовый мешок с моей футболкой, промямлила извинения за то, что неделю назад толкнула меня (естественно, она стремилась обезопасить себя и не схлопотать обвинение в нападении на школьника), но тут же еще раз строго предупредила: и близко не подходить к ее дочери.

Взбешенный, что меня загнали в угол скотски и совершенно неоправданно, не говоря уже о том, что обращались как со злодеем, я злобно рявкнул: «Да без проблем!» — забрал футболку и вернулся на занятия с твердым намерением делать, как сказано.

Мне такой головной боли не надо.

Мне не надо, чтобы надо мной висела угроза отстранения от занятий. Это испортит все мои планы, и никакая девчонка не стоит того, чтобы из-за нее рисковать будущим.

Я следовал правилам больше для себя, чем для нее, и держался от Шаннон подальше.

Я не заговаривал с ней и не приближался, когда видел ее в коридорах и в столовой на переменах.

Словом, я обходил далеко стороной эту девчонку и все сложности, которые, похоже, следовали за ней по пятам.

Но как ни бесился, я приглядывал за ней в коридорах.

Можете назвать это гиперопекой над беззащитной девочкой или еще как, но я мониторил, не прозвучит ли где имя Шаннон Линч, и, если слышал, тут же пресекал все разговоры о ней, даже самые невинные, — я хотел быть уверенным, что она мягко впишется в Томмен.

Но через пару дней мне стало ясно, что она не нуждается ни в чьей помощи.

В Томмен-колледже Шаннон пришлась ко двору.

Она нравилась преподавателям.

Она нравилась ученикам.

Мне она, блин, тоже нравилась.

В этом-то и была проблема.

И потом, у нее имелись свои телохранительницы в лице двух светловолосых девиц, сопровождавших ее повсюду.

Я узнал, что одна из них, та, что больше опекала Шаннон, была сестрой Хьюи Биггса — блуждающего полузащитника нашей команды и одного из моих ближайших друзей.

Вторая то сходилась, то расходилась с Пирсом О’Ниллом — тоже нашим игроком.

Имени подружки Пирса я не помнил, но помнил ее ядовитый язык и что любой парень в здравом уме должен обходить ее стороной.

Погрузившись в свои дела, я пытался не замечать Шаннон и вообще забыть о ней, решив сосредоточиться на игре и не отвлекаться ни на что вокруг меня. Девки — самый опасный отвлекающий фактор.

Я охеренно старался.

Но стоило кому-то из парней упомянуть ее в разговоре или она проходила мимо по коридору, как меня тут же отбрасывало на исходную точку.

Я не понимал этого и попросту старался поменьше об этом думать.

Но это не избавляло меня от ее присутствия во всех разговорах, где я участвовал с момента ее появления в Томмене.

Парни — те еще уроды, и на возраст им посрать.

Слишком многие дятлопитеки моего года болтали о ней, думали о ней, замышляли насчет нее, чем доводили меня до белого каления.

На прошлой неделе я не справился с фрустрацией и объявил всему столу одноклассников, чтоб они, на хер, заткнулись и что девчонке всего пятнадцать.

Им было фиолетово, что она только третьегодка, и меня парило то, что меня это парит, хотя не должно.

Полным-полно третьегодок кувыркались с парнями четвертого, пятого и, мать их, даже шестого года.

Но не со мной.

Ни в коем случае не со мной.

В отличие от остальных парней, которые легко задирали юбки малявкам, я четко сознавал возможные осложнения.

Мне более чем хватало лекций тренеров и рассказов бывших профессионалов о катастрофических последствиях интимных отношений с «неправильной» девчонкой.

Не скажу, что все эти годы я вел себя образцово, но я не переступал черту и не затаскивал в постель тех, кто младше меня.

Знаю, это были двойные стандарты, потому что с девицами старше себя я спал охотно, но, вашу мать, требовалось соблюдать меры предосторожности. У меня была мечта и четкое понимание, как ее необходимо достичь. Постельные забавы с малолетками были опасны.

Потому-то эта малолетка так меня и бесила.

В ту минуту, когда я увидел ее, в грудь что-то ударило.

Что-то незнакомое и обескураживающее.

И уже больше месяца меня по-прежнему крутило.

На дворе стоял февраль, а я был все так же одержим Шаннон «как река».

Меня это раздражало, и еще больше раздражала она сама — из-за того, что стала причиной моего раздрая.

Бессмыслица какая-то.

Девчонка-пигалица, кожа да кости. Никакого намека на грудь. Если честно, я даже сомневался, что она носит лифчик.

Понятно, да?

Слишком маленькая.

Слишком, на хрен, маленькая.

Но это не мешало мне искать ее в школьной толпе.

И не мешало смотреть на нее, когда находил.

И чем сильнее я старался выбросить ее из головы, тем настойчивее искал.

Пока не начал это делать на каждой гребаной перемене.

Иногда я замечал, что и она смотрит на меня.

Она всегда смотрела так, будто попала в слепящий свет фар, после чего наклоняла голову.

Я вполне признавал свою иррациональную реакцию на эту девчонку.

Это было ненормально.

Закавыка в том, что я не мог совладать с собой.

Не мог выключить мозг.

Другой моей проблемой была Белла.

Ей осточертело, что ее, как она выразилась, «динамят», и пару недель назад она прислала сообщение, уведомляя о прекращении наших бестрахательных отношений.

Я понимал, что должен что-то чувствовать по этому поводу: как-никак я зависал с ней почти восемь месяцев. Но не чувствовал ничего, кроме пустоты.

Живой связи между нами не было, и я устал от того, что меня используют.

Мы ведь не встречались с нею, чтобы поболтать, сходить в кино или что-то в этом роде.

Этого от меня ей было не нужно.

Даже когда я предлагал.

Ничего удивительного, что нас не связывали никакие чувства и я вообще не интересовался полноценными отношениями с нею. Но поскольку шесть месяцев из восьми мой член провел внутри ее, я был совсем не против угостить ее ужином или сводить в киношку.

Я неоднократно предлагал ей, и она всякий раз отказывалась.

Потому что это было недостаточно публичным.

Потому что я требовался Белле, когда находился на всеобщем обозрении, будь то в пабе или школе, где она могла показать меня всем своим подругам, словно племенного быка.

Опять же в эсэмэс Белла сообщила, что теперь у нее отношения с Кормаком Райеном, шестигодком.

Я уже некоторое время подозревал, что между ними что-то происходит; больно стремно он темнил со мной.

Летом Кормак получил вызов из Академии. Он провел несколько игр в составе Лиги юниоров и вышел в нескольких отборочных матчах.

До сих пор ему не удавалось добиться заключения с Академией контракта на постоянной основе, что меня совсем не удивляло, поскольку я не обольщался на его счет.

И не то чтобы я был злорадным уродом.

Просто констатировал факты.

Он был неплохим крыльевым, но если он хотел добиться от клуба контракта, требовалось достать козырь из рукава.

Сможет — хорошо.

Если нет, мне посрать.

Кормак был годом старше, так что мы никогда, по сути, не дружили, но после пяти лет в одной команде я ожидал от него чуточку больше порядочности.

И если Белла искала способ спровоцировать меня, путаясь с моим товарищем по команде, ее ждало горькое разочарование, потому что такого удовольствия я ей не доставлю.

Мне было больно?

Да.

Чувствовал ли я, что меня предали?

Конечно.

Означало ли это, что я хотел ее вернуть?

Да ни в коем случае.

Потому что я не выносил врунов, а она была вруньей.

А еще я ненавидел манипуляции, а именно это она и пыталась со мной сделать.