Вообще-то, должен.

Я на полчаса оставил ее одну мерзнуть в машине.

Вообще не круто.

Особенно для нее.

— Ты в порядке? — спросил я, повернувшись к ней.

— Да, и большущее тебе спасибо, что заплатил, — ответила она, слегка покраснев. — Я ценю твою щедрость.

Она что, серьезно так думает?

Она всерьез благодарит меня за эти пустяки?

Исусе, эта девчонка и правда не похожа на других.

— Шаннон, это вовсе не щедрость, — ответил я, с любопытством глядя на нее. — Каких-то пара бутылок колы и тарелка супа.

— Для меня это много значит, поэтому спасибо, — прошептала она, в который раз откидывая за ухо красивые непокорные волосы.

Ее глаза пробуравили во мне дыры такой глубины, что мне пришлось отвернуться ради сохранения рассудка.

Это было невозможно.

Она сама невозможная.

— Да, вот твои вещи, — сказала она, осторожно положив мне на левое бедро бумажник и ключи.

На здоровое бедро, заметил я.

Ну вот это уже слишком.

— Если хочешь, пересчитай деньги, — добавила Шаннон. — Я про бумажник. — Она закинула за ухо еще одну прядку. — Я не обижусь.

Что за херь?

— Как ты сказала?

Шаннон покраснела.

— Я это… я подумала, что ты можешь…

— Я тебе доверяю, — перебил ее я. — Ничего пересчитывать я не собираюсь. Мне такое вообще не приходило в голову. Понятно?

— Ты уверен? — шепотом спросила она, добивая меня своими глазищами.

Я кивнул, едва удерживаясь от желания впиться в эти пухлые губы.

— Абсолютно уверен.

Улыбка на ее лице была такой неподражаемой, что у меня сердце понеслось вскачь.

Я просто смотрел на нее, пытаясь понять, как, на хрен, вляпался в эту историю и как, на хрен, из нее выбираться.

— Давай-ка отвезу тебя домой, — наконец сказал я, повернул ключ зажигания и запустил двигатель.

— Конечно, — ответила Шаннон, продолжая улыбаться.

Мне пришлось отвернуться.

Я бы не рискнул еще раз посмотреть на нее.

Только не сегодня.

«Уноси задницу подальше от этой девчонки, пока не наделал глупостей и не потерял голову вместе с сердцем», — прошипел мне разум, когда я с натянутыми до предела нервами выруливал со стоянки.

«Слишком поздно, придурок», — ехидно сообщило мне сердце.

— Или… — услышал я собственный голос.

Отчаянно не хотелось отпускать от себя эту девчонку.

— Или… что? — спросила Шаннон, глядя сияющими глазами.

Не делай этого, Джонни.

Не поддавайся искушению.

— Могли бы посмотреть какой-нибудь фильм, — предложил я, сознавая, что облажался по полной, едва произнеся эти слова.

— Ф-фильм? — переспросила Шаннон.

Боже, помоги мне.

— Если хочешь, — неуверенным тоном добавил я.

— В кино? — покраснев, спросила она.

Я пожал плечами:

— Или у меня дома.

Тупой мудак.

— Я… я не… мне совсем… — Она помедлила, заправляя прядки за уши. — Не разрешают ходить.

— Куда тебе не разрешают ходить? — спросил я, чувствуя, как от разочарования заныло в животе.

— В общем… никуда. — Она беспомощно пожала плечами. — Мои родители… склонны к опеке.

Что ж, понятно.

На их месте я бы тоже ее опекал, учитывая, через что прошла Шаннон в ее прежней школе.

Черт, сейчас я и сам ее опекал.

— Но я бы хотела, — добавила она и застенчиво улыбнулась. — Я бы с удовольствием, если ты тоже хочешь.

Вляпался.

Ну, блин.

И что теперь прикажете делать?

Мама дома, поэтому Шаннон туда не привезешь.

Стараясь смотреть на дорогу, а не на девчонку, сидящую рядом, я щелкнул индикатором поворота и вывернул на скользкую дорогу, ведущую в город.

— Значит, едем в кино, — ответил я максимально непринужденным тоном, хотя внутри у меня все горело, как в аду.

28. Замещаю родителей

Шаннон

Всю субботу я просидела со своим младшим братом Шоном, как бывало всякий раз, когда бабуля решала съездить на Беару — навестить тетю Элис и ее семью, — а мама работала.

Эта суббота отличалась от прочих тем, что в доме не было ни отца, ни матери.

Я знала: назревает буря.

Моя интуиция всегда говорила правду.

Когда прошлым вечером Джонни подвез меня домой, там разразился жуткий скандал. Кончилось тем, что отец отколотил меня все из-за той же фотографии в газете, которая не давала ему покоя. Мама оттащила его от меня и тоже схлопотала по лицу. Тогда она велела ему убираться и больше не возвращаться.

Отец погрузил в семейную машину все свои пожитки, обругал нас с мамой шлюхами и укатил, вдрызг пьяный.

Еще через час мама побросала в сумку вещи для ночевки, вызвала такси и тоже уехала. С тех пор мы ее не видели.

Мама нередко сбегала из дома после семейных скандалов.

Но ее отлучки редко затягивались.

Я знала: она вернется.

Вот только когда?

Также я знала, что отец тоже вернется.

Поэтому его вчерашний отъезд не принес мне никакого утешения.

Мама не впервые прогоняла его из дома.

И меня он жестоко избивал тоже не впервые.

Рано или поздно он вернется, обещая райские кущи, которые тут же обернутся адом.

Ничего не изменится.

И никогда не менялось.

Может, Тайг, Олли и Шон поверили, что он ушел навсегда, но мы-то с Джоуи знали: чудес не бывает.

Без родителей обязанность возиться с младшими братьями ложилась на нас.

Когда утром никто из родителей не появился, Джоуи пожертвовал тренировкой с командой Корка и повел Тайга и Олли на футбольный блиц, где они оба играли.

Я осталась с Шоном, который несколько часов подряд кричал и требовал маму.

Это была катастрофа.

Бесчисленные звонки матери остались без ответа, и я перестала пытаться.

У меня был бесконечный список еженедельных дел, так что я вычистила весь дом, помыла даже плинтусы и везде поменяла постельное белье.

К восьми вечера субботы я загрузила четыре стирки, приготовила братьям обед и ужин, искупала Шона и одела его в пижаму. Дом сверкал чистотой, зато я устала до полусмерти.

Понятно, что долго это не продлилось.

С возвращением мальчишек в дом вернулся и привычный хаос.

Держа в одной руке миску «хрустиков», а в другой — бутылку молока, я бедром толкнула дверь гостиной и вошла внутрь:

— Шон, пора ужинать.

Я поставила еду на кофейный столик, пригладила малышу светлые вьющиеся волосы и потянулась, разминая затекшую спину.

— Съешь все и в кровать, — сказала я и застонала от облегчения, чувствуя, как мышцы спины возвращаются на свои места.

Спина болела так, что я с трудом ходила прямо.

— Хочу к мамочке, — ответил Шон, указывая на хлопья. — Мама ушла.

— Шон, мама на работе, — сказала я в пятидесятый раз за сутки. — Она скоро придет, — добавила я, стараясь быть терпеливой, и поспешила уйти из гостиной прежде, чем он успел спросить, когда она вернется.

Ответа я не знала, а врать ему не хотела.

Я ведь и сама не знала, когда мама вернется.

Опустив плечи, я побрела на кухню и потянулась к чайнику.

Мне нужно выпить чаю.

И побольше.

29. Запилить лук

Джонни

В субботу в Академии я пролетел как фанера над Парижем.

Я был не в форме, и это стало видно на поле.

Еще до полудня меня вызвали в кабинет тренера Деннехи, который учинил мне допрос с пристрастием в традициях долбаной испанской инквизиции.

Оттуда меня отправили к врачу сборной на тщательный осмотр, а оттуда на следующий осмотр к физиотерапевту Джанис.

Как и предсказывал тренер, обе проверки — медицинскую и на готовность к тренировкам — я провалил.

Деморализованный и страдающий от боли, я выслушал суровую лекцию о том, как опасны попытки перетерпеть боль и чем они кончаются. После чего меня отправили домой с очередным чертовым рецептом и письмом, что я временно освобожден от всех тренировок и обязанностей в Академии на три недели, когда должен буду явиться на новый тест физической готовности.

Если я провалю и его, могу снова отправиться под нож хирурга и выпасть из графика еще на месяц-полтора.

Значит, на поле выйду самое раннее в середине мая.

Значит, я могу прохлопать свой шанс.

Нечего и рассчитывать, что за две или даже четыре недели я войду в форму и сумею пройти отбор для участия в играх U20.

Так что да, можно без преувеличения сказать, что обделался по-королевски.

Единственным утешением оставалась возможность легких тренировок в школьной команде и клубе, которые академическое начальство запретить никоим образом не могло, но это меня ничуть не утешало и не обнадеживало.

Потому что руководство Академии обязательно отправит такое же письмо тренерам в Баллилагинский регбийный клуб и в Томмен-колледж.

Шансы выйти на игру в составе клуба были невелики.

Тренер Малкахи не посадит меня на скамейку запасных — это не в его интересах, но школьная команда — это детские фигли-мигли.

Разъяренный оттого, что меня лишили возможности участвовать в играх Лиги юниоров, я весь вибрировал от напряжения, когда вернулся домой, — к счастью, там было пусто.

Мама уехала на выходные к отцу в Дублин, так что родительский допрос с пристрастием откладывался на несколько дней.

Мне хотелось плакать — я не стал бы, но до чертиков хотелось.

Надо было перетерпеть боль.

Нельзя было соглашаться на эту гребаную операцию.