— В Ватикане было много призраков, — сказала она, когда они вместе вышли из раздевалки и направились в сторону экспозиции.

— О, звучит очень увлекательно. Ты там училась, верно? Ах, Университет магии, надо как-нибудь там побывать. — Борис в ожидании посмотрел на Мону, в то время как Бен опять широко зевнул. Она могла его понять: гиперактивный вампир рядом слегка выбивал ее из колеи.

— Увлекательно, ну да. Конечно. Но поскольку христианство отрицает существование призраков, местные привидения слегка накаляли обстановку.

Раздавшееся в ответ робкое бренчание костей Бербель сильно напоминало смех, ее ребра слегка подрагивали.

— Да, не говори, дорогуша. Типичная Церковь: считают, что можно решить все проблемы, если их игнорировать, — откликнулся Борис, после чего затянул небольшой монолог о церковной ответственности. Мона лишь поморщилась и тихо вздохнула. Она никогда не забудет вечер, когда ей явился папа Иоанн Какой-то-там — у нее была плохая память на числа — и вверг ее в настоящий кризис веры. Он бодро тараторил о множестве сказок, которые выдумал сам и которые теперь прочно закрепились в Заветах и повлияли на мировую историю. Существовали и ангелы, и Бог, а демоны встречались в самых разных формах — и все же человек как-то умудрялся считать Библию в основном вымыслом.

На протяжении веков человечество придумывало столько собственных преданий, что ведьмовским ковенам все труднее становилось учить правде. В конце концов сверхъестественные существа просто приняли реальность этого мира и сдались перед сказками и легендами. Так из богов получились демоны, могущественные души умерших завербовали на должности ангелов, вампиры возненавидели святую воду, хотя она на них абсолютно никак не действовала. От эффекта плацебо они даже загорались. И постепенно даже древнее колдовство выработало реакцию на чепуху современной эзотерики. И пусть даже янтарь никогда не вылечит рак…

— У тебя уже есть идеи? — Борис ткнул Мону локтем в бок, и та вздрогнула.

— А, что? — На самом деле она давно его не слушала и просто шагала дальше вместе с коллегами по направлению к выставке.

— Ну, по поводу призраков. Моих познаний в искусстве едва хватило… — начал Борис, вновь выпятив грудь, как вдруг Бен глухо рассмеялся. — Да, господину Яполиняюнатебяполностью есть что сказать?

— Ты подумал, что Ван Гог — это детская мазня, — пробормотал Бен и захихикал. У Бориса на щеках проступили яркие красные пятна, которые бросались в глаза даже в тусклом аварийном освещении, и он презрительно фыркнул.

— Музыка тебе больше по душе, мм? — После вопроса Моны у вампира заблестели глаза, и он кивнул, а Бен вдруг рявкнул во весь голос:

— Метал навсегда!

Когда они не ссорились, разговоры двух лучших друзей вращались вокруг их группы. Пускай она состояла только из оборотня и вампира, но все их свободное время утекало в этот маленький проект. Впрочем, это также означало, что общение с духами целиком зависело от ограниченных знаний Моны об искусстве.

Собственно, она ведь именно этого и хотела — изучать историю искусств. Вот и выяснится, поможет ли ей ее тайное хобби. Изгнать духов она всегда сможет. Но тогда исчезнет возможность расспросить художников об истинной интерпретации их произведений.

* * *

Музею удалось найти идеальный баланс между современной и уютной атмосферой, необходимой, чтобы заманить посетителей купить дневной билет. Тут было на что посмотреть, потому что мифология простиралась от зарождения колдовства и чудес Рима до китайских драконов и, наконец, Египта. Каждая секция была спроектирована соответствующим образом, и тем не менее во внутреннем оформлении прослеживалась четкая линия — даже буквально. По коридорам между разными выставками Мону, Бориса, Бена и Бербель направляла желтая маркировка на полу. Она вела прямо к мистическим произведениям искусства. Впрочем, самым волшебным в картинах обычно оказывались именно мотив или образ мыслей творца. Только от двух работ на самом деле исходило тавматургическое излучение, от которого сейчас сходил с ума кулон с горным хрусталем Моны. Узкая лента, на которой висел кристалл, резко дернула ее за шею.

— Ауч, — пробормотала ведьма и потянулась назад, чтобы расстегнуть замочек.

— Довольно легкомысленно носить его так близко к горлу. — Борис покосился на нее, приподняв бровь.

— Но он так хорошо смотрится в виде чокера, — прохрипела она и с облегчением вздохнула, когда все-таки сняла украшение с шеи. Реагировал не только горный хрусталь, аварийное освещение в коридоре тоже мигало. Белая табличка на потолке указывала на экспозицию, а часы — на колдовской час: они пришли как раз вовремя.

Слабое электрическое напряжение плохо ладило с паранормальной энергией. С наступлением полуночи большинство ламп погасло. Мона схватила свой фонарик и включила тавматургическую лампочку на полную мощность. Трое ночных охранников осторожно заглянули за угол. Выставочный зал был пуст, повсюду на стенах висели картины в толстых рамах, а скамейки с подушечками приглашали посетителей задержаться подольше. Желто-зелено-фиолетовый луч фонарика Моны осветил помещение, и на некоторых рамах, на окнах, даже на полу блеснули молочно-белые пятна, словно под ультрафиолетовым излучением.

— Фффууу! — вырвалось у Бориса, который мгновенно поднял ногу из невидимой лужи эктоплазмы и потряс ступней. Мона посветила на него и еле сдержала смех. Его правая рука тоже призрачно светилась, и он в панике замахал ладонью. — Фу-фу-фу!

— Борис?

— Да-а? — Он явно испытывал настоящее отвращение.

— Ты… у тебя тут на лице… — Она показала на собственный рот и очертила дугу. Борис в ужасе вытаращился на нее, Бен согнулся от приступа хохота, а Бербель подозрительно весело загромыхала костями.

— Да что такое? — Выругавшись, вампир вытер рот тыльной стороной ладони и вскоре ухитрился весь измазаться в эктоплазме. Отпечатки рук у него на заднице, полосы слизи на шее и след ладони сообщали, что за последние несколько минут Борис как минимум один раз схватился за промежность. Теперь Моне приходилось по-настоящему сдерживаться, а у Бена между тем от смеха выступили слезы на глазах.

— Хватит! Я ухожу, — объявил их раздосадованный коллега и, прежде чем Мона успела что-то сказать, умчался прочь на вампирской скорости.

— И-и как же теперь? — пораженно пролепетала она. На такую неожиданную реакцию она не рассчитывала.

— Не волнуйся, я останусь и присмотрю за тобой. — Взгляд больших карих глаз Бена остановился на ней, и Мона натянуто ему улыбнулась. — Нашему королю драмы срочно требуется принять душ, но я не такой брезгливый. — Он с глухим звуком хлопнул себя по груди и ойкнул, что снова вызвало у Моны тихий смешок.

Немного грубоватое звучание его голоса не подходило оборотню, который при полной луне мутировал в кровожадное чудовище, зато подходил собаке. Будь у него хвост, Бен бы, весело им виляя, бежал рядом с ней. Перед внутренним взором Моны живо предстала картинка, как он носится по лугу за каждой бабочкой и радостно прыгает на чужих людей. Бен был так же полезен, как и психанувший вампир. Ведьма негромко вздохнула.

Едва они свернули в следующий проход, как из глубины коридора послышались громкие вопли. Приглушенный звук с жутковатым эффектом эхо: два сердитых голоса вступили в ожесточенную словесную перепалку.

— Никакой экспрессии, никакой эстетики, никакого смысла! Исчезни отсюда, ты уничтожаешь мою ауру совершенства. — Голос говорил с сильным французским акцентом.

— Прошу прощения? Кто ты такой, чтобы я объяснял тебе смысл своего творчества? Совершенство, не смеши меня!

— Да? Тогда взгляни сюда. Взгляни на этот шедевр!

Эдуард Мане встал перед изображением певца с половиной гитары. Похоже, это произведение было его первой тренировкой, и казалось, что кто-то в гневе проткнул кистью холст. Рядом с дырой виднелись выведенные масляными красками оскорбления, так что Мона догадывалась, почему к этой картине привязались призрачные останки художника. Необычным, однако, оставался второй дух, который парил перед Мане. Выглядел он как носатый старик в берете, который тем временем пренебрежительно взмахнул рукой.

— И это импрессионизм? Пха!

— Как будто ты в этом разбираешься! Я тебя умоляю, что тебя характеризует? Твои портреты? Ни у кого нет глаз на лбу, на лбу! — Мане показал на собственную голову и ткнул в нее указательным пальцем.

— Ах! Я сумасшедший? Это я-то сумасшедший? А кто пытался прославиться благодаря картине с алкоголиком? — возразил разгневанный мужчина. Мона смутно помнила одно из произведений Мане, которое как-то связано с абсентом.

— Теперь она висит в Копенгагене, так что сработало.

— Да, здорово, ты прославился пооооосле своей смерти. А мое искусство…

— Ха! Искусство, — откликнулся Мане.

— Закрой рот! Мое искусство нравилось людям, еще когда я был жив. А особенно женщинам! — Призрак покачал бедрами.

— Ну, ничего удивительного, если у тебя глаза на носу, а рот на заднице, то отдашься и такому, как ты!

Мона, Бербель и Бен остановились на безопасном расстоянии и с неловкостью наблюдали за развернувшейся сценой. Судя по виду оборотня, он бы предпочел побыстрее уйти домой, а скелетиха явно увлеклась видом картины или стены, а может, и потолка, без глаз трудно сказать.