Захмелев, я вышел на улицу и отправился бесцельно бродить по городу. Когда мои башмаки увязли в песке, я осознал, что пришел к реке. Пирай текла тихо и спокойно, как мысли тучного сибарита. Вдалеке рыбачили белые цапли. Они находились на таком расстоянии, что, вполне возможно, были не цаплями, а прачками, стирающими простыни. Мне захотелось опустить ноги в воду. Всякий раз, когда я оказываюсь на берегу реки, на меня нападает это желание, этот старческий каприз, который я стоически сдерживаю.

Сажусь на берегу. Назойливые лучи солнца отражаются от воды, но ветер лишает их силы, превращая огонь в воздух.

Мысли о Египте никогда не покидали моего воображения. Религия фараонов отравляет, наполняет сознание гимнами из Книги мертвых и галереей богов в образе существ со звериными головами: у одного морда крокодила, у других шакала, сокола, жука, козла, барана или змеи. Мой мозг — маримба  [Маримба — ударный музыкальный инструмент, родственник ксилофона. На маримбе играют специальными палочками с обмотанными нитками головками.]: каждый раз, когда палочка касается металлической пластины, звучит имя одного из божеств. Имя, заученное в юности по любимым книгам. Казалось, я забыл их все, но вот они снова блестят, как коллекция медалей, случайно найденных на улице. Осирис, Амон, Ра, Гор, Хатхор, Тот, Анубис, Шу, Тефнут, Селкет, Нут. Они гремят, словно град комплиментов в мой адрес, который разбивается вдребезги о крышу. Я могу потратить всю жизнь на перепись древних богов и не закончу ее, поскольку божеств, которым поклонялись египтяне, было больше, чем ибисов в дельте Нила. Но из всего водопада этих звонких имен у меня в руке остается одно, на нем и заканчивается счет: Нефтида. Этим нежным словом называли одну богиню. Она напомнила мне о Музе. Я решил наречь ее этим египетским именем. Что означает «Нефтида»? Я не знаю. Четыре тысячи лет назад она была незначительной богиней с небольшим числом почитателей. Думаю, ее любил самый благочестивый из небесных юношей, память о котором потерялась в веках и чей образ остался лишь в изображении сокола с тремя фаллосами. Нефтида, прародительница Музы.

Глава VI

Хулия дель Пасо-и-Тронкосо подняла нас с кровати в воскресенье, чтобы заявить:

— Ночью меня изнасиловали.

Талия побледнела сильнее, чем сама жертва, и мгновенно натянула ночную сорочку от испуга, что насильник бродит где-то рядом. Ошеломленный, я ощутил прилив болезненного любопытства, мне хотелось разузнать самые грязные подробности случившегося.

Хулия смотрела на нас бесхитростным взглядом почтальона, принесшего телеграмму и ожидающего чаевых. Но как нам следовало поступить? Начни она хотя бы судорожно рыдать, у нас был бы повод обнять ее и утешить. Она, однако, была спокойна, словно кролик перед удавом, и трогательна в своем зеленом наряде, заставлявшем видеть в ней ребенка всякого, кто не замечал притягательной стройности ее бедер.

— Не знаю, что делать. Я в растерянности. Но, пожалуйста, пообещайте, что не расскажете папе и маме о случившемся, — попросила Хулия.

— Кто эта сволочь? — спросила Талия.

— Алекс Тамбас, — призналась Хулия.

Три года назад Алехандро Тамбас был влюблен в Хулию. Он принадлежал к моему поколению и кругу друзей. Об этом сообразительном, даровитом и харизматичном парне говорили, что он обладал большим числом талантов, чем любой другой смертный. С такими рекомендациями Алекс достиг бы вершин в искусстве, науке или политике, если бы к его добродетелям не прилипла одна менее лестная характеристика — сумасшествие. Пару лет назад его клали и выписывали из психиатрических лечебниц так же часто, как ярые католички странствуют к своим любимыми святыням. Он обследовался у стольких докторов и был удостоен такого количества диагнозов, прогнозов и заключений, что на сегодняшний день невозможно установить, безумен ли он, здоров, гениален или просто валяет дурака. Лучший способ узнать, как чувствует себя Алекс, — спросить его об этом и поверить ему на слово, ведь он скорее признается, что болен, чем солжет, что здоров. Несмотря на неоднозначность своего состояния, он ни разу пальцем не тронул и букашку и уж тем более не причинил вреда ни одному человеку. Поэтому сложно было представить его в роли насильника.

— Алекс Тамбас, тот самый? — начал я допрос.

— Алекс? Мальчик, который был в тебя влюблен и лечение которого когда-то оплатила наша мама?

Хулия утвердительно кивнула головой, не разжимая губ. Выбор в пользу жеста вызвал у меня подозрение, что она потеряла дар речи вследствие шока. К счастью, после этого она заговорила. Мое наглое любопытство смаковало ее рассказ с наслаждением. Хулия ничего не умалчивала. Она описывала события со всеми подробностями, как всякая жертва насилия.

Она рассказала нам, что вчера ночью в три часа десять минут ее друг Пако Гарсия привез ее домой на своем автомобиле «субару». Кавалер тотчас исчез. Он не проводил ее до входной двери, поскольку знал, что Хулия терпеть не может ухажеров, которые обходятся с дамами как с детьми-инвалидами: подставляют им руку, открывают двери и не позволяют ходить одним по темным переулкам. Не успела машина отъехать, как Хулия в двадцати метрах от себя заметила в темноте фигуру. Ей показалось, что это призрак неизвестного поклонника, распрощавшегося с жизнью на электрической проволоке. Силуэт приближался. Попав в свет фонаря, привидение превратилось в Алекса. Девушка облегченно улыбнулась, увидев друга. «Как дела, балбес? Чего слоняешься?» — спросила она. Похоже, Алекс был пьян, но, когда он подошел ближе, это впечатление рассеялось: от него не пахло алкоголем и рассудок его был ясен. В общем-то, она никогда не боялась Алекса, наоборот, это он робел в присутствии бывшей возлюбленной и изъяснялся с осторожностью застенчивого цыпленка. «Что же привело Алекса к дверям моего дома?»  — поинтересовалась Хулия. Ответ последовал незамедлительно — он попросил разрешения позвонить по телефону. Невозможно отказать. На цыпочках они зашли в дом. В кабинете все еще горел свет, Патрокл изучал планы пирамиды. Они поднялись по платиновой от отблесков лестнице. Луна, там далеко, порождает звуки прилива. Телефон есть в библиотеке. Главное, никого не разбудить звонком. Алекс набрал номер. Минута, две, никто не отвечает. «Черт!» — воскликнул он и впился в Хулию пристальным взглядом. Девушка, бледная и неподвижная, почувствовала, как ей сдавило грудь от нехватки воздуха. От ужаса. Звяканье опущенной на аппарат трубки просигнализировало о перевоплощении Алекса. Глаза его стали одуревшими, движения резкими и ломаными. Луна за окном вползла в облака. Когда она скрылась, Алекс взял Хулию под руку и прошептал: «Давай поднимемся на крышу». Она почувствовала, как дрожь пробежала по бедрам — они слишком большие, слишком покорные. На лбу выступили капли пота. Вдруг она услышала свой голос: «Зачем нам подниматься на крышу?» — «Чтобы лечь там и любоваться звездами», — вроде бы ответил Алекс. И потянул ее за собой полуласково-полусилком — так полицейские уводят задержанных проституток. Ночь, отражаясь в глубоких колодцах посреди двора, приглашала к прогулке. Снизу доносился хохот двух пьяных прохожих. Алекс приказывает: «Спусти трусики». Она подчиняется, сгорая от стыда, что ее нижнее белье может оказаться не первой свежести.

Финал событий Хулия подытожила одной фразой:

— А потом он мною воспользовался по полной.

— Стоя? — спросил я.

— Лежа на голом полу. Он даже не заметил поблизости матраса, на котором я загораю. Не мне же было указывать ему на удобства, так ведь? — заявила она крайне рассудительно.

— Как безрассудно ты поступила, приведя в дом мужчину в три часа ночи в кромешной темноте! — осудила сестру Талия.

— В этом не было ничего опасного. Дома спала мама и работал папа. Достаточно было закричать, и они пришли бы мне на помощь.

— И почему ты не закричала? — потребовала объяснений Талия тоном окружного прокурора.

— Зачем мне было кричать? Ведь он мне ничего не сделал. Если бы я заорала, Алекс принял бы меня за сумасшедшую.

— Но когда он предложил пойти на крышу, у тебя была возможность убежать или позвать на помощь, — настаивала Талия.

— Я не решилась, — возразила Хулия. — Меня учили, что сопротивляться насильнику опасно. Сотни женщин погибли, потому что защищались.

— Сдается мне, ты сильно облегчила ему задачу. Алекс, наверное, думает, что соблазнил тебя, что ты с готовностью вступила в игру, — злобно предположила Талия.

Я не отказал себе в удовольствии заткнуть жену.

— Талия. Перестань перебивать сестру. Имей совесть. Вместо того чтобы вести допрос, лучше бы позвонила врачу. У нее наверняка травма. Давай займемся конкретными делами.

— Позвонить врачу? Ты считаешь, ее ножом резали? Этот тип занимался с ней любовью. И больше ничем. Нет повода сдавать ее в интенсивную терапию.

— Если бы я приползла, истекая кровью, ты была бы ко мне добрее. Господи, почему ты не позволил этому козлу выпустить мне кишки? Тогда моя сестра была бы довольна, — Хулия опустилась на колени и ударила себя кулаками по ляжкам.

Я схватил ее. Она рыдала в порыве бессильного гнева и пыталась вырваться. Я сжал ее запястья с такой силой, что ее руки посинели.

Обессиленная, Хулия сидела на полу. Талия присела на корточки рядом с сестрой, но не обняла ее. Она не умела выражать семейную привязанность ласками. Талия выразила ее словами: