— Заткнись, Тульи.

— …Понимаете ли, делает вас разумными или что-то в этом роде. Это не настоящее страдание.

— Но она…

— По-вашему, госпожа Сиппенс, это замшелый аргумент?

— Да.

— Замшелый — значит плохой?

— Замшелый — значит дискредитированный.

— Дискредитированный? Кем?

— Не кем, а чем.

— И чем же?

— Статистикой.

— Ах вот как? Статистика? А теперь, Циллер, дорогой мой друг…

— Вы же не серьезно.

— По-моему, она мнит себя куда серьезней вас, Циллер.

— Страдание скорее унижает, нежели облагораживает.

— И это утверждение в полной мере подкрепляется статистикой?

— Нет. Вы же понимаете, что оно имеет нравственную подоплеку.

— Всем известно, что любое приличное общество зиждется на нравственности. А теперь, Циллер…

— Нравственный принцип подразумевает, что любое страдание дурно.

— Нет. Нравственный принцип трактует страдание как зло, пока не имеет доказательств обратного.

— А! Значит, вы признаете, что страдание может нести добро.

— В виде исключения.

— Ха.

— Очень мило.

— Что?

— А вам известно, что подобное существует во многих языках?

— Что? Что существует?

— Терсоно. — Циллер наконец обернулся к дрону, который, снизившись до уровня его плеч, придвигался все ближе и ближе, вот уже несколько минут пытаясь привлечь внимание челгрианина; аураполе дрона обрело сизый оттенок тщательно сдерживаемого раздражения.

Махрай Циллер, композитор, не то изгой, не то беженец, приподнялся и выпрямился на задних ногах. Опустив бокал с напитком на гладкий мех срединной конечности, как на подставку, он одернул жилет передними конечностями, пригладил шерсть над глазами.

— Помогите мне, — попросил он автономника. — Я пытаюсь вести серьезный разговор, а ваша соплеменница жонглирует словами.

— В таком случае я предложил бы вам отступить, перегруппироваться и поговорить с ней чуть позже, когда ей надоест дерзить и ехидничать. Вы знакомы с аром Кабе Ишлоером?

— Да, и давно. Рад вас видеть, господин посол.

— Вы оказываете мне честь таким титулованием, господин Циллер, — проурчал хомомданин. — Я скорее журналист.

— Да, но нас с вами тут именуют послами. В надежде, что нам это польстит.

— Несомненно. Из лучших побуждений.

— Эти побуждения весьма неоднозначны. — Циллер обернулся к женщине, с которой говорил ранее.

Та подняла бокал и едва заметно склонила голову.

— Как только вы, друзья мои, закончите критиковать ваших чрезмерно радушных хозяев… — начал Терсоно.

— А, вы все о приватной беседе? — поинтересовался Циллер.

— Именно. Уважьте дрона-эксцентрика.

— Ну хорошо.

— Сюда, пожалуйста.

Дрон полетел мимо уставленных снедью столов на корму. Циллер последовал за машиной — грациозно, словно плывя над отполированными досками палубы, с ленивым изяществом помогая себе широкой срединной и двумя мощными задними конечностями. В одной руке он небрежно удерживал хрустальный бокал, полный вина, а другой махал гостям, которые отвечали приветственными кивками.

По сравнению с Циллером Кабе ощущал себя тяжеловесным и неуклюжим. Он выпрямился в полный рост, чтобы не казаться таким массивным, и едва не врезался в очень старый, вычурный потолочный светильник.

Все трое расположились в каюте на корме огромной барки, над чернильными водами канала. Циллер свернулся на низком столике, Кабе уютно устроился на подушках, брошенных на пол, а Терсоно сидел в изящном кресле паутинного дерева, по виду очень старом и очень искусной работы. С дроном Терсоно Кабе познакомился десять лет назад, сразу же после приезда на орбиталище Масак, и давно заметил, что автономник любит старинные вещи: древнюю барку, старинную мебель, старомодные светильники.

Старомодным был и физический облик машины. Как правило, о возрасте дрона Культуры судили по его размерам. Первые экземпляры, возрастом от восьми до девяти тысяч лет, мало чем уступали дородному человеку. В дальнейшем автономники становились все меньше и меньше, и теперь самая совершенная модель свободно умещалась в карман. Терсоно, размером около метра, с виду был создан тысячелетия назад, хотя на самом деле существовал лишь несколько веков; свободное пространство в необычном керамическом корпусе он использовал для разграничения внутренних компонентов, желая лучше обыграть его изысканную прозрачность.

Циллер опустошил бокал, извлек из жилета курительную трубку и пососал ее, пока из чашечки на конце не пошел дымок. Дрон с хомомданином между тем обменивались любезностями. Композитор все еще пытался выдуть кольца дыма, когда Терсоно наконец произнес:

— …А теперь пришло время рассказать, зачем я вас сюда пригласил.

— И зачем же? — спросил Циллер.

— Мы ждем гостя, уважаемый композитор Циллер.

Челгрианин невозмутимо посмотрел на дрона, оглядел просторную каюту и уставился на дверь:

— Что? Прямо сейчас? Кого это?

— Нет, не сей же час, а дней через тридцать или сорок. Пока точно неизвестно, кто именно к нам пожалует. Но он ваш соплеменник, Циллер. С Чела. Челгрианин.

Лицо Циллера представляло собой шерстистый купол с двумя крупными черными глазами — почти идеальными полукругами тьмы над серовато-розовой бесшерстной носовой областью и большим хватким ртом. На лице сейчас возникло совершенно неизвестное Кабе выражение; впрочем, посол был знаком с челгрианином не очень близко и менее года.

— Он едет сюда? — спросил Циллер.

Голос его был… ледяным, — вот правильное слово, решил Кабе.

— Да. На это самое орбиталище. Возможно даже, на эту Плиту.

— Каста? — дернув ртом, резко, с отвращением осведомился Циллер.

— Один из… Тактичных? Возможно, Наделенный, — поспешно прибавил Терсоно.

Ну конечно. Их кастовая система. Отчасти из-за нее Циллер живет здесь, а не там.

Циллер, уставившись на трубку, выдул клуб дыма и пробормотал:

— Возможно, Наделенный… Надо же, какая честь. Надеюсь, вам удастся безукоризненно следовать этикету. Начните практиковаться немедленно.

— Предполагается, что гость прибудет с целью повидать вас. — Автономник Культуры, с легкостью повернувшись в паутинном кресле, простер манипуляторное поле и опустил золотистые парчовые шторы на окнах, скрыв темный канал и заснеженные причалы.

Поморщившись, Циллер постучал по дну трубочной чашечки:

— Правда? Вот незадача. А я как раз собирался в путешествие. В космический круиз. Далеко отсюда. На полгода, а то и на дольше. В общем, дело решенное. Прошу вас, передайте мои искренние извинения самодовольному дипломату или напыщенному аристократу, которого сюда пришлют. Эту причину наверняка сочтут уважительной.

— Вряд ли, — негромко заметил дрон.

— Я пошутил. Но насчет круиза сказал вполне серьезно.

— Циллер, с вами хотят встретиться, — тихо проговорил дрон. — Даже если вы отчалите в круиз, вас настигнут и устроят встречу на борту корабля.

— И вы, разумеется, не станете их останавливать.

— А по какому праву?

Циллер пососал трубку:

— Им хочется, чтобы я вернулся, что ли?

Аураполе дрона обрело цвет вороненой стали, что выражало озадаченность.

— Мы не знаем.

— Правда?

— Композитор Циллер, я с вами совершенно откровенен.

— Да неужели? А если серьезно, зачем еще им сюда кого-то посылать?

— Поводов много, друг мой, но они не особенно правдоподобны. Говорю же, мы не знаем зачем. Однако чисто гипотетически я бы с вами согласился: скорее всего, основная цель предстоящего визита — уговорить вас вернуться на Чел.

Циллер грыз трубку. Кабе задумался, не переломится ли мундштук.

— Возвращаться я не намерен, и вы меня не заставите.

— Дорогой мой Циллер, об этом и речи быть не может, — сказал автономник. — Даже если посланнику этого захочется, решение остается за вами. Вы наш почетный и уважаемый гость. И по определению, насколько вообще имеет смысл вдаваться в подобные формальности, гражданин Культуры. Ваши многочисленные поклонники, среди которых и моя скромная персона, давно уже присвоили бы вам гражданство за выдающиеся заслуги, не испытывай они опасений, что вы сочтете это верхом бесцеремонности.

Циллер задумчиво кивнул. Кабе стало любопытно, естественный это для челгрианина жест или приобретенный, заученный.

— Вы мне льстите, — сказал Циллер. У Кабе возникло впечатление, что он искренне пытается проявить учтивость. — Но я все еще челгрианин. Я не вполне натурализовался.

— Конечно. Ваше присутствие само по себе достаточно. Объявлять это место вашим домом было бы…

— Излишеством, — язвительно вставил Циллер.

Аураполе дрона на миг обрело грязно-кремовый оттенок замешательства — смущенного, но без особого надрыва, о чем свидетельствовали красные искорки.

Кабе хмыкнул. Дрон обернулся к нему.

— Терсоно, я не вполне уверен, зачем я здесь, но позвольте осведомиться: представляете ли вы в этом деле секцию Контакта? — спросил хомомданин.

— Да, я говорю от имени секции Контакта. И при поддержке Масакского Концентратора.

— Я не лишен друзей и почитателей, — произнес Циллер, глянув на дрона.

— Не лишены? — Аура Терсоно полыхнула кирпично-красным. — Ну, как было сказано, вы практически…