— Ничего подобного, — фыркает Мерси, пристально глядя на меня, — потому что в воскресенье у меня есть дела поинтереснее, чем смотреть, как моя противная младшая сестра строит глазки этому прыщавому продавцу мороженого.

— Во-первых, — терпеливо объясняю я ей, — я не строила глазки, а смотрела загадочным взором, цель которого — пленять и очаровывать. А во-вторых, его прыщи, очевидно, скоро пройдут, потому что я видела на щеках много корочек. Что, съела?

Я победно скрещиваю руки на груди.

Мерси закрывает лицо рукой, а Эффи говорит:

— Мы подъезжаем к воротам, пожалуйста, перестаньте цапаться, ну хотя бы на… сорок пять секунд. Будьте так добры. Веселые выражения лиц на…

Машина скрипит колесами, останавливаясь.

— Йо-хо-хо, — кричит Макс, распахивая дверь и с улыбкой просовывая в машину свою коротко остриженную голову. — Кажется, три ведьмы на денек отвратились от своих метел. В чем секрет, мои болтушки?

Все, что нужно сказать вам о моем девятнадцатилетнем старшем брате, — это то, что он слишком буквально воспринимает свое имя.

— Какого черта…

— Что за слова, Русалочка? — смеется Макс, перелезая через сестру и усаживаясь в противоположном углу машины; из его драных джинсов торчат загорелые коленки. — Ты не рада видеть меня, сестричка? Конечно, рада. Точно рада. Смотри, как расплывается твое лицо в улыбке при одном взгляде на меня.

Он наклоняется вперед и пальцами растягивает губы Мерси в страшную, как из фильма ужасов, улыбку.

Она щиплет его в ответ.

— Ну почему же ты так меня раздражаешь?!

— Кто знает… — Макс откидывается на сиденье и ленивым жестом заводит скрещенные руки за голову, размышляя над вопросом. — Хочется сказать, что это дар богов, но не буду врать: я просто брал по ночам специальные уроки. Они хорошо тренируют такие навыки.

Потом он широко зевает, так что становятся видны все его зубы, гланды и ниточка слюны; и не теряет при этом своего очарования.

— А что значит «отвратились»? — спрашиваю я, наклонившись к нему.

— Это когда происходит что-то отвратительное, Медвежонок. — Брат улыбается и взлохмачивает мои кудряшки. — Кстати, должен предупредить: там просто тьма журналюг и папарацци. Но не трусьте, сестрички, я уже там побывал и закинул им кое-что на закуску. Как мы все держимся друг за друга, подставляем друг другу плечо в это тяжелое время и так далее, и тому подобное…

Он злорадно улыбается, а Фейт с Мерси переглядываются.

Так вот почему на Максе зеркальные солнцезащитные очки, хотя сейчас дождь, уже разошедшийся не на шутку. (На самом деле и до этого мои волосы уже не сияли на солнце — это был просто результат работы отдела спецэффектов в моем мозгу.)

— Боже, Макс, — шипит Мерси, очевидно, злясь на то, что первая не додумалась так поступить, — ты так стремишься к славе?

— Боже, Мер, — весело смеется он, — ты так завидуешь?

Машина делает последний поворот.

В животе становится щекотно от волнения. Ведь так важно взять все возможное из любой подходящей ситуации.

Привычным движением приглаживаю волосы и подкрашиваю губы. Если бы мне кто-нибудь только сказал, что сегодня здесь будут папарацци, я накрасилась бы гораздо тщательнее, позаботилась бы о том, чтобы даже сквозь тонированные стекла были видны мои изящные черты.

Машина плавно останавливается. Мы с братом и сестрами обмениваемся взглядами, на минуту действительно сплоченные тем, что ждет нас снаружи.

— На старт? — спрашивает Фейт, покусывая накрашенные губы.

— Внимание, — подхватываю я, стараясь не показывать своей радости. — Мы все внимание; зоркие, как орлы. Или кто там бывает еще более зорким? Ястребы?

Мерси закатывает глаза, натягивает на голову капюшон черного пальто и молча кивает.

Макс опускает очки на глаза.

— И… марш!

Мы одновременно распахиваем задние двери огромного черного лимузина.

На нас обрушивается шквал щелчков и вспышек.

— Валентайны! Это Валентайны!

Щелк. Щелк.

— Сюда! Макс, Фейт, Мерси, посмотрите на меня!

Щелк, щелк, щелк.

— Поговорите с нами! Вы можете рассказать, что произошло? Какие новости? Как Джульетта?

— Дети, что вы можете нам сказать? Сюда, посмотрите сюда!

Щелк.

— Поговорите с нами! Фейт! Фейт! Дамы, сделайте печальные лица для снимка!

Щелк, щелк, щелк, щелк.

Ведь я забыла вам кое-что рассказать.

Наша мама в реабилитационном центре.

И мы одна из самых знаменитых семей на планете. Династия кинозвезд, насчитывающая уже четыре поколения.

Наверное, когда я знакомила вас с нами несколько минут назад, мне стоило начать с фамилии, то есть с того имени, под которым нас знает весь мир.

Мы Валентайны.

3

Вы не узнали меня, правда?

Все в порядке, я этого и не ожидала. Мне еще нет шестнадцати, и это значит, что мне еще целых четыре месяца будут недоступны ни слава, ни деньги, ни роли в кино, ни награды, ни вечеринки, ни модные рестораны, ни дизайнерская одежда и обувь: это Семейное Правило!

Следовательно, у меня еще есть время потренироваться.

Когда меня наконец выпустят к моим преданным обожателям, я буду уже такой талантливой и настолько гламурной, что мои всемирно известные братья и сестры просто умрут от зависти. Они будут умолять меня раскрыть им секрет моего пути к мировому успеху, чтобы попытаться повторить мои подвиги. Я буду героиней, появления которой в фильмах вы будете ждать с нетерпением, из тех, кто сделает честь любой картине, мне не придется даже проходить предварительное прослушивание, и каждый парень, которому достанется главная мужская роль, еще до конца первой читки потеряет голову от любви.

А пока я просто иду куда-то со свитером на голове.

— Можно мне уже снять это, пожалуйста?

Кажется, меня ведут за руку через огромную металлическую рамку: я слышу характерный писк.

— У меня в носу щекотно.

— Прекрати сморкаться в мой кашемир от Burberry! — Мерси тыкает меня в живот. — Тебе никогда не приходило в голову, что можно просто приклеить себе на лицо комок шерсти, Пудель? Тогда нам не пришлось бы делать это каждый раз.

Эффи осторожно снимает у меня с головы свитер, и мир снова возникает перед моими глазами: милый небольшой коттедж с серо-зеленой входной дверью, приглушающей все звуки, красивые цветочки, аккуратные живые изгороди, небольшие деревца и огромный, шестиметровый, металлический забор, закрывающий все это от внешнего мира.

— Вам недолго осталось это делать, — напоминаю я им, пока мы идем по влажной гравиевой дорожке. — Буквально через несколько месяцев я стану такой знаменитой, что вы сможете продать мои сопли на ebay за миллионы, и какой-нибудь жуткий парень, просто помешанный, купит их и вырастит из них в пробирке сопливую мини-версию меня, чтобы всегда носить ее с собой.

Мерси в ужасе рассматривает свой свитер, прежде чем убрать его в рюкзак Fendi, а Фейт смеется.

— Я купила бы себе такую вещицу, — говорит она с улыбкой и целует меня в лоб: — И носила бы ее в кармане, когда тебя нет поблизости, По.

— Интересно, сколько вообще стоит в месяц этот мамин Привилодж? — спрашивает Макс, пока Эффи набирает очередной сложный код на металлической панели в каменной стене. — Двадцать кусков в месяц? Тридцать? Это безумие!

Дверь в коттедж беззвучно открывается.

— Здесь не следует произносить таких слов, — замечает Эффи, пока мы идем по залитому солнцем коридору.

— К маме это не относится! — быстро говорю я. — Она просто очень устала.

— Конечно. Ведь это так тяжело — целый день ничего не делать, и так двадцать недель подряд. Я просто уверена, что мама совершенно без сил, ведь она то сидит в парилке, то делает косметические процедуры, то пьет зеленый чай. Бедняжка, как она вымотана!

Я рада, что Мерси это понимает. Очевидно, если бы маме не нужно было здесь находиться, ее бы тут и не было. Она была бы дома с нами, или на съемочной площадке, или устроила бы себе длинные каникулы на Мальдивах, как прошлым летом.

— Селфи! — громко требует Макс, поднимая телефон, когда мы все собираемся у знакомой двери. Я выложу пост: «Приехали навестить сумасшедшую на чердаке, LOL! Хештег: печальные_лица».

Эффи качает головой, потом откашливается.

— Мама, — ласково зовет она и стучит в дверь, — тебя не сильно утомят посетители?

Повисает долгая тишина.

Мы слышим, что за дверью передвигают мебель, расстегивают и застегивают молнии, захлопывают зеркальце. Наконец раздается слабый голос:

— Да-да, думаю, все в порядке. Заходите, мои дорогие.

Мы толкаем дверь и оказываемся в огромном сьюте.

Вокруг все безупречно и однообразно, как в старом черно-белом фильме. Даже огромные букеты в вазах, которыми заставлены все поверхности, строго серебряного и белого цветов.

Мама лежит на кушетке, мастерски поставленной под луч солнечного света. На ней белая шелковая просторная пижама, и у нее идеальный макияж. Светлые волосы с платиновым оттенком аккуратно причесаны, глаза закрыты, и одна ладонь аккуратно прижата ко лбу. Я под впечатлением. Мама умеет себя эффектно подать.

— Боже, вы что, издеваетесь? — громко вздыхает Мерси.

— Мои дорогие! — Ее ресницы дрожат, серебристые глаза открываются и смотрят в потолок. — Как хорошо, что вы пришли. Я так по всем вам скучала! До самых костей, до самой глубины моего… ох…