— Назови имя, — прорычал Джонни, упирая руки в бока. — Я быстро разберусь.
— Что… нет! Говорю тебе, все совершенно прекрасно, — затараторила я. — Просто у меня аллергия.
— У меня тоже. Стойкая аллергия на придурков и всякое дерьмо, — проворчал Джонни. — А теперь назови имя того, кто довел тебя до слез, и я разберусь.
Я на мгновение задумала: а не сказать ли про отца? Интересно, правда ли Джонни с ним разберется?
Судя по выражению его лица, он бы мог.
Ему бы хватило и роста, и силы.
Я тряхнула головой, прогоняя нелепую мысль, посмотрела на него и произнесла:
— Мне нужно кое-что тебе сказать.
— Конечно нужно. Имя.
— Имя? Помолчи немного, — попросила я. — Я должна тебе сказать кое-что важное, а ты меня отвлекаешь.
Джонни открыл рот, собравшись возразить, но быстро закрыл.
У него на шее задергалась жилка, однако он напряженно кивнул и сказал:
— Я слушаю.
Ну, поехали…
— Ты наверняка помнишь, что тебе запрещено разговаривать со мной, — начала я, стараясь говорить тихо. — Во всяком случае, так утверждает моя мать. Тебя ведь предупреждали о том, чтобы держался от меня подальше? Извини, что тебе пришлось это выслушивать, — торопливо добавила я. — Моя мать правда тебе это говорила? Тебе грозили наказанием? Я ничего об этом не знала.
— Думаю, слова «держись подальше» похожи на твою мать, — усмехнулся Джонни, засовывая руки в карманы. — Но ты не волнуйся, Шаннон. Я уже большой мальчик и могу за себя постоять.
Последнюю фразу он произнес уже без улыбки.
— Но ты все равно разговаривал? — допытывалась я, удивляясь, что так откровенничаю с парнем, который по всем меркам был для меня совершенно чужим. — В смысле, ты не старался держаться от меня подальше?
Он неохотно кивнул. В глазах — настороженность и неопределенность.
Я судорожно выдохнула:
— Так вот, я хотела тебе сказать, что моя мать не создаст тебе неприятностей. Мы с ней поговорили. Расставили все точки.
— И ты об этом хотела мне сказать? — Джонни недоверчиво посмотрел на меня. — О своей матери?
Я кивнула.
— И еще: я сообщу мистеру Туми, что между нами все улажено. — Я тяжко выдохнула и заставила себя произнести: — Я также хотела извиниться за свое вчерашнее поведение.
Плечи Джонни напряглись, затем он, как и я, тяжело выдохнул.
— Ты была права, — помолчав, сказал он. — Я слишком остро реагировал и вообще паршиво себя вел.
— Может, и так, — совсем тихо ответила я — Но тогда я не знала, как много значит для тебя регби.
— А теперь знаешь? — угрюмо спросил он. — И думаешь, что все понимаешь?
— Не все. — Я закусила губу, подыскивая дальнейшие слова. — Но я понимаю страх, и так мне легче понять, почему ты заставляешь себя играть, несмотря на боль.
Его плечи снова напряглись. Он молчал так долго, что я перестала ожидать ответа.
— Это все, что мне нужно было тебе сказать, — прошептала я. — Пока, Джонни.
Я повернулась и ушла.
Как я себе и обещала, после этого я уже не искала глазами Джонни Кавану.
Я прояснила, что хотела, и ушла.
Весь день я не заходила в коридоры, по которым он шагал между уроками. За минувшие недели я тщательно их изучила. На большой перемене я не пошла в столовую.
Он всегда сидел вместе с другими регбистами у самого входа, и я никак не могла бы игнорировать его присутствие.
С моей стороны это были излишние меры предосторожности, потому что несколько раз за день наши пути все-таки пересеклись, но Джонни старательно меня не замечал: ни улыбок, ни даже взгляда в мою сторону. Я делала вид, что меня это не волнует.
С чего бы мне волноваться?
Я же приняла решение.
Однако я по-прежнему волновалась…
Словно мазохистка (а я и была таковой), во время урока информатики я полезла в Интернет и посмотрела, что про него пишут.
Результаты поиска и слова подруг лишь подтверждали то, о чем рассказал Джоуи.
Джонни Кавана был знаменитостью.
Я заставила себя погрузиться в материал урока, попытавшись заблокировать все мысли о Джонни. Но это оказалось непросто: в школе его имя всплывало постоянно.
Так что я вряд ли могла избегать его совершенно.
На большой перемене я призналась Клэр, что вчера Джонни подвез меня домой. Зрачки подруги так расширились, что я испугалась, как бы ее не хватил удар.
Я тут же пожалела о своей откровенности: Клэр была не из тех, кто выслушает и забудет.
Она завалила меня вопросами. Ее интересовало, о чем мы говорили по дороге. Я стойко молчала. Тогда она стала указывать мне на него в коридорах и рисовать в тетрадях сердечки с инициалами Ш. Л. и Дж. К.
К счастью для себя, я умела уходить от нежелательных тем и отрицать то, в чем не хотела признаваться. Убедившись, что я не клюю на ее приманку, Клэр оставила попытки выудить из меня подробности.
Я была только рада: не хотела, чтобы кто-то знал о моем внутреннем разладе.
Но она знала, что мне нравится Джонни, и это уже было плохо.
Во всем этом хаосе обнаружилась и светлая сторона: за целый день Ронан Макгэрри даже не взглянул в мою сторону.
На уроке французского он сел не сзади меня, как раньше, а в другом конце класса и старательно вел себя так, словно меня не существовало.
Это меня определенно устраивало.
Мне не хотелось, чтобы на меня обращали внимание, особенно он.
Правда, я сразу заметила у него свежий синяк под левым глазом и разбитую губу.
В глубине души я знала, что разукрасил его, конечно же, Джонни.
«Глупо было оставлять пальто дома», — думала я по дороге на автобус, особенно если учесть, что я промокла до нитки.
Нет. Я тряхнула головой. Если подумать, я скорее утону, чем приму жалкий искупительный дар матери в виде пальто.
В прежние разы это была шоколадка, чашка чаю, новая резинка для волос или иной способ подкупа, предложенный с намерением заткнуть мне рот.
На одной из перемен я получила ее эсэмэску: «Я не стану вредить мальчику». Я прекрасно понимала: сообщение послано в надежде, что я пришлю ответное, такого же содержания.
Я не ответила по двум причинам.
Первая. У меня на телефоне по-прежнему не было денег.
Вторая. Она не заслуживала того, чтобы я ее успокаивала.
С чего я должна думать о ее спокойствии, когда сама всю жизнь в постоянном напряжении?
Конечно, моя угроза рассказать директору вышибла ее из колеи.
И мать была не единственной, кого вышибла из колеи моя непредсказуемая реакция.
Я ощущала себя зверем, загнанным в клетку, в угол.
Никогда еще я не наносила ответного удара.
Никогда еще я не чувствовала достаточно сил для этого.
Мое ребяческое бунтарство было бесполезным, поскольку я же и окажусь пострадавшей, если простужусь, но возьми я утром у матери пальто, это означало бы готовность закрыть глаза на все, что случилось.
А я отказалась закрывать глаза.
Вернувшись домой, я старательно проигнорировала отца, торчащего на кухне, и поднялась к себе. Уж лучше умереть от голода, чем спуститься на кухню и увидеть его физиономию.
Трезвый он сегодня или нет — я ненавидела его всеми фибрами своей души.
Боковым зрением я заметила у себя на кровати конверт с эмблемой Томмен-колледжа.
Я подбежала к кровати и рванула конверт.
Округлившимися глазами я смотрела на бланк родительского разрешения.
Мать его подписала.
Зажав бланк в руке, я повалилась на кровать и судорожно выдохнула.
Я еду в Донегол.