Тирнан проверяет пульс Оука, затем наклоняется и принюхивается, словно пытаясь определить яд по запаху. Смачивает палец в его крови и подносит к языку.

— «Сладкая смерть». Если в организм проникнет большое количество этого яда, он может вызвать сон длиною в сотни лет.

— На кончике стрелы много не поместится, — говорю я и надеюсь, что он подтвердит, что этого явно недостаточно, чтобы погрузить Оука в столетний сон.

Не обращая внимания на мои слова, Тирнан принимается копаться в сумке, висящей у него на ремне. Он достает какую-то траву, крошит ее под носом принца, а потом всыпает получившийся порошок на его язык. Когда рыцарь засовывает пальцы ему в рот, Оук приходит в себя достаточно, чтобы отдернуть голову.

— Это поможет? — спрашиваю я.

— Будем надеяться, — отвечает Тирнан, вытирая руку о штаны. — Нужно найти место для ночлега. Желательно поближе к смертным. Там чудовища леди Ноури, вероятно, не станут нас искать.

Я быстро киваю.

— И хорошо бы добраться туда побыстрее. — Он укладывает принца на спину его скакуна. Мы выдвигаемся в путь: Тирнан ведет Летунью, Гиацинт идет позади него, а мне приходится взять под уздцы лошадь рыцаря.

Пятно крови на ее боку только разрастается, и она заметно хромает. Из ее плоти до сих пор торчит стрела.

— Ее тоже отравили?

Рыцарь коротко кивает.

— Но эту сильную девочку не так легко сбить с ног.

Опустив руку в рюкзак, достаю подгнившее яблоко. Откусываю для обеих лошадей по куску, и животные мягко тычутся мордами в мои ладони. Затем глажу Отрепье по мохнатому носу. Похоже, стрела не причиняет ей боли, так что, я надеюсь, она будет в порядке.

— Хотя ему, вероятно, лучше уснуть на сотню лет, — произносит Тирнан. Кажется, он разговаривает не столько со мной, сколько сам с собой. — Без сомнения, леди Ноури будет охотиться на нас точно так же, как мы охотимся на нее. Сон лучше, чем смерть.

— Зачем на самом деле Оук это делает? — спрашиваю я.

Рыцарь пристально смотрит на меня.

— Что делает?

— Эта задача ниже его достоинства. — Не знаю, как еще выразить свою мысль. При Дворе Зубов Леди Ноури сразу дала мне понять: она может пронзать мою кожу, сдавливая на ней серебряный поводок, может причинять мне такую невыносимую боль, что я по образу мыслей уподоблюсь животному, но если ко мне проявит неуважение кто-то из простого народа, то проступок этот будет караться смертью. Королевская кровь имеет значение.

Конечно, Верховная королева даже в худшие времена должна ценить принца не меньше, чем леди Ноури ценила меня. Джуд должна была поручить эту задачу дюжине рыцарей, а не родному брату в сопровождении лишь одного стражника.

— Возможно, он хочет впечатлить своими подвигами какую-нибудь даму, — отвечает рыцарь.

— Свою сестру? — предполагаю я.

Тирнан смеется.

— Или, может быть, леди Вайолет. Если верить посвященным этой девушке стихам, ее губы красны, как кармин, а волосы украшены живыми бабочками. Оук провел в постели сей дамы три дня, а потом в покои ворвался ее ревнивый любовник, принялся размахивать ножом и устроил неприятную сцену. А еще есть леди Сиби, которая с театральным пафосом рассказывает каждому, кто готов слушать, что Оук свел ее с ума, а затем устал от нее и разбил ей сердце на миллион осколков. Думаю, Оуку не стоит впечатлять леди Сиби еще сильнее. Однако в Эльфхейме есть не меньше двух дюжин красавиц, которые будут счастливы восхититься его героизмом.

Я прикусываю щеку.

— Какая нелепая причина.

— Люди часто бывают нелепы, — произносит Тирнан, оглядываясь на мрачного Гиацинта с уздечкой на лице. — Особенно когда дело касается любви.

Характеристика не очень-то лестная, но Оуку сейчас все равно: он перекинут через спину лошади. А еще он, возможно, спас жизнь рыцарю. И мне.

— Ты правда так считаешь? — интересуюсь я.

— Как? Что здесь замешана девушка? В этом я уверен. Без девушки никогда не обходится. Но я так же уверен, что храбрость не должна быть ниже достоинства принца, — отвечает мне Тирнан.

Ходят слухи, что Кардан не хотел становиться королем и что в некоем обозримом будущем он по своей воле отдаст корону Оуку. Но когда я думаю о Верховном короле Кардане с его черными кудрями и жестоким изгибом губ, когда вспоминаю, как дурашливо, но в то же время угрожающе он ведет себя, то не могу поверить в то, что он способен отказаться от власти. Но может отправить Оука в поход, из которого тот не вернется. Распалить его воображение сказаниями о чести и отважных свершениях.

— Если Верховный король и королева отпустили его в сопровождении одного тебя, значит, кто-то из них желает ему смерти.

Тирнан поднимает брови.

— А ты мнительна.

— И это мне говорит рыцарь, поддерживающий предателя?

Сперва я не была до конца уверена в своем предположении, но потом увидела, как после слов о любви Тирнан посмотрел на Гиацинта, и вспомнила слова Оука о том, что тот не может отличить союзников от врагов.

С удовлетворением наблюдаю, как удар достигает цели.

Тирнан ошеломленно таращится на меня. Кажется, он только сейчас понял: пусть мой голос хрипит от долгого молчания, пусть я больше похожа на дикого зверя, а не на девушку, но это вовсе не значит, что я не умею внимательно слушать.

Гиацинт глухо смеется.

— Думаешь, Верховный король пытается избавиться от Оука с помощью меня? — спрашивает рыцарь.

Я пожимаю плечами.

— Я думаю, что, даже если ты готов рискнуть жизнью ради принца, одного тебя недостаточно. А еще думаю о том, что со стороны королевской семьи странно позволять принцу подвергать свою жизнь опасности ради славы.

Рыцарь отводит взгляд и ничего не отвечает.

Когда мы проходим почти целую милю, Оук наконец-то издает тихий стон и пытается сесть.

— Джуд, — шепчет он. — Джуд, мы не можем оставить его умирать.

— Все в порядке, — отвечает Тирнан, опуская руку ему на плечо. — Мы оторвались от погони.

Принц приоткрывает свои темно-желтые лисьи глаза и озирается по сторонам. Видит меня и снова откидывается на спину, как будто испытывая облегчение от того, что я все еще здесь.

Ночь уже близится к рассвету, когда мы оказываемся на пляже, открытом всем ветрам.

— Жди здесь вместе с принцем, — говорит мне Тирнан, как только мы подходим к вымощенной черными камнями пристани. — Гиацинт, подчиняйся прежним приказам. Мои враги — твои враги. Если понадобится, защищай девчонку.

Пленник улыбается, поджав губы:

— Это не я забыл все свои клятвы.

Тирнан стоит ко мне спиной, поэтому я не могу сказать, беспокоит ли его звучащая в голосе Гиацинта горечь.

В воздухе висит густой запах соли. Слизываю ее с верхней губы и наблюдаю, как Тирнан ведет раненую лошадь по песку. Копыто Отрепья касается кромки воды. Почувствовав морскую пену, она мотает головой и ржет так, что по моим рукам бегут мурашки.

Гиацинт оборачивается ко мне. Тирнан бы не услышал его из-за шума прибоя, но солдат все равно понижает голос:

— Я мог бы многое рассказать, не будь на мне уздечки. Освободите меня, и я вам помогу.

Я не удостаиваю его ответом. Мне жаль его, поскольку я на себе ощутила влияние уздечки, но это не делает его моим союзником.

— Прошу вас, — продолжает он. — Я не могу так жить. Когда меня поймали, Оук снял заклятие, но ему не хватает сил остановить возращение магии. Моя рука превратилась в крыло, и кто знает, что случится дальше. Постепенно терять свою личность еще хуже, чем быть соколом.

— Позволь внести ясность. Я ненавижу леди Ноури, — рычу я, потому что не хочу его слушать. Не желаю сочувствовать ему еще сильнее. — А раз ты подчиняешься ей, то я ненавижу и тебя тоже.

— Я пошел за Мадоком, — сообщает Гиацинт, — а теперь я пленник его сына. И все потому, что я оставался верным своему слову, а не наоборот. Я был честнее Тирнана, который позволил другому вить из себя веревки и отрекся от меня. Леди Ноури пообещала снять заклятье с любого сокола, который присоединится к ней, но я не давал никаких клятв. Можете довериться мне, леди. В отличие от остальных, я вас не обману.

На другой стороне пляжа лошадь Тирнана устремляется в черную воду, не обращая внимания на накрывающие ее волны.

«Я был честнее Тирнана, который позволил другому вить из себя веревки».

— Отрепье тонет? — интересуюсь я.

Гиацинт качает головой.

— Морской народ заберет ее обратно в Эльфхейм, и там ее вылечат.

Я облегченно выдыхаю. Снова смотрю на Оука, который прижимается щекой к боку Летуньи. На его сверкающие в лунном свете доспехи. На трепещущие ресницы и мозолистые ладони.

— Уздечка не влияет на заклятье, — напоминаю Гиацинту. — Если ее снять, чары не усилятся и не ослабнут.

— Не поддавайтесь очарованию принца Оука, — предостерегает меня он, пока рыцарь бредет по камням в нашу сторону. — Он не такой, каким кажется.

У меня на языке вертится несколько вопросов, но задавать их уже нет времени. Когда Тирнан приближается, я перевожу взгляд на море. Лошадь исчезла. Над волнами не видно даже ее головы.

— У нас остался один скакун, — сообщает нам Тирнан.

Отдохнуть нам тоже негде. Я изучаю укромное место под дощатым настилом. Можно свернуться калачиком на холодном мягком песке, и там нас никто не потревожит. Стоит мне только подумать об этом, как я с новой силой ощущаю, насколько измотана.