— В смысле — среди ваших Разумов, ваших кораблей, уважаемый дрон Контакта Терсоно, — холодно отозвался Циллер.

Машина качнулась в кресле. Довольно мелодраматичный жест, подумалось Кабе.

Циллер продолжил:

— Возможно, один из них согласится принять меня на борт и оказать гостеприимство в моем частном круизе. Возможно, посланнику окажется затруднительно проникнуть на такой корабль.

Аура дрона снова стала розово-лиловой. Он снова закачался в кресле.

— Что ж, попробуйте, мой дорогой Циллер. Однако это будет расценено как грубейшее оскорбление.

— А не пошли бы они…

— Ну да, но я имею в виду нас. Ужасное оскорбление с нашей стороны. Оскорбление столь тяжкое, что в этих печальных и достойных всяческого сожаления обстоятельствах…

— Ох, увольте! — Циллер отвел взгляд.

Ах да, война, подумал Кабе. И ответственность за нее. Для Контакта это весьма щекотливая тема.

Дрон, затуманившись лилово-розовым, на миг умолк. Кабе чуть сдвинулся на подушках.

— Дело в том, — продолжил Терсоно, — что даже самые своенравные и, гм, самобытные корабли вправе отклонить просьбу подобного рода. Фактически я в значительной степени уверен, что вам откажут.

Циллер снова погрыз мундштук погасшей трубки:

— Значит, Контакт уже все устроил?

Терсоно снова качнулся:

— Ну, скажем так — всем ясно, откуда ветер дует.

— Допустим. Это при условии, что ваши корабельные Разумы не лгут.

— Что вы, они никогда не лгут. Они лицемерят, умалчивают, лукавят, увиливают, смущают и запутывают, отвлекают, заморачивают, умышленно искажают сведения или неверно их истолковывают, весьма довольные собой, и весьма умело создают совершенно недвусмысленное впечатление, что придерживаются одного курса, хотя в действительности избирают совсем другой. Но лгать они не способны, даже не надейтесь.

Кабе невольно восхитился сверлящим взглядом Циллера, радуясь, что крупные темные глаза композитора устремлены не на него. Впрочем, корпусу дрона они повредить не могли.

— Ясно, — сказал Циллер. — Что ж, предположим, я останусь здесь. Запрусь у себя в апартаментах.

— Безусловно, это ваше право. Хотя это не очень вежливо.

— Еще бы. Но раз иного выбора нет, то не ждите от меня ни приветствий, ни даже элементарной вежливости, — заявил Циллер, разглядывая трубку.

— Поэтому я и пригласил Кабе. — Дрон повернулся к хомомданину. — Мы будем вам чрезвычайно признательны, если вы согласитесь принять нашего гостя или гостью из расы челгриан. Нам с вами придется по возможности сыграть роль радушных хозяев, разумеется не без некоторой помощи Концентратора, если вас это устроит. Пока неизвестно, сколько времени придется тратить ежедневно и как долго продлится визит, но, если он окажется продолжительным, мы предпримем соответствующие меры. — Корпус машины чуть наклонился к подлокотнику кресла. — Вы согласны? Безусловно, это весьма обременительная просьба, немедленного ответа мы не ожидаем; поразмыслите хорошенько, запросите дополнительную информацию. И знайте, вы окажете нам огромную услугу, ведь в данном случае несговорчивость композитора Циллера вполне понятна.

Кабе откинулся на подушки и поморгал.

— Ответ я вам дам незамедлительно. Рад буду помочь, — произнес он и посмотрел на композитора. — Разумеется, мне бы не хотелось расстраивать Махрая Циллера…

— Вы меня ничуть не расстроите, — сказал Циллер. — Отвлекая на себя этот мешок желчи, вы окажете мне услугу.

Дрон издал звук, подобный вздоху, едва заметно приподнялся в кресле и опустился снова:

— Что ж… это вполне приемлемо. Кабе, давайте завтра еще поговорим. В ближайшие дни вас необходимо ввести в курс дела. Ничего особо напряжного, но с учетом печальных обстоятельств наших недавних взаимоотношений с челгрианами, разумеется, не хотелось бы невольно оскорбить нашего гостя из-за незнания челгрианских обычаев.

Циллер издевательски фыркнул.

— Да-да, понимаю, — сказал Кабе дрону Терсоно и распростер три свои руки. — Я целиком и полностью в вашем распоряжении.

— А мы вам чрезвычайно благодарны. — Машина взмыла в воздух. — Ох, я вас задержал своей болтовней. Мы пропустили небольшую речь аватара Концентратора и, если не поторопимся, пропустим и главное, э-э, хотя и грустное, событие вечера.

— Что, уже пора? — Кабе тоже поднялся.

Циллер закрыл трубку крышечкой, сунул в карман жилета и спрыгнул на пол со стола. Все трое вернулись в бальную залу. Светильники погасили, купол крыши со скрипом откатывался, открывая небосвод: тонкие клочья облаков, множество звезд и яркая нить дальней стороны орбиталища. На небольшой сцене в дальнем конце зала стоял, склонив голову, сереброкожий худощавый аватар Концентратора. Холодный воздух ворвался в зал, обдувая людей и прочих гостей. Все, кроме аватара, глядели в небо. Кабе задумался, в скольких еще местах по городу, Плите и всей этой стороне огромного миробраслета происходят подобные сцены.

Кабе запрокинул массивную голову и тоже уставился в небо. Он примерно знал, куда смотреть, — вот уже дней пятьдесят Концентратор Масака вежливо напоминал об этом всем и каждому.

Молчание.

Затем послышались перешептывания, в разных местах просторной залы запищали личные терминалы.

В небесах вспыхнула новая звезда. Сначала лишь намек, искорка, потом крохотная светящаяся точка стала разрастаться, набирать яркость, будто повернули регулятор притушенной лампы. Поток излучения новоявленного светила смёл робкое мерцание звезд. За несколько мгновений звезда набрала яркость и стабилизировалась; ровный голубоватый свет соперничал с сиянием полосы Плит на дальней стороне Масака.

Раздались сдавленные вздохи, кто-то вскрикнул.

— О горе… — тихо произнесла какая-то женщина.

Кто-то всхлипнул.

— Не особо-то и красиво, — пробормотал Циллер так тихо, что, видимо, услышали только Кабе с автономником.

Еще несколько минут все наблюдали за звездой.

— Благодарю вас, — наконец произнес сереброкожий аватар в темном одеянии; как все аватары, говорил он негромко, но глубокий звучный голос разносился по всей зале.

Сойдя со сцены, аватар вышел из залы к пристани.

— Ух ты, настоящий, — заметил Циллер. — А я думал, проекция. — Он покосился на Терсоно, позволившего себе налиться бледно-аквамариновым светом притворной скромности.

Купол крыши разворачивался над залой, и палуба под тремя ногами Кабе подрагивала, словно двигатели древней барки заработали снова. Освещение включалось постепенно, так что сияние новоявленной звезды сочилось сперва между половинками смыкавшегося купола, а потом через стекло сомкнутой крыши. Впрочем, даже в сумрачной зале света хватало.

Кабе подумал, что гости похожи на призраки. Многие продолжали смотреть на звезду. Некоторые вышли на палубу. Парочки и группы гостей держались вместе, одиночки искали утешения друг у друга. Хомомданин не ожидал, что событие так повлияет на людей. Он почти уверился, что оно будет встречено смехом. Я по-прежнему плохо их знаю, подумал он. Даже спустя столько времени.

— Жуть, — сказал Циллер, подобравшись. — Пойду-ка я домой. Дел невпроворот. Хотя особого вдохновения ваши новости не внушают.

— Кстати, композитор Циллер, вы уж простите бесцеремонное любопытство дрона-невежи, — сказал Терсоно. — А над чем вы сейчас работаете? Вы уже давно не публиковались, но, судя по всему, чем-то заняты.

Циллер широко улыбнулся:

— Если честно, у меня заказ.

— Правда? — Аура дрона сверкнула радугой удивления. — А от кого?

Взгляд челгрианина метнулся к сцене, где еще недавно стоял аватар.

— Всему свое время, Терсоно, — сказал Циллер. — Вещь объемная, но до первого исполнения еще далеко.

— Ах, как все загадочно!

Циллер потянулся, отставив назад длинную мохнатую лапу, напрягся, потом расслабился и посмотрел на Кабе:

— Да, и если я не вернусь к работе, то не завершу ее к сроку. — Он обернулся к Терсоно. — Вы сообщите мне о продвижении этого проклятого посланника?

— Вы получите полный доступ ко всему, что нам будет о нем известно.

— Хорошо. Спокойной ночи, Терсоно, — сказал челгрианин и кивнул Кабе. — И вам спокойной ночи, господин посол.

Кабе отвесил поклон, дрон чуть опустился к палубе, и Циллер бесшумно ускользнул через поредевшую толпу.

Кабе поднял взгляд к новой звезде и задумался.

С небес струился ровный свет восьмисоттрехлетней давности.

Свет древних ошибок, подумал Кабе. Это выражение употребил Циллер в сегодняшнем утреннем интервью: «Сегодня вечером вы будете танцевать под светом древних ошибок!»

Вот только никто не танцевал.

Это была одна из последних великих битв Идиранской войны — одна из самых жестоких, самых безудержных, поскольку идиране не останавливались ни перед чем, рискуя навлечь на себя осуждение тех, кого все еще считали друзьями и союзниками, и предприняли ряд отчаянных, разрушительных и яростных попыток переломить ход конфликта, результат которого с каждым днем становился все более предсказуемым. За почти пятьдесят лет военных действий были уничтожены всего (если так уместно выразиться в данном контексте) шесть звезд, а в битве за отросток галактического рукава, длившейся менее ста дней, погибли два светила из этих шести: Портиция и Джунце претерпели индуцированный взрыв.