Если бы Федюша Авдеев сейчас был лет на двадцать моложе, де не был бы наставником, то он, во-первых, сам мог оказаться в том погребе, во-вторых, другого варианта, кроме драки за своего парня, не придумал бы. Но неожиданная роль дядьки двух оболтусов диктовала поучительный исход дела.

Правда, и парнишка, увидев, что мужчины собираются в путь, остановил их:

— Дяденьки, не надо сейчас иттить-то. На деревне все спать давно улеглись, староста тоже. Он еще до свету встает.

— Так замерзнет в вашем погребе наш Ястреб.

— Ни-и-и, не замерзнет. Староста наш Михеич нормальный мужик, не зверь какой, — совсем по-взрослому ответил мальчик, — он ему тулупчик свой бросил. Хороший у него тулупчик, теплый. Ваша птица Ястреб сам мне сказал, что вам не надо приходить. Он только хотел дать вам знать, чтобы не искали. А староста даже мужиков поругал, что пришлого барина поколотили. Он ведь и пожалиться может, а зачем нам такие страсти?

Мальчик деловито подтянул короткие штанишки и продолжил.

— Отпустит староста утром-то вашего Ястреба, да еще звиняться будет. Скажет, что мужиков поколотит. Было уже такое у нас давеча, когда городской барчук к девкам приставал, которые за ягодой в лес ходили! Ох, эти девки, за ними глаз да глаз! — парнишка развел руками, как бы удивляясь данному факту. — Если бы в реке его дочки были, он, может, сильно осерчал бы. А так — нет, к бабке уезжали Машка с Анфиской. Что Михеичу сердце-то рвать?

Никто не хочет, чтобы полиция нагрянула. Только сейчас, дяденьки, ни к кому вы не попадете. Все спят. А Михеич, как почивать наладится, так пса своего Буянку с цепи спускает. А Буянка злой! Никого не подпускает к дому! Зря время потеряете. Я и то проскользнул к погребу, пока еще Буян на цепи сидел. А сейчас — даже я не полезу туда, — мальчик деловито шмыгнул носом.

— Ну, раз даже ты не полезешь! — улыбнулся Авдеев. — Как зовут-то тебя, храбрый мужик?

— Фролкой кличут, отец тоже Фролка.

— Понятно, Фролка, сын Фролки. Уговорил, пойдем выручать утром. Как найти вашу деревню?

— А вот, дяденьки, прямо вдоль речки пойдете, а как дойдете до бабьих мостков, где белье колотят, там повыше смотрите, наша деревня будет. У старосты дом приметный, он ворота недавно ладил, так они совсем светлые. Не ошибетесь. Как рассветет, так и приходите, а я пошел, — мальчик развернулся и намеревался нырнуть в черный лес.

— Эй, малой! А ты сам почему вдоль речки не идешь?

— А я напрямки, тут близко. Идти по берегу, как стемнеет, дурных нема! Там ночью водяные девки полощутся, да мужиков к себе зазывают. Не нать нам такого, — и мальчик исчез в темноте.

Пока готовились ко сну, Павлуша не умолкая бубнил о том, что Николашка разгильдяй, неисправимый любитель баб, и нет ему прощения за хулиганство. Замолчал он только, когда Авдеев ему серьезно сказал:

— Я на днях почти такие же слова слышал.

— От кого? — парень не сразу заметил подвох в вопросе.

— Генерал один говорил, — равнодушно проговорил Федор.

Кажется, молодой человек покраснел.

* * *

Проснулись рано. Федор ночью еще подумал над ситуацией и заявил Павлу, что за братом тот пойдет один. Особых вариантов, как действовать, не было — предстоял разговор со старостой. Если все так, как предположил ночной гость Фролка, сын Фролки, то сложностей особых быть не должно. Если все же староста скажет, что девки ворчат, то придется откупиться деньгами.

— Ну что, деньги у тебя должны быть. Иди, выручай братца. Учти: все должно быть тихо и смирно. А Николаше полезно было в холодном погребе оказаться. Только не хулиганьте там.

— Какое уж тут хулиганство! Могу только добавить ему по роже, чтобы в истории не влезал, — буркнул Павел, поспешно собираясь.

— И это не смей. Не хватало еще драк в компании. Выпорю обоих, — серьезно проговорил Авдеев.

Павел сверкнул глазами, но промолчал.

Оставшись один, Федор принялся готовить завтрак. В голове постоянно крутились мысли о том, правильно ли он сделал, отправив Павла одного за братом. Может, надо было идти вместе? Но это был реальный шанс на примирение братьев! Он же видел, что Паша переживает за брата!

Тем временем Павел летел вдоль реки к маячившим вдали мосткам. Действительно, от них было хорошо видно деревеньку. Дом с новыми воротами был заметен сразу. Сами ворота оказались распахнуты, но собака злобным лаем отреагировала на появление чужака.

— Буян, Буянушка, хороший песик. Надеюсь, ты на цепи, — бормотал Павел, осторожно входя во двор. Во дворе его удивил даже не вид огромного черного пса. Округлившимися глазами парень смотрел на то, как его бедовый братец, раздевшийся по пояс, азартно пилит дрова на пару с пожилым мужиком. Белое тело генеральского сына было украшено синяками и ссадинами, сам он при каждом неловком движении то охал, то ахал, но увлеченно постигал крестьянскую науку.

Увидев Павла, стоящего в воротах, он махнул ему рукой, а своему напарнику весело сказал:

— Ну что, Карп Михеич, за мной пришли. Отпустишь теперь? Отработал я?

Мужик отпустил ручку пилы и прикрикнул на бесновавшегося пса:

— Цыц, Буян! Свои! Цыц, говорю!

— А проходьте, барин, проходьте! Не бойтесь Буянушку, он еще маленький, резвится только!

Павел недоверчиво посмотрел на огромного пса, продолжающего басовисто порыкивать на чужака.

Он и не заметил, как подошел Николай и приобнял его за плечи:

— Привет, братец! А где Федя?

— Привет, братец. Завтрак готовит.

Мужик, умильно глядевший на встречу братьев, спохватился:

— А как же! Завтракать, завтракать! Заслужил, работничек. И ты проходи, гость дорогой! Анфиска, у тебя все готово?

— Да, батюшка. Готовы пироги-то. Садитесь, пока горячие!

Слегка изумленного Павла заставили полить холодной водицы на руки хозяину и невольному пленнику, а затем потащили к столу.

Федор Ильич уже успел сводить коней на реку, сварить кашу на костре и заправить в котелок с кипящей водой листочки земляники, когда невдалеке раздались мужские голоса. Несколько секунд Федор вслушивался в них, а потом четко понял, что говорят Николай и Павел, и они оба… хохочут! Чуть позже стало слышно, как Николай рассказывал, что ничего плохого не замышлял, а только хотел посмотреть, у кого из девушек косы длиннее.

Через несколько минут оба братца вывалились из кустов на место ночлега. Судя по тому, что они шли в обнимку и дружно смеялись, все было нормально! В руках у Николая был узелок, источающий умопомрачительные ароматы пирогов с яйцами и луком, а Павел нес крынку с молоком.

Сам Николенька, конечно, был шикарен. Новые синяки поверх незаживших старых делали его похожим на персонажа сказок о жутких чудищах.

Маленькая победа случилась. Братья опять стали братьями. А староста не то что не потребовал откупных за сором девиц стыдливых, а даже гостинцев передал, чтобы не серчали господа городские на драчливых деревенских мужиков. Да и погреб холодный — не дворец.

Глава 3. Москва

Дорога стала веселее. Федор с удовольствием наблюдал за тем, как общаются соскучившиеся братья. Николай в красках описывал свое хулиганство, и кузены от души хохотали. Если бы не их ссора, то в холодном погребе явно ночевали бы братья на пару. Во всяком случае, чудили сейчас оба.

У обоих явно просматривался исследовательский интерес к жизни, тем ее проявлениями, которые оказались незнакомыми. Они с интересом рассматривали детали быта селений, мимо которых проезжали. Было такое ощущение, что хотя они путешествовал ранее с родителями, но до обычной жизни их не допускали, и они очень много не знали, а сейчас с удовольствием впитывали, не считая это зазорным.

Им было все интересно: и как баба мужика колотила веником, а он от нее бегал и кричал: «Ить, дурная баба! Нешто мужики никогда не пьют?», и как покойника на погост несли. Федор видел, как Паша тайком сунул что-то в руку вдове с детишками, а она безостановочно кланялась и причитала, что всю жизнь теперь будет молиться за молодого барина. Потом долго сидели на лугу с благообразным дедком, который малевал пейзажи, даже с удовольствием что-то пририсовали на его эскизе. Как маленькие дети стояли на каком-то полустанке и орали «братцы, возьмите нас с собой!» глядевшим из окон пассажирам поезда Санкт-Петербург-Москва.

Апофеозом хулиганств на данном участке была шалость, придуманная парнями при подъезде к Бологому. Сначала Федор сопротивлялся задумке. Потом махнул рукой и разрешил, ему было самому интересно, получится ли у них озорство.

А оно удалось с перекосом в амурную сторону по причине юных лет и бурлящих гормонов.

* * *

Двери постоялого двора открылись, пропуская в помещение двух парней. Оба одеты были просто, но чисто. На коленях и на локтях красовались не очень аккуратно пришитые заплаты — а что делать? Искусство пришивания заплат тоже пришлось постичь, Федор категорически отказался шить за хулиганов, правда, показал, как это делается.

Началось все благообразно. Оба истово перекрестились на образа в красном углу и поклонились грузному хозяину, стоявшему за небольшой конторкой в углу большой залы, в которой сидели и поглощали что-то аппетитно пахнущее человек десять гостей.