Иэн М. Бэнкс
Выбор оружия. Последнее слово техники
Сборник
Выбор оружия
Мик посвящается
Благодарности
Вину за все я возлагаю на Кена Маклеода. Это ему пришла в голову мысль выманить на поле битвы заслужившего отставку старого воина; упражнения по избавлению от лишнего веса тоже предложил он.
Небольшая механическая поломка
Закалве наконец свободен;
Ленивые дымы над городом,
Темные червоточины в воздухе, где был эпицентр взрыва.
Сказали они тебе то, что ты хотел услышать?
Или, промокший до костей на бетонном острове —
Крепости среди потопа, —
Ты шел среди разбитых машин
И трезвым взглядом оценивал
Орудия другой войны:
Изношенная душа, изношенные механизмы.
Машина, корабль, самолет,
Ракета, беспилотник — вот твои игрушки.
Иносказательно изобразил ты возвращение свое,
Макая кисть то в кровь, то в слезы других людей;
Неуверенное, поэтичное восхождение
Благодаря простой и жалкой милости.
И те, кто нашел тебя,
Взял и переделал
(«Ну, мой мальчик, теперь ты имеешь дело с нами,
ножевыми ракетами,
С нашей скоростью и стремительностью,
с нашей кровавой тайной:
Путь к сердцу мужчины лежит через его грудь!»),
Они считали — ты игрушка в их руках,
Дикий найденыш, реликт прошлого,
Полезный, ибо утопия почти не рождает воинов.
Но ты-то знал, что можешь
Смять любой план.
И, играя всерьез в нашу игру,
Проник в секреты наших починочных работ,
Наших своенравных желез,
Найдя в костях свою собственную истину.
Эти тепличные жизни
Улавливаются не плотью,
И то, что мы только знали,
Ты чувствовал
Сердцевиной своих измененных клеток.
Расд-Кодуреса Дизиэт Эмблесс Сма да’Маренхайд. Передать через ОО, год 115 (Земля, кхмерский календарь). Оригинал на марейне, авторский перевод. Не опубликовано.
Пролог
— Скажи мне, что такое счастье?
— Счастье? Счастье… это проснуться ярким весенним утром после упоительной первой ночи, проведенной с прекрасной… страстной… серийной убийцей.
— …Черт побери, и это все?
Бокал в его пальцах выглядел пойманным зверьком, излучавшим свет. Жидкость того же цвета, что и его глаза, лениво плескалась внутри, в сиянии солнечных лучей, под взглядом, устремленным сквозь полуопущенные веки. Поблескивающая поверхность напитка посылала на его лицо зайчики — прожилки жидкого золота.
Он опрокинул содержимое бокала в рот и в ожидании реакции организма принялся разглядывать стекло. В горле стало жечь, и в глазах как будто бы тоже — от света. Он осторожно и неторопливо покрутил бокал в руке, явно очарованный неровностью отшлифованных участков и шелковистой гладкостью непротравленных граней. Стекло сверкало, как сотня крохотных радуг. Тоненькие нити пузырьков в стройной ножке отливали золотом на фоне голубого неба, закручиваясь в двойную желобчатую спираль.
Он медленно опустил бокал, и его взгляд упал на безмолвный город. Прищурившись, он смотрел поверх крыш, шпилей и башен, поверх куп деревьев в редких и пыльных парках, и дальше, поверх зубчатой городской стены — туда, где под ясным небом в зыбком мареве лежали бледные поля и подернутые голубоватой дымкой холмы.
Не отрывая глаз от этой картины, он внезапно дернул рукой и бросил бокал через плечо в прохладный темноватый зал. Бокал исчез, затем раздался звон стекла.
— Ты урод, — сказал через несколько секунд чей-то голос, звучавший приглушенно и в то же время невнятно. — Я думал, это тяжелая артиллерия. Чуть не обделался. Ты хочешь, чтобы тут все было в дерьме?… О черт, я еще и порезался… кровь идет.
Последовала еще пауза.
— Ты слышишь?
Затем приглушенный, невнятный голос зазвучал чуть громче:
— У меня кровь идет. Ты хочешь, чтобы тут все было в дерьме и благородной крови?
Раздались скрежет и звяканье, потом настала тишина.
— Ты поганец, — заключил голос.
Молодой человек на балконе отвернулся от притягивавшего его взгляд города и, чуть пошатываясь, направился в гулкий, прохладный зал. Он шагал по тысячелетней мозаике: пол недавно покрыли прозрачной износостойкой пленкой, чтобы защитить крохотные кусочки керамики от разрушения. В центре зала стоял массивный резной банкетный стол, окруженный стульями. Вдоль стен расположились столы поменьше, низкие комоды и высокие буфеты — все массивные, из такого же темного дерева.
Некоторые стены были расписаны выцветшими, но до сих пор впечатляющими фресками, в основном на батальные сюжеты. На других стенах, выкрашенных в белый цвет, висело старое оружие, собранное в некое подобие мандал, — сотни пик, ножей, мечей и щитов, копий и булав, стрел и бол [Бола — индейское метательное оружие: каменный шар, прикрепленный к ремню.]. Щербатые лезвия, расположенные в виде огромных завитков, торчали, словно обломки, оставшиеся после невероятно симметричных взрывов. Ржавеющие стволы многозначительно целились друг в дружку над каминами с заглушенной трубой.
На стенах висели одна-две блеклые картины и потрепанные гобелены, но свободного места еще вполне хватало. Косые солнечные лучи падали на мозаичный пол и дерево сквозь цветные стекла в высоких треугольных окнах. Белые каменные стены наверху заканчивались красными пилястрами, которые поддерживали громадные черные балки из дерева. Те перекрывали зал во всю его длину — гигантский навес из прямоугольных пальцев.
Молодой человек пинком перевернул старинный стул и рухнул на него.
— Что еще за благородная кровь? — спросил он, положив одну руку на огромный стол; затем поднял другую руку и провел ею по голове, словно приглаживая густые длинные волосы, хотя и был побрит наголо.
— Э? — отозвался голос.
Казалось, он доносится из-под громадного стола, за которым сидел молодой человек.
— Что за аристократические связи были у тебя, старый пьяница?
Молодой человек потер кулаками глаза, потом принялся ладонями массировать щеки. Последовало долгое молчание.
— Ну, один раз меня укусила принцесса.
Молодой человек поднял взгляд на потолочные балки и фыркнул.
— Недостаточное доказательство.
Он поднялся, снова пошел на балкон, взял бинокль, лежавший на перилах, поднес к глазам и неодобрительно щелкнул языком. Нетвердым шагом подошел к окну, прислонился к раме, обретя устойчивость, снова поднес бинокль к глазам и покрутил кольца настройки — но потом, тряхнув головой, вернул прибор на перила. Затем прислонился к стене, скрестил руки на груди и устремил взгляд на город.
Тот выглядел испеченным — бурые двускатные крыши и грубоватые торцовые стены, точно корки и краюхи хлеба; пыль, точно мука.
И вдруг из-за нахлынувших воспоминаний город, что виднелся сквозь горячий, дрожащий воздух, мигом посерел, потом потемнел. Он увидел перед собой другие крепости (обреченный палаточный лагерь внизу, на плацу, и стекла, дребезжащие в рамах; молоденькую девушку — теперь уже мертвую, — которая свернулась на стуле в башне Зимнего дворца). Невзирая на жару, его пробрала дрожь, и он прогнал воспоминания.
— А у тебя?
Молодой человек повернулся в сторону зала.
— Что у меня?
— У тебя были… гмм… связи с… ну, с благородными?
Молодой человек внезапно посерьезнел.
— Когда-то… — начал было он, но запнулся, помолчал и через несколько секунд продолжил: — Когда-то я знал одну… она была почти принцессой. И некоторое время я носил часть ее в себе.
— Повтори-ка, что ты сказал. Ты носил…
— Часть ее в себе. Некоторое время.
Пауза. Потом вежливо:
— Не правильнее ли сказать наоборот?
Молодой человек пожал плечами:
— Это были странные отношения.
Он снова повернулся к городу в поисках дыма, людей, животных — чего угодно, лишь бы оно двигалось, но город застыл на месте, как задник декорации. Двигался только воздух, и все казалось подернутым рябью.
Он подумал о том, можно ли сделать подрагивающий задник, чтобы получился такой же эффект, — но тут же прогнал эту мысль.
— Видишь что-нибудь? — прогрохотал голос из-под стола.
Ничего не ответив, молодой человек почесал грудь под рубашкой и распахнутым мундиром — генеральским, хотя сам он генералом не был.
Он снова отошел от окна и взял большой кувшин с одного из низких столиков у стены. Подняв кувшин над собой, он осторожно наклонил его, закрыв глаза и запрокинув голову. Воды внутри не было, и ничего не случилось. Молодой человек вздохнул, окинул взглядом изображение старого парусника на кувшине и осторожно вернул сосуд на стол — ровно на то же место, откуда взял.
Тряхнув головой, он повернулся, сделал несколько шагов, забрался на широкую полку одного из двух гигантских каминов и принялся внимательно разглядывать древнее оружие, висевшее на стене, — большое ружье с раструбом на конце ствола, разукрашенным прикладом и открытым ударным механизмом. Он попытался снять мушкетон со стены, но тот держался крепко — не оторвать. Вскоре он оставил попытки и спрыгнул на пол, пошатнувшись, но не потеряв равновесия.