22. Время взаймы

Джонни

С шести лет я каждую субботу проводил на поле. В руках у меня был мяч, а перед глазами проносились сияющие мечты.

Я рос, и субботние игры с отцом, когда я просто бросал мяч, сменились игрой в мини-регби, добавились регулярные тренировки, матчи в составе клуба юниоров. Когда мне исполнилось четырнадцать, я прошел отбор в Национальный институт дальнейшего развития в регби, в просторечии называемый Академией.

Менялся характер и интенсивность тренировок, менялись площадки, но мечта оставалась прежней.

Эта мечта всегда была одной и той же.

Играть за свою страну.

Быть самым лучшим.

Но в эту субботу все было по-другому.

Потому что я огреб проблем.

Потому что облажался на тренировке в Академии.

Я показал слабость, и это сразу заметили.

Я был медлительным и невнимательным, лажал все утро подряд, пока тренер не прогнал меня с поля и не потащил к себе в кабинет.

Он потребовал объяснений.

А проблема была совсем простой.

Я не мог двигаться, как раньше.

Мое тело разваливалось на части.

А в голове была лишь одна девчонка.

Я врал напропалую и выговорил себе спасение, избежав проверок и анализов. Однако с тренировки меня все равно сняли и велели явиться на следующей неделе с ясной головой.

Хрена там прояснится за неделю.

Подавленный и деморализованный, я провел несколько часов за рулем, катаясь по дорогам и стараясь взять голову в руки.

С телом я ничего не мог поделать, но с головой-то?

Надо было настроиться на игру.

Вот только голова моя осталась у Шаннон Линч.

Все мои планы забыть ее мгновенно улетучились, стоило этой малявке подойти ко мне в среду в школьном коридоре для разговора.

Это настолько вышибло меня из равновесия, что я мог лишь стоять, словно последний лох, и смотреть, как эта пигалица дергает меня за все ниточки.

И хуже того, она вынесла мне мозг, когда извинилась передо мной.

Я этого не ожидал и не заслуживал.

Я не тупой.

Я знал, что отвратительно вел себя во время поездки.

И слишком резко реагировал.

Задержись она еще секунд на тридцать, чтобы я смог собраться с мыслями, я бы ей все так и сказал.

Но она не стала задерживаться.

Она повернулась и ушла — опять — и больше не смотрела в мою сторону.

Часть меня думала: может, и к лучшему.

Если бы она вообще не попадалась мне на глаза (а я бы избегал ее, как должен был), я бы миновал острую фазу и забыл бы о ней.

Но потом меня резануло болью горького раскаяния. Она промелькнула в коридоре, даже не взглянув в мою сторону. От нее пахло кокосовым шампунем, и этот запах бил по мне, как шальной мяч. И тогда я понял: это не сработает.

Забыть эту девчонку было невозможно, меня неумолимо тянуло к ней, я мечтал, чтоб она посмотрела на меня, но она не смотрела, и разочарование мое росло.

Я был готов выслушать все, что бы она ни сказала, в любой момент, когда она согласится, без всяких ограничений по времени и оглядок на приличия. И эта готовность меня жутко пугала.

Всю неделю я лишь отбывал уроки, не слыша ничего из объяснений и вопросов преподавателей.

Я ни на чем не мог сосредоточиться, и вина за это целиком лежала на ней.

Я злился на себя за глупость. Еще бы: позволил малознакомой девчонке переколбасить собственную жизнь. Усилием воли я прогнал мысли о ней, врубил автомобильную стереосистему на полную мощность и попытался возвести звуковой барьер между нами.

Приехав после недотренировки домой, я увидел Гибси. Тот сидел на заднем крыльце и ждал меня. Я тут же пожалел, что вчера вечером отправил ему напыщенное четырехстраничное размышление о девчонках, выносящих мозг.

— Мы едем отрываться, — объявил он, едва я вылез из машины.

— Нет.

Гибси протянул ко мне руку, я стряхнул ее, зашел на крыльцо и открыл дверь, пропуская его вперед.

— Не едем.

— Едем, — возразил он, входя в мой дом. — Еще как едем!

Придерживая дверь, я свистнул и стал дожидаться появления своей любимицы.

Сьюки появилась из-за гаража и заспешила ко мне.

— Хорошая девочка, — подбадривал ее я, стремясь, чтобы она добралась до двери раньше, чем это заметят ретриверши.

Нагнувшись, я подхватил ее, втащил в дом и быстро закрыл дверь.

— Нет настроения, — объяснил я другу, проходя через кухню в коридор вместе с Сьюки. — Но ты развлекайся. А я останусь здесь.

— Ты не проторчишь еще одну субботу в своем поместье один как перст, — возразил Гибси, идя за мной. — Мы отправимся вместе.

Гибси называл мой дом поместьем с тех самых пор, как мы подружились в шестом классе начальной школы и я привел этого придурка к нам домой — поиграть в приставку.

Он знал, что словечко «поместье» меня цепляет, но упорно его использовал.

Мы жили за городом в большом многокомнатном доме, в окружении лужаек и садов. Участок занимал несколько акров и был целиком огорожен, чтобы наши собаки могли носиться свободно.

У прежних хозяев здесь был центр верховой езды, поэтому дом окружали всевозможные хозяйственные постройки. Въехать на территорию можно было через единственные фасадные ворота, снабженные электронным замком.

Помещение конюшни пустовало, и мама не раз предлагала купить лошадь, однако отцу неизменно удавалось отговорить ее от этой странной затеи.

Мама безнадежно любила животных.

Проблема была в том, что она много путешествовала и заводить животных было непрактично и нечестно.

Три собаки — это все, на что соглашался отец.

Один из гаражей родители переоборудовали в домашний спортзал.

Они поддерживали мой образ жизни и поощряли мои устремления, даже если не всегда соглашались с моим подходом.

Несколько лет назад на участке возвели еще одну постройку, сделав там сауну и джакузи. Это спасало мне жизнь после матчей.

Ближайшие соседи жили на расстоянии полутора миль, так что место было вполне уединенным. Большинство комнат дома выходили на южную сторону и постоянно купались в солнечном свете.

Я тосковал по дублинскому шуму и ритму большого города. Целых два года я привыкал к здешней тишине. И хотя тоска сохранялась, я не мог отрицать, что жизнь здесь офигенно хороша.

Не поместье, а просто приятное место для жизни.

— Джонни, ну не упрямься, — упрашивал меня Гибси. — Ты которую неделю не вылезаешь из депресняка.

— Еще бы причину знать, — пробурчал я. — Слушай, я понимаю твои благие намерения… — Я умолк и стиснул зубы от боли, пронзившей ногу. — Но сегодня я никуда не пойду.

— Из-за Беллы? — спросил Гибси, привалившись к перилам. — Или из-за Шаннон?

— Из-за себя, — огрызнулся я, почувствовав раздражение. — Я с ног валюсь.

Заставляя себя не хромать, я подошел к лестнице, сделал успокоительный вдох-выдох, после чего заставил ноги подчиняться моим мысленным приказам и не подводить хозяина.

Как они это делали раньше.

— Джонни, а ты прихрамываешь, — тихо произнес Гибси, идя за мной в комнату.

— Не ори на весь дом, — прошипел я, толкая дверь. — Мама у себя в кабинете.

— Но так и есть, — на полном серьезе сказал он. — Ты вообще как?

— Ушибся на тренировке. — Я подхватил Сьюки, переместив ее на кровать. — Нет таких болячек, которые нельзя вылечить крепким сном.

— Ты-то сам в это веришь? — спросил Гибси, плюхаясь перед телевизором в кресло-мешок. Это было «его» кресло. — Если не хочешь, чтобы твоя мать о чем-то знала, я могу отвезти тебя в больницу на обследование.

— Я прекрасно себя чувствую. — Я подошел к соседнем креслу и сел, получив новый удар боли, теперь в области таза. — Лучше не бывает, — прошипел я.

Гибси покачал головой и потянулся к пульту, на сей раз оставив свои соображения при себе.

Он включил телевизор и начал переключать каналы.

— Что хочешь посмотреть?

— Ты можешь ехать, — сказал я ему, вытягивая ноги. — Я тебя не держу.

— Не-а. — Гибси встал, подошел к «Сони плейстейшн — 2», включил и вернулся в кресло. — Я всего лишь пытался вытащить тебя из дома.

— Ценю твои старания, — пробормотал я, беря у него джойстик. — Но не сегодня.

— Джонни, ты попадешь в ту команду, — сказал он, устанавливая «ФИФА-2005». — Ты ведь сам знаешь.

Я дышал, отгоняя подступающую панику, стараясь сосредоточиться на игре.

— Ты туда попадешь, — тихо повторил Гибси.

— Надеюсь, — выдавил я, вперившись глазами в джойстик. — Очень, блин, надеюсь, Гибс.

Иначе я свихнусь.

— Хочешь напиться? — предложил он. — Виски у твоего отца есть. Зато никаких прилипал с их истериками. Как тебе такое?

Минута ушла у меня на раздумье. Потом я тяжело вздохнул.

— Да, мужик, — ответил я другу. — Я действительно хочу напиться.