— Да, найдется парочка.
— Тогда отправь их к Альдрете, и дело с концом. Составишь на него протокол о присвоении чужой собственности или придумай что-нибудь. Напомни ему, что Лукас Парамо умер. При мне все пойдет по-новому.
В небесной синеве плыли редкие облачка. Там, наверху, еще гулял ветерок; однако здесь, внизу, воздух превращался в раскаленную духоту.
Он вновь постучал рукоятью хлыста, просто чтобы напомнить о себе, прекрасно зная, что ему не откроют, пока не будет угодно Педро Парамо. Затем глянул на притолоку: «А все-таки с этими черными бантами нарядней». Едва он об этом подумал, дверь отворилась.
— Проходи, Фульгор. Что насчет Торибио Альдрете, решено дело?
— С плеч долой, хозяин.
— Значит, остаются Фрегосо. Пока ничего не предпринимай. Сейчас меня больше заботит мой «медовый месяц».
— Здесь повсюду голоса. Не иначе как они в стенах замурованы или под булыжниками мостовой. Идешь — эхо позади, точно шагает за тобой кто. А еще потрескивания. Смех. Только старый-престарый, словно выдохшийся. И голоса, дряхлые от времени. Много всего слыхать. Но я думаю, настанет день, когда эти звуки стихнут.
Так говорила Дамиана Сиснерос, пока мы шли по улицам селения.
— Одно время несколько ночей подряд мне чудились праздничные гулянья. Шум стоял даже в Медиа-Луне. Пошла я глянуть на содом, который тут творится, и вижу ровнехонько то, что сейчас: ничего и никого. На улицах ни души, как и теперь. Потом все смолкло. Неудивительно, ведь и от веселья устаешь.
— Да, — вновь промолвила Дамиана Сиснерос. — Здесь повсюду голоса. Только я уж привыкла. Услышу, как собаки воют, да и пускай себе воют. А то, бывает, ветер поднимется и ну листья с деревьев срывать, хотя сам видишь: нет здесь деревьев. Когда-то, выходит, росли, иначе откуда листьям взяться?
А хуже всего разговоры; голоса будто из маленькой щелки идут, но такие отчетливые, что говорящего сразу узнаешь. Да вот хоть сейчас, по пути к тебе похоронную процессию встретила. Остановилась я «Отче наш» прочитать. И еще не закончила, как одна женщина отошла от остальных — и ко мне: «Дамиана! Помолись за меня!»
Шаль откинула. Я гляжу: сестрица моя, Сикстина.
«Ты как сюда попала?» — спрашиваю.
А она в толпу юрк — и скрылась.
Не знаю, известно тебе или нет, но сестра моя Сикстина умерла, когда мне двенадцать минуло. Старшей была из шестнадцати детей. Сам посуди, сколько лет она уж мертва. А глянь-ка, все по белу свету скитается. Так что не пугайся, Хуан Пресиадо, голосов тех, кто ушел недавно.
— Значит, мама и вас предупредила о моем визите? — спросил я.
— Нет. Кстати, как она поживает?
— Умерла.
— Так рано? Отчего?
— Не знаю. Вероятно, от тоски. Она без конца вздыхала.
— Скверно. С каждым вздохом жизнь от человека по кусочку отлетает. Стало быть, умерла она…
— Да. Странно, что вы не знали.
— Откуда? Я уж сто лет ничего не знаю.
Конец ознакомительного фрагмента