— Мама, я люблю Томмен. Я там счастлива!

Эти слова выскочили сами, удивив меня. Но я сказала правду.

Поразительно, но я поняла, что и правда люблю новую школу.

— Тогда как ты добралась до дома? — в третий раз спросила мама. — Говори!

— Меня подвез Джонни Кавана, — выпалила я, преодолевая желание заорать во все горло. — Ну что? Теперь ты довольна? Это с ним меня сфотографировали на прошлой неделе. А вчера, узнав, что я опоздала на автобус, он предложил меня подвезти. Я согласилась. Так что можешь помчаться наверх и рассказать отцу, насколько он был прав, считая меня грязной шлюхой.

Мамино лицо стало мертвенно-бледным.

— Я звоню в школу.

— Что? — насторожилась я, во все глаза глядя на нее. — Зачем?

— Этому парню нельзя даже приближаться к тебе, — сердито ответила она.

— Почему нельзя?

— Потому что он устроил тебе сотрясение мозга!

— Это был несчастный случай.

— Я звоню мистеру Туми.

Повернувшись, она пошла в кухню за мобильником. Я поспешила за ней:

— Мама, не надо! Слышишь?

Я вырвала мобильник из ее рук.

— Шаннон, верни мне телефон, — потребовала она. — Немедленно!

— Ты ведь даже толком не знаешь, как все было! — крикнула я, прижимая к груди ее мобильник.

— И знать не хочу. — Она все-таки вырвала у меня свой телефон. — Правила ему известны. Школьная администрация все подробно объяснила. Ему запрещено разговаривать с тобой. Шаннон, его предупреждали, и в недвусмысленных выражениях. Его должны были отстранить от занятий еще в тот раз. Но я с ним разберусь, и теперь его точно отстранят.

— Джонни тут вообще ни при чем, — выдавила я. От мысли, что по моей вине у Джонни могут возникнуть крупные неприятности, мое сердце бешено забилось, а голова пошла кругом. — Он извинился за случившееся. Заплатил за испорченную форму. А вчера он заступился за меня, когда один парень стал ко мне приставать. Мам, я от него видела только хорошее.

Мама была некрупной женщиной, но в ней было пять футов и восемь дюймов, и она была на пятом месяце, и в тот момент я вдруг почувствовала себя совсем маленькой.

Когда она начала набирать номер, я поняла, что дошла до точки.

— Я не успела на автобус! — крикнула я, в ужасе глядя, как материнский палец нажимает клавиши. — Я боялась прийти поздно из-за него! Я согласилась, чтоб меня подвезли, потому что была в отчаянии! Я знала, что он сделает, если я вернусь на следующем автобусе!

— Шаннон. — Палец матери замер. — Ты не должна бояться приходить домой.

— Не должна?

Я убрала волосы от лица и показала на шрам на виске.

Отец одарил меня им, когда мне было одиннадцать, и он едва не искалечил меня бутылкой из-под виски.

Шрамов, оставленных той бутылкой, было намного больше, и мама давно знала о них.

— Тебе так хочется разобраться с агрессией в школе, мам, — всхлипывала я, даже не пытаясь вытирать слезы, катившиеся по щекам. — А ведь главный агрессор живет под этой крышей.

Мама вздрогнула, как от удара.

Я ее пальцем не тронула.

А то, что она сейчас почувствовала, — это холодная и жесткая реальность ударила ее по лицу.

— Ты должна оставить Джонни в покое! — хрипло, яростно закричала я. — Он не сделал ничего плохого! Абсолютно ничего!

Я уже не думала о тишине в доме.

Разбужу отца — значит разбужу.

Получу от него очередные побои — ничего, заживет.

Я не собиралась сдерживаться и волновалась сейчас только за парня, который ничем не заслужил, чтобы его втягивали в гущу моего семейного безумия.

— Мама, я не шучу, — срывающимся голосом предупредила я. — Если ты позвонишь в школу и у Джонни начнутся неприятности, я расскажу школьной администрации все, о чем молчишь ты и не хочешь, чтобы об этом узнали.

— Шаннон, — прошептала мама, хватаясь за грудь.

— Все расскажу, — повторила я.

Я повернулась к двери и уже не оборачивалась.

«Шаннон, постой», — были последние слова перед тем, как я захлопнула дверь в домашние беды.

Запрокинув голову к хмурому небу, я закрыла глаза и просто ощущала, как дождевые капли падают на лицо и волосы.

Я стояла посреди проливного мартовского дождя и молила о Божественном вмешательстве или хотя бы о небольшой передышке от ада, который назывался семьей, где меня угораздило появиться на свет.

Я никогда не хотела возвращаться в этот дом.

Сознание того, что иного выбора нет и возвращаться все равно придется, было особой разновидностью ада.

Обычно убегают от чего-то. Впервые в жизни мне хотелось, чтобы существовало безопасное место, куда я могла убежать.

Я чувствовала, что медленно умираю в этом доме.

В своем родном доме.

Там, где я вроде бы могу спокойно преклонить голову.

Там, где я вроде бы должна чувствовать себя в безопасности.

Дверь за спиной открылась, и каждый мускул моего тела напрягся в грозном предчувствии.

Он проснулся, и теперь мне конец.

— Шаннон, — зазвучал в моих ушах голос матери, частично рассеяв страх. — Ты забыла взять пальто.

Сделав усилие над одеревеневшим телом, я повернулась. Мама стояла в проеме, держа мое пальто.

— Тебе нельзя без пальто, — хрипло произнесла она, указывая на небо. — Сегодня весь день будут дожди. Я слышала прогноз.

— Мама, неужели ты не устала от всего этого? — дрожащим голосом спросила я, удерживая слезы. — Неужели тебе до смерти не надоело притворяться?

Ее лицо исказилось.

— Шаннон…

Она сделала шаг ко мне, а я — три шага назад.

Я так больше не могу.

Я не могу больше так жить.

Я перед матерью душу вывернула.

А она волнуется из-за пальто.

— Плевать мне на пальто, — пробормотала я и помчалась к автобусной остановке. Мне отчаянно хотелось быть предельно далеко от своей семьи. — Да пошла эта жизнь!

21. Завершение

Шаннон

Я приехала в школу, но мой гнев ничуть не утих.

Я была в таком бешенстве, что буквально ощущала его вкус и даже получала какое-то извращенное удовольствие.

Уж лучше так, чем привычные отчаяние и страх, как всегда в подобных случаях.

Гнев придавал мне храбрости и пофигизма, необходимого, чтобы сделать все, что я задумала.

Вопреки собственному разуму, понимая, что идея плохая, я знала, что должна это сделать.

Я намеревалась прояснить с Джонни Каваной несколько вещей, а потом уйти со спокойным сердцем и чистой совестью, потому что никак не могла игнорировать материнские угрозы.

После вчерашней катастрофы и утреннего спора с матерью адреналин в крови зашкаливал. Я сделала успокоительные вдохи-выдохи и зашагала по коридору к личным шкафчикам пятигодков.

Джонни я заметила еще на подходе. Прислонившись к шкафчикам, он разговаривал с парнями — судя по виду, сверстниками. Увидев его, я судорожно выдохнула.

Невидимость — великолепная штука и необходимое орудие выживания для таких, как я.

Общение с будущей звездой ирландского регби выбивает это орудие из рук.

Собрав в кулак всю свою смелость, я пошла прямо к нему, уповая на бурлящий адреналин, который доведет меня до цели.

Заметив меня, Джонни резко вскинул голову. Я ощутила его пристальный взгляд. Синие глаза были возбужденными и настороженными, но я не остановилась.

Не могла остановиться.

— Мне надо с тобой поговорить, — объявила я, подойдя к нему. Я дрожала с ног до головы.

Казалось, на меня сейчас смотрит тысяча пар глаз.

Я ожидала, что произойдет одно из двух: Джонни или прогонит меня, или согласится пойти в тихое место и там поговорить.

Когда он вскинул голову и тихо произнес: «Вон!» — я поняла, что была права насчет первого сценария.

Мои адреналин и смелость поспешили выполнить его приказ.

Понурив плечи, я повернулась, чтобы сделать то же самое, ощущая себя сдутым шариком. Но он теплой рукой взял меня за запястье и подтянул к себе.

— Не ты, — прошептал мне на ухо Джонни, поставив перед собой. — Они. — Синие глаза скользнули по двоим парням, которые глядели на нас с любопытством. — Валите, — тоном, не терпящим возражений, произнес он.

С изумлением и почти трепетом я смотрела, как оба парня и еще семеро учеников, находившихся в коридоре, молча повернулись и ушли.

— Ну и ну, — выдохнула я, когда мы остались в коридоре одни. — А ты тут правда шишка. — Я повернулась к нему и, как обычно, задрала голову, чтобы видеть его лицо. — Это было нечто.

Джонни наградил меня мальчишеской ухмылкой, которая тут же сменилась хмурым выражением, стоило ему взглянуть на мое лицо.

— Что случилось? — спросил он, в упор глядя на меня. — Какая тварь довела тебя до слез?

— До слез? — переспросила я и покачала головой. — Я же не плачу.

— У тебя глаза красные и опухшие, — сухо констатировал он. — Значит, ты плакала, причем недавно. — Его взгляд переместился на мою щеку. — И что за хрень у тебя с лицом?

— Что?

— Лицо. Щека красная.

— Со мной все в порядке, — буркнула я, пятясь от его слишком уж проницательных глаз.

Только тогда я заметила, что он по-прежнему держит меня за руку.

Джонни это тоже заметил, тут же убрал руку, отодвинулся и провел пальцами по своим растрепанным волосам.

— Что у тебя с лицом?

Отец ударил газетой…

— Да так, не обращай внимания, — пробормотала я, стирая с лица оставшиеся следы от слез.