— Так происходит каждую ночь после полуночи и затягивается на целый час. Причем они бросаются эктоплазмой, как будто это краска… — тихо объяснил Бен.

— Это Эдуард Мане и… это Пикассо?

Бербель согласно загремела костями.

Вздохнув, Бен почесал бороду.

— Ну, француз появился вместе с картиной, но откуда взялся второй, мы понятия не имеем…

— И они терпеть друг друга не могут, — сделала вывод Мона. Ситуацию это не улучшало. Призраки, которые возникали вместе, производили в два раза больше энергии, а в данном случае — в два раза больше эго.

— А как я знаменит! — раздался громкий возглас. — Люди все время кричат: «Мане, Мане, Мане!» Даже слагают обо мне песни!

— Они говорят «мани-мани-мани», ты, лягушатник!

И как только Моне окончить этот спор? Два всемирно известных художника, даже более того — их эмоциональные останки, которые определенно друг друга на дух не переносили. Она слишком мало знала о них обоих, ее общие познания ограничивались любовными похождениями Пикассо и названиями самых знаменитых картин Мане. Девушка в растерянности нахмурилась.

— Вы ведь уже в курсе этой ссоры, чем именно Мане так бесит Пикассо?

Бербель тихонечко приподнялась на костлявых пальцах и стала что-то показывать руками. Скрипнув зубами, Мона кивнула и принялась отгадывать шараду. Во всяком случае, нарисованный в воздухе квадрат опознавался легко.

— Картина!

С радостным бренчанием Бербель закивала, а затем изобразила громко ругающегося человека.

— Пикассо!

Скелетиха опять кивнула, после чего взглянула на воображаемые часы.

— Кости! — вставил оборотень.

Мона посмотрела на Бена и закатила глаза.

— Но… у нее же… — начал тот.

Ведьма тут же приложила указательный палец к губам.

— Тихо! — зашипела она.

— Но…

— Сидеть! — Ей послышалось, что Бен действительно заскулил, и Мона виновато улыбнулась. Просто он почему-то был слишком забавным. Будто сама по себе, ее рука поднялась и похлопала его по щеке. Рядом раздался грохот. Удивительно, как сердито Бербель умела греметь костями. Смутившись, Мона вновь повернулась к ней и широко улыбнулась.

На этот раз Бербель еще выразительнее ткнула пальцем в несуществующие наручные часы.

— Поздно? Сегодня? Время! Тогда? Раньше? А, раньше?

Теперь скелет взволнованно закивал.

— Картина Пикассо раньше… Ах, здесь раньше висела одна из его картин? Понятно. А когда позже тут появился Мане, обрывки духов превратились в настоящих призраков, и поэтому они возникают вместе. Типичный феномен, они вызывают друг друга, — вслух рассуждала Мона, а Бербель с довольным видом захлопала в ладоши. По коридору разнесся скрежещущий стук.

— Тихо там, у нас здесь важный разговор! — раздался окрик с французским акцентом. Их обнаружил Мане.

— Что будем делать, Мона? — спросил Бен, однако она лишь беспомощно пожала плечами. Пора действовать. Нужно как можно скорее прервать цикл поведения призраков, или они перестанут вас замечать и перейдут к своему ежедневному сценарию.

— О чем именно они всегда ругаются, только об их искусстве? — уточнила она, и, к счастью, Бербель энергично закивала вместо новых загадок. Надо срочно выучить с ней язык жестов, Мона и так собиралась его учить. — Не ладя между собой, они принижают творчество друг друга, — подытожила она.

— Было бы классно, если бы они обсудили какую-нибудь другую картину, которая им нравится, — заметил Бен, не обращаясь ни к кому конкретно.

Мона моментально развернулась к нему.

— А это идея! — взвизгнула она.

— А? — Но, прежде чем Бен успел переспросить, ведьма обвила этого здоровяка руками и чмокнула в щеку.

— Ты гений!

— Ну… да не. — Он робко усмехнулся, всем своим поведением напоминая застенчивого мальчишку детсадовского возраста, в то время как реакция Бербель выразилась в чем-то наподобие закатывания глаз.

Воодушевленная вспышкой вдохновения, Мона вышла к привидениям.

— Извините, — произнесла она, заработав два невероятно критичных взгляда.

Пикассо осмотрел ее с ног до головы, причем его пустые глаза особенно долго задержались на ее бедрах и груди, после чего криво ухмыльнулся.

— М-мне нужен профессиональный совет! — Сначала отвлечь, чтобы ни один из них не затянул свою привычную пластинку. А какой художник устоит перед подобным желанием?

— Та-ак? — заинтересовавшись, протянул Мане, и Мона поспешно кивнула:

— Не могли бы вы, пожалуйста, пойти за мной? Речь об одном… особенном экспонате, — намекнула она. Затем махнула обоим призракам, и те с любопытством поплыли за ней. Мона повела их мимо Бена и Бербель к пустому месту между двумя картинами в конце экспозиции.

— Ну так что? Мы не можем потратить на это всю ночь! — пожаловался Мане, а Пикассо кивнул.

— Сейчас, — пробормотала Мона и отодвинула в сторону одиноко стоящий стул. Теперь это место выглядело почти так же, как все остальные углы, не хватало только картины.

— Здесь же ничего нет! — Мане явно терял терпение.

— Пока ничего. — Она выдавила из себя фальшивый смешок и похлопала по карманам форменной куртки. Вот он. Как повезло! Быстро обернувшись спиной к обоим джентльменам, она раскрыла рисунок маленькой Мэнди.

— Это нечто особенное. Нарисовано при помощи самых простых материалов, но от всей души. Для художницы очень важно, чтобы два таких прославленных мастера оставили отзыв о ее работе. — Она старалась говорить профессионально. Осторожно, будто ценнейшее сокровище, Мона показала Мане и Пикассо сплошь покрытую блестками картинку.

Тишина.

Бледные глаза привидений не выражали особого восторга, однако надолго задержались на листке. Потом господа обменялись долгими взглядами. Кто угодно, даже они, заметил бы, что это детский рисунок. Между духами произошел своего рода молчаливый диалог, прежде чем Пикассо прочистил горло.

— Позвольте спросить, что за талант написал эту картину? — откашлявшись, спросил он.

— Ее зовут Мэнди, и ей, по-моему, лет пять, — ответила Мона.

— Смело! — выпалил Мане.

— Современно! — добавил Пикассо. Очевидно, эти двое поняли, что имела в виду Мона.

— Какое выражение глаз!

— Да, я тоже вижу, они просто не отпускают!

— И какой творческий подход к использованию пигментов! — Пикассо указал на множество блестящих наклеек.

Мона кашлянула.

— Господа, вас не затруднит к завтрашнему дню составить для меня подробный анализ произведения? Уверена, Мэнди будет просто счастлива. — Она дружелюбно улыбнулась.

Пикассо и Мане снова подозрительно покосились на нее, но потом оба согласно кивнули.

— Можете на нас положиться!

Француз отвесил небольшой поклон:

— Это честь для меня, мадам!

Призрак Мане тут же забрал картинку. Она тоже зарядится тавматургической энергией, вероятно, даже заживет собственной жизнью. Маленькая Мэнди придет в восторг, если план Моны сработает. Ее рисунок здесь, в музее, — теперь уже Моне придется просить автограф. С удовлетворенной ухмылкой она отошла от духов и села на скамейку, чтобы понаблюдать. Бен сел рядом с ней, а Бербель вопросительно наклонила голову.

— Мы вставим картинку в рамочку, повесим тут, и тогда каждый вечер кому-нибудь останется просто приводить этих джентльменов сюда. Так как они обретают форму максимум на час, рисунок их займет. А поскольку каждый день они все забывают и начинают сначала, это может длиться вечно. Все бессильны перед детскими рисунками, — шепнула она на ухо оборотню, и тот расплылся в улыбке.

— Суперская идея! — откликнулся он, и Мона негромко рассмеялась.

— Это твоя идея.

От смущения Бен поерзал на месте. Так или иначе, Мона была очень собой довольна. После кошмара с Бербель она нуждалась в этом ощущении успеха. Иногда Моне удавалось импровизировать, однако иметь четкий план ей все же нравилось больше.

Вскоре полночный час подошел к концу, призраки художников растворились, и Мона забрала рисунок. Стоило им выйти из небольшой галереи, как их перехватил Борис.

— Бербель, тебе пора возвращаться на свой пост. А ты, Бен, боже мой, у тебя такой потрепанный вид, иди домой, ложись спать. — Затем он повернулся к Моне и робко улыбнулся, его сдвинутые брови не предвещали ничего хорошего.

— Мона, моя дорогая ведьма, — начал он, — в моем коридоре ругаются вазы, боюсь, CD-плеер сломался. Не могла бы ты…

— Еще и это!