Я сажусь на кушетку рядом с ней.
— Мамочка, — говорю я, пытаясь ее обнять, — мы тоже скучаем! Как ты? Ты уже ходила гулять в поле? Нужно сходить, ведь ты Телец, и прогулка — идеальная оздоровительная процедура для твоего душевного спокойствия.
— Правда? — спрашивает мама, поглаживая мою голову кончиками пальцев, и я отодвигаюсь подальше, чтобы дать ей больше места. Она с трудом встает на ноги.
— О боже.
Она тщательно разглаживает складки, которые появились на ее шелковой пижаме из-за моего напора, потом смотрит на меня.
— Хоуп, дорогая, — говорит она, немного хмурясь, — ты должна сидеть прямо. Иначе у тебя будет кривая спина, а в твоем возрасте это уже очень трудно исправить.
Я хватаюсь за этот знак внимания.
— Извини.
— Фейт. — Мама скользит по комнате и берет лицо Эффи в свои руки: — Любимая, ты пользуешься кремом, который я тебе дала? У тебя большие поры. Не забывай, что эти камеры с высоким разрешением увеличивают каждый недостаток.
— Да, каждый вечер, мам. Честное слово.
— Умница.
Теперь очередь Макса.
— Дорогой, как дела в Барбикане? Я понимаю, у привидения нет слов, но все-таки это важная роль. Я постаралась задействовать кое-какие связи, но, боюсь, в основном все зависит от твоих актерских качеств.
У брата начинает дергаться левый глаз.
— Все в порядке. В смысле, я умираю до того, как поднимается занавес. О чем еще можно мечтать?
Мама ничего ему не отвечает и поворачивается к Мерси.
— Эти кожаные брюки смотрятся на тебе потрясающе, дорогая. Но ты не думаешь, что четырнадцатый размер сядет лучше? Кажется, в двенадцатом тебе неудобно.
От напряжения у Мер двигаются желваки.
— Спасибо, они прекрасно сидят.
— Да, конечно. — Мама вяло улыбается. — Я просто беспокоюсь о тебе.
— Правда? Приятно для разнообразия.
Повисает тишина.
— Мама, — Фейт резко делает шаг вперед, — наверное, тебе стоит отойти от окна. Макс притащил сюда папарацци, а у них очень мощные камеры.
Мама сразу выпрямляет спину.
— Ох, — вздыхает она, приближаясь к окну и распахивая пошире шторы, — настоящие коршуны. Никакого личного пространства! Никакого уважения к частной жизни! Неужели эти койоты умеют только брать, брать и брать и хотят, чтобы мы давали, давали и давали?!
Мерси, Фейт и Макс переглядываются, приподняв брови.
— Да, это странно, — иронизирует Мерси.
Мать встает так, чтобы свет хорошо падал на ее высокие скулы, потом задумчиво смотрит вдаль, и в ее серебристых глазах появляется блеск.
— Вы случайно не видели там никого из LA Times?
— Не-а, — ухмыляется Макс. — Но я видел кое-кого из The Telegraph. Ведь как раз эту газету читает бабушка, правда?
Мама резко задергивает шторы и делает шаг назад.
— И… как она поживает?
— Она хочет знать, почему ты живешь здесь, а не дома с детьми, — говорит Мер, уставившись на свои алые ногти. — Вообще-то, мы все хотели бы получить ответ на этот вопрос, когда у тебя вдруг появится свободная минутка.
— Ах, дорогие мои, — говорит мама с нежной улыбкой, — так мило с вашей стороны беспокоиться обо мне. Я обязательно справлюсь с этим недугом, обещаю вам!
Она аккуратно садится на кушетку, изящно скрестив ноги.
— А сейчас, боюсь, я слишком устала. На два часа у меня назначена встреча с одним уважаемым травником, так что…
В наступившей тишине Мерси выразительно смотрит на свои часы. Сейчас нет еще и десяти утра.
— Конечно, — говорит Эффи, покусывая нижнюю губу. — Тебе нужно прийти в себя, мам. Увидимся в следующее воскресенье, да?
Поддавшись минутному порыву, я снова бросаюсь к маме.
— Сейчас ретроградный Нептун, — шепчу, уткнувшись ей в шею, пока она пытается устроиться на пышных подушках. — И это объясняет все! Так что не забывай о свежем воздухе, избегай красного цвета и спрячь это себе в наволочку.
Мама не успевает ничего сказать, а я уже сую ей в руку мешочек с лавандой, целую ее в щеку и выскальзываю из комнаты.
Я прекрасно завершила эту сцену.
4
...МЕСТО ДЕЙСТВИЯ: ПРИЕМНАЯ В РЕАБИЛИТАЦИОННОМ ЦЕНТРЕ
— Ну, — говорит Макс, когда мы в растерянности переглядываемся, — все прошло гораздо хуже, чем ожидалось.
Фейт кивает.
— И что будем делать?
— Совсем у нее, что ли, стыда не осталось?! — Мерси трет нос. — Это было жалко. Трагично. Грустно.
Мы все отлично исполняем свои роли, внимательно читаем общий сценарий, как в идеально сделанном ситкоме — лауреате премии «Тони».
— Так трагично! — с чувством соглашаюсь я, стараясь одновременно сжать все их шесть рук в знак поддержки. — Так грустно. Последняя мамина съемка в романтическом фильме была такой напряженной и требовала от нее столько усилий, что теперь она просто испещрена. Кажется, папе уже пора поскорее приехать из Лос-Анджелеса.
Макс напряженно смотрит на меня.
— Хоуп, — говорит он, внимательно вглядываясь в мое лицо, — ты имела в виду «измождена», а не «испещрена». Мама в этом центре не потому, что покрыта какими-то точками или надписями. Но ты ведь понимаешь, что происходит на самом деле, правда? Ты же не веришь, что…
— Эффи, — радостно начинаю я, — это хороший вопрос. Что же мы будем делать? Надо вместе поразмыслить и придумать, как оставаться веселыми. Нам надо следить, чтобы мама была счастливой до тех пор, пока папа не вернется домой, потому что счастье — это же самое главное на свете! Конечно, помимо любви. У вас есть идеи?
Макс, Мерси и Фейт уставились на меня.
— У меня нет, — быстро говорю я, потому что они смотрят излишне выжидающе. — Вам тоже нужно подумать. Я не могу все делать одна.
— Вот черт, — вздыхает Макс. — Из чего ты сделана-то, По? Тебя что, собрали на кукольной фабрике, завернули в розовую упаковку и случайно оставили у нас на пороге?
— Хочешь сказать, что меня удочерили? — спрашиваю я в замешательстве. — Потому что, если это правда, значит, ты совершенно не чувствуешь подходящего момента.
Я подскакиваю от тихого покашливания. Нереально красивый блондин с глубокими карими глазами переминается с ноги на ногу за нашими спинами.
Видите, что происходит, если хоть на минуту упустить из виду мяч? Твоя вторая половинка может незаметно проскользнуть в тот момент, когда ты даже грудь вперед не выставляешь. Я быстро приглаживаю волосы, широко распахиваю глаза и втягиваю в себя щеки, чтобы скулы казались острее.
Ох, это непросто.
Макс громко смеется.
— Не думаю, что они переложили туда пузырчатой упаковки, Пушистик.
Ну, знаете. В следующей жизни я хочу родиться самым старшим братом или самой старшей сестрой, чтобы давать Максу всякие глупые прозвища на глазах у его вторых половинок.
— Могу я помочь вам с транспортом? — вежливо спрашивает мой новый избранник, слегка наклонив голову. — Мы можем предложить вам на выбор разнообразные варианты: «бентли», мотоциклы и…
Вау, у него есть власть и высокая квалификация. Спорим, он смог бы вызвать для меня спасательный вертолет, если бы я лишилась чувств в его объятиях и все такое прочее.
— Вы думаете, мы сюда приплыли? — огрызается Мер.
— Нас ожидает машина, — быстро вставляет Эффи, одаривая его невыносимо шикарной улыбкой. — Но все равно спасибо.
Мой избранник краснеет, смотрит на мою среднюю сестру и начинает моргать так, будто из нее сыплются искры (хотя она даже не накрашена, в бесформенном оранжевом худи и неоново-желтых легинсах), и я сразу отправляю его в разряд отвергнутых.
Он провалил собеседование.
Следующий.
— Валентайны! — кричит толпа, когда металлическая дверь снова открывается. — Что случилось? Как Джульетта? Когда она выйдет отсюда? Можете сказать нам что-нибудь? Ну хоть что-то!
У меня есть наносекунда на то, чтобы улыбнуться им самой загадочной на свете улыбкой кинозвезды, а потом у меня на голове снова оказывается свитер Мерси.
— Это переутомление? — сквозь пушистый ворс до меня доносятся крики журналистов. — Депрессия? Сумасшествие? Полная психическая невменяемость?
— Документы о разводе уже подписаны? Что вы скажете об информации, что ваш отец уже помолвлен с другой женщиной?
— Джульетта будет на премьере своего фильма в следующие выходные?
— Какого бренда на вас сапоги?
Этот последний вопрос, очевидно, обращен к Мер, потому что все мы, кроме нее, обуты в кроссовки и на них сложно не заметить логотип Nike.
Мерси замирает на месте, а я от любопытства начинаю крутить головой в свитере, пока наконец не выглядываю немного наружу через рукав.
Медленно, сверкая глазами, моя старшая сестра поворачивается лицом к толпе.
— Это, — холодно говорит Мер во внезапно повисшей тишине, — сугубо частное дело. Хотя мы и живем под постоянным светом прожекторов, мы такую жизнь не выбирали. Мы вам ничего не должны, как и вы — нам. Пожалуйста, постарайтесь это запомнить… — Она на секунду замолчала. — Мы всего-навсего тинейджеры, которые стараются держаться, несмотря на мамину болезнь…
Голос Мер срывается, ее подбородок дрожит, а глаза наполняются слезами. Журналисты не издают ни звука, диктофоны застыли в воздухе.
Я с изумлением смотрю на сестру.
— Пожалуйста, — продолжает Мерси дрожащим голосом, — позвольте нам справиться со своим горем в спокойствии и хоть несколько минут побыть обычной семьей, кем мы на самом деле и являемся.