— У нашей милой Моны от ужасного страха за тебя даже руки загорелись, — объявил парень, одарив ее сочувственным взглядом.

Вообще она тут же собиралась добавить, что все далеко не так плохо, как вдруг скелет бросился к ней и повис у нее на шее. Бренча при этом так громко, как деревянные колокольчики на ветру.

— Она просит прощения, — тихо посмеиваясь, перевел Борис, однако этот жест Мона и сама поняла. Она не осмелилась сжать голые кости, между ребрами и так что-то подозрительно хрустело. — И давайте наконец вернемся на свои посты. У меня вот-вот закончится смена, кроме того, я больше не вынесу этот мерзкий запах. Манная каша, и какой вампир тащится от такого запаха?

— Это вампир так пахнет? — произнесла Мона, которую до сих пор стискивал в объятиях скелет.

— Мы чуем друг друга, да.

— Почему так много вампиров пахнет едой?

— Все, что привлекает людей, приближает нас к нашему ужину, — делано рассмеявшись, улыбнулся ей он. — Но ты ведьма, вы изобрели вампирский яд, это не мы выдумали.

На этот раз Мона тихо зарычала. Получилось не так грозно, как у Бена, напоминало скорее разочарованную кошку, и Борис с довольным видом захихикал.

По крайней мере, они вернули свою Бербель, которая теперь элегантно вышагивала перед ними в розовых туфлях на каблуках и показывала дорогу к выходу. Если за это время музей не сгорел сам по себе, возможно, Мона даже не лишится работы. После этого небольшого приключения она могла положиться на поддержку своих коллег. Тем не менее если хотела остаться — а она хотела, — то больше подобные ошибки допускать нельзя.

Глава 7. Мертвые художники не рисуют

Настала ночь пятницы, и Мона только закончила свой первый официальный обход, одна. Было волнительно и в то же время немножко страшно. Впрочем, мумия в ее списке задач отсутствовала, она сидела перед пустым залом. Мона боялась помогать со вскрытием ящика Сонотепа в понедельник. А тем более устанавливать защитные чары по периметру экспозиции. Однако он был не единственным ее магическим заданием.

Помимо египетского принца, в музее на Моне лежало много другой сверхъестественной ответственности. Ей поручили следить за проклятыми вазами, сатанинскими гобеленами и одержимыми книгами. Вдобавок ко всему несколько римских шлемов образовали группу а капелла, и за курсами аэробики античных статуй тоже следовало приглядывать. Этот небольшой экскурс в изгибание камней всегда начинался в восемь вечера, вместе со сменой Моны, и заканчивался еще до полуночи, что оставляло ей достаточно времени, чтобы отправляться к Сонотепу и охранять его мумифицированную задницу.

Его проклятие было ноктюрном, и если он не встанет после полуночи, то пропустит свое время, а Мона тогда сможет идти дальше. На самом деле в остальном в музее почти отсутствовала какая-либо другая ночная активность, даже проклятые вазы после полуночи спали. В конце концов, все когда-нибудь устают. Лишь одно создание так же зависело от времени на часах, как Сонотеп.

— Значит, Бербель уже частично нежить, — пробормотала Мона. Отполированный до блеска череп скелета забренчал, когда тот закивал, и ведьма с завистью посмотрела на идеальный ряд сверкнувших белых зубов. На голове Бербель блестел розовый бант, иначе известный как подарочная упаковка.

— Абсолютно верно, она уже гораздо больше, чем реликвия, и становится проклятым существом, — подтвердил Борис, прищелкнув языком. — Она не только помнит свою прошлую жизнь, ее дух в полном порядке, и она запоминает все, что проживает. Если это еще можно назвать «проживанием», в ее-то состоянии. — Он звонко рассмеялся, и Бербель радостно загремела костями. — Она похожа на нас с тобой, но немного не такая. На ребрах на пару граммов меньше мяска! Это своего рода тавматургический экзистенциальный кризис от заката до рассвета, — продолжал объяснять Борис и во время своего монолога указывал на отдельные кости, словно Бербель была моделью скелета на уроке биологии, а она явно с удовольствием исполняла эту роль.

Ведьма, оборотень, вампир и скелет договорились встретиться перед раздевалкой. И то, что в голове Моны звучало как начало неудачного анекдота, отныне стало частью ее повседневной жизни.

— Тавматургический экзистенциальный кризис? Кажется, это жестко, — ответила она. Во время учебы ей в основном приходилось анализировать несчастные случаи с проклятиями, но ни разу ни с одним из них не встречалась вживую.

— Заклятый враг пожелал над ее могилой, чтобы… Бербель, ты не против, если я процитирую? — спросил он у скелетихи, и та кивнула. Откашлявшись, Гоненцоллерн снова заговорил: «Пусть он ходит сломленным до конца своих дней, чтобы его кости рассыпались в прах в мучительной агонии».

В ответ на его слова Мона оскалила зубы.

Именно об этом открытым текстом предупреждали при произнесении проклятий. Противоречивые, неразборчивые или неясные формулировки приводили к ужасным побочным эффектам. Проклятие можно обратить вспять и таким образом отменить, но ошибочное случайное проклятие — как можно отменить что-то, не зная точного звучания?

— Я правильно понимаю? Так как Бербель уже была мертва, когда ее прокляли, все вышло наоборот… поэтому ты ходишь по ночам? Как зеркальное «до конца дней»? — уточнила Мона.

Послышался громкий щелчок, когда Бербель кивнула. С каждым движением женщины-скелета Мона боялась, что у нее из тела выскочит какая-нибудь кость или вообще отвалится голова. Затем Бербель рукой изобразила волну. Мона вопросительно взглянула на Бориса.

— Этот отморозок неправильно назвал ее пол, когда проклинал… так что будем рады…

На этой фразе ребра скелета весело зазвенели.

Вот теперь Мона по-настоящему выпучила глаза. С таким случаем она еще никогда не сталкивалась. Неудивительно, что Бербель особенная.

— Ну конечно, потому Бербель и не разваливается, как задумывалось, а становится все более и более субстанциональной, — подытожила Мона. Проклятия весьма коварны. — Все вышло наоборот. Из-за невежества врага. — Она не удержалась от радостного «Ха», и Бербель, похоже, была с ней согласна.

— Наконец-то ведьма, которая разбирается в проклятиях, — похвалил Борис и в наставнической манере положил руку ей на плечо. Его манера говорить, даже жесты, возвышенный тон: сейчас Мона поняла, кого он все время ей напоминал — ее учителя истории в девятом классе.

— Я хочу домой, — буркнул низкий голос у нее за спиной. Зевающий Бен стоял перед своим шкафчиком и уже вытащил оттуда рюкзак. Его смена тоже подходила к концу.

— Мы почти закончили. Последними по списку, но не по значимости остались только два художника-призрака. — Борис поднял руку и помахал листком, за которым оборотень пару секунд завороженно следил взглядом. Ночь напролет Борис и Бен проверяли музей на наличие каких-либо беспорядков, чтобы в понедельник все прошло гладко. Не хватало только призрака, и для этого им требовалась помощь Моны.

— Почти закончили — это хорошо, мне вот придется еще возвращаться сюда в воскресенье и устанавливать печати Сонотепа, — пробормотала она и попыталась тут же отбросить эту мысль.

— Если понадобится помощь… — начал Борис, однако Мона с улыбкой покачала головой.

— Все в порядке. Это очень мило с твоей стороны. Но давайте сейчас разберемся с привидениями. Поверить не могу, что вы еще не нашли решение этой проблемы. Наверняка это жутко мешает: тавматургическая энергия призраков выводит из строя любую систему наблюдения, плюс вся эта эктоплазма, почему никто до сих пор не вызвал профессионала? — Стоило только представить себе это, как ее замутило. Она тут же потянулась к своему поясу и снова проверила инвентарь. Кроме кучи ключей, ночным сторожам выдавали фонарики и разные приборы для измерения магических вибраций. Хотя маятник на шее Моны качнулся бы гораздо раньше, ничто не сравнится с гиперчувствительным горным хрусталем с аллергией на проклятия.

Пока Борису и Бену не везло в общении с призрачными художниками, и у Моны наконец появился шанс проявить себя.

— Ну, я бы не назвал наши предыдущие попытки решить проблему безуспешными. По крайней мере последние несколько недель все работало нормально. А выставка всего на полгода. — Борис сдул светлую прядь волос, а потом принялся изучать свои ногти, как будто эта тема — сущий пустяк.

— Они все нам уляпывают своей плазмой, Мона, — с несчастным видом проворчал Бен, надув полные губы, и она тут же рассмеялась:

— Я так и подумала.

Музею удалось заполучить тавматургическую картину Эдуарда Мане. Отрицательная сторона: энергия исходила от духов, привязанных к произведению, а они — каким бы красивым ни был эффект меняющихся лиц на картине — иногда очень сильно докучали. Магнит для публики или все-таки работа для экзорциста? С призраками всегда тяжело, а тут речь об эго двух старых художников. Одно неверное слово приводило к возмущению, а возмущенные привидения не жалели для окружающих своей сверхъестественной слюны.

Не следует путать духов с душами. Они — простые обрывки воспоминаний, практически экстрасенсорные отпечатки пальцев умерших. В полночь они играли в одну и ту же игру, ноя снова и снова, как старая заевшая пластинка. Чему-то новому учились с трудом, и приходилось подстраиваться под их поведение. А это означало, что надо найти способ каждую ночь успокаивать их одним и тем же ритуалом. Затея весьма деликатная, особенно если ты ниже их уровня. Так как многоуважаемые господа знали всего одну тему — свое искусство, — интересовали их исключительно собственные картины. Это все, что знала Мона… дальше нужно будет импровизировать. К счастью, у нее имелся кое-какой опыт.