Плюс к тому суета с нагреванием болотной жижи в допотопного вида ложках, поиском вены, затягиванием жгутов зубами; да еще необходимость пускать себе кровь, когда колешься… Бардак полный. И на фига оно надо? Разве это чистота, как в случае с кокаином? Совсем наоборот. А еще нужно держать при себе ведро, ведь сразу, как только вштырит, ты начинаешь блевать! Возможно, я отстал от моды, но разве наркота не должна радовать? А здесь какое, на фиг, веселье?

Как я уже говорил, мое уважение тем, кто добровольно подвергает себя такой деградации ради погружения в теплые воды блаженства, но вашу ж мать, разве этот наркотик делает жизнь лучше? Нет, он вытряхивает вас из одной жизни и целиком окунает в другую, где все до чертиков прекрасно, но без дозы туда не попасть. Представьте себе ныряльщика в стародавнем водолазном костюме: на медном шлеме — иллюминатор с решеткой, наружу тянется воздушный шланг… Героин — это и есть шланг. Героин — это воздух. Полная зависимость.

Нет уж, спасибо, я предпочту кокаин. Только не крэк. Нет, потому что к нему мгновенно привыкаешь, а это геморрой. Крэк переоценен, и точка. К тому же его курят, а значит, опять вся эта возня на ровном месте. Есть в нем что-то грязное, вот что скажу. Крэк — это кокс для торчков.

Настоящий, правильный кокс работает чисто, быстро и четко. Это разумный наркотик: ты принимаешь ровно столько, сколько нужно, именно тогда, когда хочешь, и действует он безотказно. Ясен хрен, этот наркотик выбирают все властелины мира, финансовые воротилы, капиталисты высшего эшелона. Шутка ли — веселье с мгновенной доставкой! По дорожке в оба дула — и ты уже хренов гений, великий и непобедимый. То, что доктор прописал, когда жонглируешь астрономическими суммами денег и рискуешь чужими вложениями. Разумеется, есть и минусы, хотя многих потеря аппетита только обрадует. Разве в наше время кто-то хочет быть жирным? Так что тут скорее не минус, а бонус. А вот заложенный нос, паранойя, риск лишиться носовой перегородки и, как утверждают, угроза сердечного приступа — это уже не шутки. Впрочем, не разбив яиц, омлет не приготовишь.

Забавно, что сам я нюхаю порошок крайне редко, хотя любил его и люблю, и к тому же имею доступ к чистейшему товару по самой выгодной цене. Конечно, порой я себя балую, спасибо нужным связям. Просто не лезу на рожон. И не увлекаюсь, понимаете? Вроде как сохраняю равновесие, соблюдаю баланс. И к спиртному отношусь так же. Я мог бы упиваться винтажным шампанским и раритетным коньяком хоть каждый день, но это не что иное, как потворство внутренней обезьяне. А я — за разумный подход.

То же самое с девушками. Женщин я люблю, но не хочу полностью зависеть от одной, понимаете? Найти половинку, завести детей, свить гнездышко и так далее — знаю, многих это устраивает; возможно, поэтому Земля и вертится, как говаривал мой старик, но даже если не брать в расчет, что планету вертит гравитация, — допустим, речь о продолжении рода, — так эта лавочка и без меня неплохо работает, благо большинство живет по старинке. Большинство, но не все. Да и не нужно, чтобы все. Большинства вполне достаточно.

Помните песню «Любовь — это наркотик»?  [Love Is the Drug — песня 1975 г. британской рок-группы Roxy Music.] Точнее не скажешь, ага? Еще одно искушение, еще один способ потерять себя. Романтическая фигня, которая делает тебя уязвимым, вот и все. Кладет твою голову на плаху.

Нет, не подумайте, я не тупой — знаю, что это случается с каждым и, возможно, когда-нибудь случится со мной. Тогда я тоже начну разводить сопли, мол, «вот оно», «она — та самая», «на этот раз все иначе»… В таком случае, надеюсь, я хотя бы не стану гребаной подстилкой, уж простите за выражение. Ну, вы поняли. Даже сильнейшие оступаются. Все мы уязвимы, но из уважения к себе лучше держаться как можно дольше. Согласны?

Транзитор

Тэмуджин О, мистер Маркуанд Ис, сеньор Маркан Диз, доктор Маркуанд Эмесир, месье Маркан Демесир, Марк Кейвен, Аймен К’эндс… Как меня только не называли. Я носил множество имен, и все они, несмотря на сильные различия, в какой-то мере тяготели к определенной комбинации звуков, ограниченному набору фонем. Каждый раз, когда я перемещаюсь, мое имя меняется, причем непредсказуемым образом. Я никогда не знаю, кем становлюсь, пока не проверю.

Я опускаю в свой эспрессо крошечную белую таблетку, немного пододвигаю подставку с приправами, затем в два глотка выпиваю кофе и в ожидании откидываюсь на спинку стула. (Другая часть моего разума вовсе не ждет, она яростно концентрируется, выискивая малейший намек на цель среди бескрайнего множества вероятностей, подобно молнии, которая, ветвясь, прокладывает путь сквозь облака.)

Я сижу на веранде очередного кафе, на этот раз в Четвертом округе, гляжу на рукав Сены и остров Сен-Луи, постепенно погружаясь в транс, который перенесет меня аккурат в нужное место и человека. Заодно появляется время для раздумий. Можно все взвесить и сделать выводы.

Встреча с мадам д’Ортолан прошла из рук вон плохо. Моя собеседница косо сидела на стуле, скатерть лежала не по центру — один свободный край был вдвое длиннее другого. Компенсировать это безобразие я мог только подергиванием ноги, что, если честно, ни капли не помогало. К тому же Мадам держала меня за идиота! Напыщенная дрянь!

Я понимаю, что бубню себе под нос: «Плайт, Йесусдоттир, Кряйк, Хайцлофт-Байдекерн, Обликк, Малверхилл», дабы хорошенько запомнить этот перечень. Официант, забирающий с соседнего столика сдачу, с подозрением на меня косится.

— Плайт, Йесусдоттир, Кряйк, Хайцлофт-Байдекерн, Обликк, Малверхилл, — с улыбкой глядя на него, бормочу я.

Теоретически я нарушаю меры безопасности. Ну и что? Все равно в этом мире мои слова ничего не значат. Те, кто знаком лишь с этой реальностью — да и в принципе, с любым из миров по отдельности, — услышат просто бессмысленный набор звуков.

В моей нагрудной сумке лежит маленький алюминиевый тубус. Среди прочего в нем находится одноразовый механический считыватель — металлическое устройство, похожее на две крошечные измерительные рулетки, соединенные лентой, на которую надето что-то вроде нашлепки со стеклянным окошком. На одной из катушек — выдвижная рукоятка. Выдвинув ее и отпустив, вы заводите механизм, который начинает перематывать бумажную ленту сквозь стеклянное окошко с одной бобины на другую. Главное — смотреть очень внимательно. Вы можете прочитать с десяток букв зараз, прежде чем лента с ними намотается на вторую катушку, где особым образом обработанная бумага, вступая в контакт с воздухом, рассыпается в пыль, навсегда уничтожая напечатанное. Едва механизм запущен, ленту уже не остановить, так что важно не отвлекаться. Если проморгаете часть сообщения — дело плохо. Придется просить, чтобы инструкцию вам выдали заново, а это ничего хорошего не сулит.

Я изучил свою инструкцию в туалете. Лампа светила тускло, так что я включил фонарик. Если прибавить к прочитанному крайне нетипичные устные поправки, боссам понадобилось несколько, как у нас принято называть, «устранений». Хотя несколько — это еще мягко сказано. Довольно много. И все поручили мне. Любопытно…

Чихнув, я вновь открываю глаза. Теперь я франтоватый джентльмен в сюртуке, шляпе и серых перчатках. В руке — трость. Цвет кожи стал немного темнее. Проверка языков выявляет, что знание китайского вернулось, а на фарси я говорю почти так же бегло, как на французском и английском. На четвертом месте — немецкий, а затем — поверхностные знания еще как минимум двадцати языков. Этот мир, похоже, сильно разобщен.

Париж опять изменился. Остров Сен-Луи теперь надвое разделен каналом, по улице на цокающих, трясущих гривами лошадях гарцуют импозантно одетые гусары, которым вежливо аплодируют немногочисленные зеваки. Плывут клубы пара. Я задираю голову, надеясь полюбоваться дирижаблями. Они всегда мне нравились, однако здесь ни одного не видно.

Я жду, пока всадники проедут, а затем останавливаю элегантный паровой кеб и прошу шофера отвезти меня на вокзал Ватерлоо, откуда ходит скоростной поезд до Англии.

— Плайт, Йесусдоттир, Кряйк, Хайцлофт-Байдекерн, Обликк, Малверхилл, — снова бормочу я и подмигиваю недоумевающему таксисту.

В пассажирском отсеке имеется зеркало. Я разглядываю свое отражение. Одет я с иголочки, подстрижен волосок к волоску, небольшая козлиная бородка филигранно подбрита, однако в остальном моя внешность, как обычно, ничем не примечательна.

Номер такси — 9034. Если сложить цифры, получится шестнадцать, единица с шестеркой в сумме дают семь, а это — любой дурак знает — счастливейшее из чисел. Я поправляю манжеты рубашки, торчащие из рукавов пиджака: полоски белой ткани должны быть одинаковой длины.

С глубоким вздохом устраиваюсь на бархатном сиденье со стеганой обивкой, стараясь угнездиться ровно по центру. Похоже, обсессивно-компульсивное расстройство никуда не делось.

Клуб «Перинеум» находится на Вермин-стрит, неподалеку от Пикадилли. Я приезжаю под вечер, когда лорд Хармайл пьет чай.

— Мистер Демесир, — произносит он, брезгливо оглядывая мою визитку, как будто она заразная. — Какой сюрприз. Не хотите ли присоединиться?