Игнасио Гарсиа-Валиньо

Милый Каин

Посвящается Ньевес, без которой эта книга просто не была бы написана

Благодарности

Этот роман был бы совсем другим без советов и помощи моих друзей, которые читали и перечитывали рукопись в ее разных редакциях. Это Симон де Сантьяго, Кораль Крус, Моника Мартин, Эдуардо Роман, Сильвия Элисес и, разумеется, Ньевес, моя жена. Всем им я выражаю свою сердечную благодарность за их ясность ума и великодушие.

Приятно видеть, когда другие страдают; еще приятнее самому заставлять других страдать.

Ницше

Они были одного роду-племени — потомки Каина.

Трумэн Капоте

Все мы играем в шахматы с Судьбой. Нам известно, что выиграть у нее невозможно, но каждый испытывает непреодолимое желание оказать противнику достойное сопротивление.

Айзек Б. Зингер

Глава первая

Убить на лету

На экран монитора села муха. Она побегала по нему замысловатыми зигзагами и в конце концов остановилась не где-нибудь, а на с8, той самой клетке, куда он как раз собирался поставить своего белого коня.

«Интересно, она что, мысли читать умеет? — Муха самозабвенно чистила задние лапки. — Занятное насекомое, — подумал он. — Чего стоит только этот хоботок с присоской и лапки, которые могут цепляться за идеально ровное стекло. Ну-ну, если ты такая ловкая, посмотрим, сумеешь ли ты увернуться на этот раз».

Николас Альберт занес руку над мухой, резким круговым движением сумел поймать зазевавшееся насекомое, зажал его в кулак, поднес к уху и прислушался к испуганному жужжанию. Затем он несколько раз коротко, словно прицеливаясь, взмахнул рукой и изо всех сил швырнул пойманную муху в экран монитора. Насекомое ударилось о стекло и упало на стол. Через секунду муха зашевелилась, но взлететь уже не смогла. Контуженная и наверняка покалеченная таким сильным ударом, она лишь беспомощно и бестолково перебирала лапками, вертелась на одном месте. Николас без труда дорисовал в своем воображении взгляд насекомого, полный страдания, молящий о пощаде.

— Ах ты, бедненькая! — негромко произнес он.

Действуя предельно аккуратно, Николас зажал задние лапки мухи между ногтями указательного и большого пальцев, а потом с методичностью и скрупулезностью энтомолога оторвал ей одно за другим оба крыла. Насекомое, обезумевшее от боли, вновь рухнуло на письменный стол, пробежало по нему до самого края и свалилось в пустоту.

С лестницы между первым и вторым этажами дома донесся голос матери Николаса. Она позвала его по имени, но он не ответил. Внимание мальчика было поглощено поисками мухи, упавшей на пол. Ему казалось, что она должна была крутиться на одном месте где-нибудь неподалеку, как какой-то обезумевший волчок. Кораль Арсе процокала каблуками мимо его комнаты и, судя по всему, заглянула в соседнюю дверь — в комнату Дианы.

Конь был водружен на поле с8. Пока машина раздумывала над тем, как выйти из этой западни, Николас стал снова искать глазами муху и обнаружил ее совсем рядом с одной из ножек кресла. Она больше не шевелилась и даже не дергала лапками. Николас прицелился и накрыл ее метким плевком. Муха не пошевелилась.

«Ну что ж, значит, умерла».

Боковым зрением он заметил голову Арасели, проплывшую мимо него в оконном проеме. Часы в гостиной пробили половину восьмого. Он представил себе, как голова Арасели, напоминающая шар, зависший в воздухе и вечно улыбающийся во весь рот, плавает по саду в поисках своего туловища. Мама Николаса уже прошла по коридору второго этажа назад. Сын был уверен в том, что она не упустила возможности задержаться на секунду-другую перед зеркалом.

Отец что-то напевал в спальне. Так он делал всегда, завязывая и перевязывая галстук. Карлос Альберт постоянно оставался недоволен тем, как ему удавалось сделать это с первого раза. Он многократно повторял эту процедуру и неизменно мурлыкал себе под нос одну и ту же дурацкую песенку.

В ожидании ответного хода компьютера, призадумавшегося над его маневром, Николас переключил режим изображения и стаи вертеть перед собой на экране трехмерную проекцию шахматной доски.

Тем временем в саду голова Арасели наконец-то воссоединилась с туловищем. Служанка наклонилась, уперла руки в колени и пыталась уговорить Аргоса, чтобы тот отдал ей игрушку, зажатую в зубах. Пес нашел где-то в глубине сада игрушечный лазерный пистолет, издававший слабые скрежещущие звуки. Силы его подсевших батареек на большее уже не хватало.

— А не пора ли кое-кому непослушному в будку вернуться? — ласково, даже, пожалуй, излишне сюсюкая, отчитывала служанка собаку, словно разговаривала с расшалившимся ребенком.

Слон на пятой горизонтали по ферзевому флангу — хороший ход, начисто перекрывавший оперативный простор черному коню, прорвавшемуся было в тыл противника. Компьютер неплохо защищался, но партия потеряла былой блеск и загадочность, когда в ее ход перестала вмешиваться муха-телепат.

«Может быть, и не стоило убивать ее?.. Пусть сыграла бы партию до конца. Как знать, может, насекомое оказалось бы умнее компьютера. — Николас попытался представить себе партию, в которой его противником была бы муха. — Гонг! На ринге вес пера против веса мухи!»

Николас поменял на экране компьютера дизайн фигур из хайтековской стали на восточные игрушки. Его грозный конь тотчас же обернулся красным драконом, внешне очень симпатичным и вроде бы безобидным.

За спиной Николаса все еще слышались шаги матери. Кораль Арсе не слишком уверенно прохаживалась по дому и террасе в новых туфлях на шпильках.

«Мама терпеть не может этот тип каблуков. Она ведь высокая, стройная и красивая. На кой черт ей вообще сдались шпильки? Она ступает на них так неуверенно, будто действительно сомневается в прочности тоненьких каблучков».

Николас мельком отметил про себя, что мама где-то рядом, когда она на миг оказалась в поле его зрения, в очередной раз пройдя по террасе из угла в угол. Кораль надела длинную прямую узкую юбку. Она была очень красива и, как прекрасно знал Николас, просто ненавидела все эти бесконечные коктейли, устраиваемые ради начальства и столь важные для ее мужа. Почти все эти мероприятия по какой-то непонятной закономерности совпадали с неожиданными приступами головной боли, одолевавшими Кораль Арсе. Но на этот раз она решила, что будет нецелесообразно прибегать к этой отговорке, чтобы не обесценить ее вконец.

Мать снова позвала сына:

— Нико, ты где?

Мальчик прекрасно знал, как мама переживала из-за того, что никогда не знала, в какой части дома он находился. Впрочем, на этот раз долго искать ей не пришлось. Она вошла в нагретую солнцем душную гостиную и остановилась в дверном проеме. Голова Николаса торчала над спинкой кресла. Кораль Арсе подошла к сыну и села рядом с ним. Он искоса посмотрел на нее. От матери пахло духами.

— Выигрываешь?

Мальчик ничего не ответил и даже не повернул голову в сторону матери. Кораль Арсе придвинулась чуть поближе и положила руку ему на плечо. Она прекрасно понимала, что этот жест лишь больно ударит по ней самой. Он еще нагляднее продемонстрирует то безразличие, с которым относился к матери ее собственный сын. Тем не менее удержаться от этой ласки она не могла. Взгляд Николаса, устремленный в светящийся экран монитора, не выражал никакого интереса к тому, что происходило в мире, окружавшем его.

— Мы с папой сейчас уедем, наверное, на весь вечер. Арасели приготовит вам ужин. Макароны в холодильнике. Сыр сами добавите, кто столько хочет. Посмотри, чтобы сестренка съела все, что ей положат, и про десерт для нее не забудь. Сам знаешь, какая она лентяйка — сама никогда ничего не возьмет. Надеюсь, что к тому времени, когда мы с папой вернемся, вы уже будете спать.

Кораль Арсе встала, взяла пульт дистанционного управления и опустила электрические жалюзи.

«Не нужно сердиться на него, — уговаривала она себя. — Да, разумеется, обидно, что он относится ко мне с таким безразличием. Это, конечно же, несправедливо. Я такого не заслужила, но ведь уже обещала себе, что не стану давить на сына, буду уважать его право на собственный мир, пусть и такой замкнутый».

Со второго этажа спустился Карлос Альберт. По ходу дела он в подробностях описал преимущества прачечной, только что открывшейся рядом с новым торговым центром, по сравнению со старой, располагавшейся рядом с церковью.

Карлос Альберт заявил, что в древнюю прачечную он больше ни ногой, и спросил:

— Дорогая, ты готова?

Темно-серый, почти черный пиджак, галстуке замысловатым узором. Сорок лет, в отличной форме и шикарной упаковке. Набриолиненные волосы были эффектно зачесаны назад. За дверями уже призывно лаял Аргос, услышавший голос хозяина и предвкушавший его появление.

— Пойду выведу машину из гаража, — сказал Карлос.

Аргос увидел хозяина, выходящего на крыльцо, и бросился к нему с радостным заливистым лаем. Карлосу хватило буквально одного энергичного жеста, чтобы пес притих и сел у его ног. О том, чтобы поставить лапы на плечи Карлосу и облизать ему лицо, сейчас даже речи не шло. Немецкая овчарка жадно и часто дышала и с нетерпением ждала, когда между ее ушами опустится благосклонная ладонь хозяина. Пока Карлос чесал макушку собаки, та лишь едва заметно поворачивала голову из стороны в сторону, чтобы подставить как можно больше шкуры. При этом Аргос негромко порыкивал и поскуливал от удовольствия. Карлос провел ладонью по собачьей морде и сунул руку в пасть овчарки. Та крайне деликатно прихватила зубами пальцы хозяина в знак признательности и восторга.

— Ммм, хороший, хороший, молодец.

Через сад навстречу папе шла Диана. За собой девочка тащила коляску, в которой сидела ее любимая кукла со светлыми волосами. Диана обошла кусты роз, качели, детский домик и остановилась у беседки, по решетчатой стене которой вились побеги бурно разросшейся глицинии.

Кораль Арсе тоже вышла на крыльцо, подозвала Арасели и сообщила служанке, что именно из одежды следовало постирать в первую очередь.

Диана увидела отца и помахала ему рукой. Ее личико расплылось в довольной улыбке. Карлос в ответ улыбнулся ей и помахал рукой из окна своего шестисотого «мерседеса». Краска, разумеется, — металлик. Карлос развернул машину и поставил ее у входной двери дома.

Все это время Аргос прыгал вокруг автомобиля, то норовя вцепиться зубами в брызговики, то в последний момент уворачиваясь от надвигающегося бампера. По ходу этой игры он уже несколько раз прошелся когтями по передней части капота машины.

Кораль были не по душе эти проявления бесхитростной собачьей радости, не сдерживаемые ровно ничем. Больше всего ей не нравилось, что Аргос реагировал на появление хозяина слишком уж шумно. Он чем-то напоминал ей надоедливый и наглый радиобудильник, от звуков которого по утрам в доме было просто некуда деться. Кораль энергично и, как ей показалось, достаточно сурово позвала Аргоса, но пес и ухом не повел. Он прекрасно понимал, кто его хозяин и кого надлежит слушаться с полуслова.

— Сеньора, он и на меня внимания не обращает, — со смехом успокоила хозяйку Арасели. — Хитрый пес, ничего не скажешь.

На служанке был розовый передник, слегка полинявший от частых стирок. Волосы она собрала в хвост. При этом седина в них лишь кое-где робко пробивалась в общей массе густой шевелюры цвета красного дерева. Глядя на мягкие черты лица Арасели, можно было сразу понять, что человек она добрый и неконфликтный. За восемь лет, что она проработала в их доме, Кораль ни разу не видела, чтобы эта женщина на кого-то или на что-то сердилась.

— Что с него возьмешь, — со вздохом произнесла мать семейства. — Весь в хозяина.

Арасели тактично пропустила мимо ушей это замечание, высказанное не слишком счастливым тоном, и на всякий случай поспешила сделать Кораль комплимент по поводу ее наряда и отличной формы.

Тем временем Диана подошла к крыльцу и протянула матери блокнот для рисования, в котором только что что-то начирикала. Кораль проявила совершенно искреннюю заинтересованность в результатах художественного творчества дочери.

— Ах, как хорошо, молодец, Диана, очень красиво получилось! — Она поцеловала девочку в щеку. — Ты очень хорошо раскрасила эту змейку.

— Мама, никакая это не змейка! Это же дракон!

Мать повнимательнее присмотрелась к рисунку и увидела, что к контурам змеи Диана действительно пририсовала что-то похожее на крылья бабочки.

Кораль театральным жестом хлопнула себя ладонью по лбу, вздохнула и посетовала дочери на недостаток собственного воображения:

— Ну какая же я глупая! Конечно, это дракон! — Она подмигнула Арасели и добавила: — Просто этот дракон похож по форме на змею.

— Как тот, которого мы видели в луна-парке, — добавила Арасели.

— Ну да, именно такой.

Металлические решетчатые ворота стали отъезжать в сторону под негромкий аккомпанемент гула и лязганья. Эти звуки почти полностью заглушались лаем Аргоса, теперь еще более звонким и энергичным. Пес нервничал каждый раз, когда открывались ворота или калитка. Этот проход, за которым лежал большой внешний мир, одновременно манил и пугал его. Собака, обычно послушная и вполне управляемая, так волновалась, что практически переставала реагировать даже на команды хозяина.

Садясь в машину, Кораль заметила, что Нико вышел на крыльцо. Он уселся прямо на ступеньке, положил ноутбук на колени, прислонился спиной к большой деревянной вазе, стоявшей у входа на террасу, и продолжал играть в шахматы. Кораль удивилась. С чего бы это ее сын переместился из комнаты поближе к парадному входу в дом? Конечно, не для того, чтобы попрощаться с ними, — такого за ним уже давно не водилось. Но тогда ради чего? Уезжающих родителей он провожал совершенно безразличным взглядом, вот только не было ли это выражение искусственным, притворным?

«Может быть, он вообще переживает и чувствует гораздо больше, чем мы привыкли думать?» — предположила Кораль.

Цепляясь за эту мысль, она с тайной надеждой заявила сама себе, что Николас, наверное, очень одинок, несмотря на всю холодность и самодостаточность, демонстрируемые им. Он очень нуждается в родительской заботе, в первую очередь — в материнской.

Прежде чем уехать, она еще раз оглянулась, словно желая застать сына врасплох и урвать у него пусть не теплый, но хотя бы заинтересованный взгляд, который выдал бы его небезразличное отношение к происходящему. Увы, попытка оказалась безуспешной.

Карлос Альберт, довольный собой, вел машину по безупречно чистым и практически безлюдным кварталам района Ла Моралеха. Здешние улицы, вившиеся между виллами и особняками, напоминали ручьи и речушки. Они неспешно текли среди лугов, заросших цветами. Вот только большая часть этих красот была скрыта от посторонних взглядов высокими заборами и густыми живыми изгородями из аккуратно подстриженного самшита, окружавшими виллы и особняки.

Где-то там, в глубине внутренних садов и скверов, веселились и играли дети. Догадаться об этом можно было лишь по приглушенным голосам и смеху. Обитатели этого района умели прятать свою жизнь от случайных прохожих и просто от незнакомцев. Проезжая или проходя по этим обычно пустынным улицам, о наличии разумной жизни за стенами и заборами можно было догадаться только по едва заметным косвенным признакам.

Эту противоестественную чистоту и безлюдность ближайших кварталов Кораль воспринимала как стерильность операционной, тщательно поддерживаемую и по-своему гармоничную. Собственную виллу она представляла себе в образе острова, входящего в состав целого архипелага других клочков суши, подобных ему. Они расположены вроде бы и недалеко друг от друга, но разделены прозрачными, не ведающими штормов проливами, ласковые воды которых просто кишат акулами. Это был архипелаг человеческой жизни и судеб в бескрайнем океане покоя и безмолвия.

Мысленно она вновь и вновь задавала себе один и тот же вопрос. Дает ли эта уютная и комфортная семейная жизнь, это желание изолировать собственных детей, защитить их от того, что может ждать их на улице, хоть какую-то гарантию? Кто знает, может быть, ее сыну, взрослевшему не по дням, а по часам, больше всего и не хватало нормального, живого контакта с окружающим миром.

«Да бог с ним, с прямым взаимодействием. Хоть бы мальчик телевизор смотрел, что ли!.. Судя по всему, книгам не удалось сделать Николаса более человечным».

Альберт оторвал ладонь от руля, обтянутого кожей, и помахал соседу, выезжавшему из своего гаража. Вечер был столь же мил и любезен, как муж Кораль Арсе. Вот только, пожалуй, чуть душноват для начала марта.

Карлос был бодр, ему очень хотелось поговорить. Он стал в подробностях рассказывать супруге, сколько денег предполагает в ближайшее время инвестировать в обновление программного обеспечения своей компании.

Кораль почти не слушала его. От мужа исходил аромат одеколона «Армани», который она подарила ему на последний день рождения. Ей казалось, что Карлосу никогда не бывает скучно. Судя по всему, он был рожден именно ради такой жизни. Для него высшим счастьем было вернуться домой после напряженного рабочего дня и увидеть жену, детей, уютный, хорошо обставленный дом, сесть за стол, уже накрытый к ужину, и немного пообщаться с близкими. Детям уже следовало ложиться спать, естественно пожелав папе спокойной ночи.

Вот только Нико никогда и никого не ждал. Жизнь родителей его абсолютно не интересовала. Ему не было никакого дела до того, когда они уходят и возвращаются домой. Все, что от него требовали, он выполнял беспрекословно, с какой-то безвольной послушностью. Сын всегда ложился вовремя, без лишних напоминаний.

Перед сном мальчик обязательно читал книги, которые мать покупала ему в торговом центре или же приносила из библиотеки. Без настойчивых расспросов сам он никогда не заговаривал о прочитанном. Если же из него и удавалось вытащить клещами несколько фраз, то характеристики, которые сын давал героям романов, порой приводили Кораль в ужас. Так, с точки зрения Николаса, Одиссей был всего лишь хитрым типом себе на уме, а Гамлет — тронутым парнем, которому мерещатся привидения. Как-то так получилось, что они, не сговариваясь, перестали затрагивать тему литературы в своих коротких скупых разговорах. Нико молча прочитывал то, что ему приносили, и оставлял библиотечные книги в гостиной — всегда вовремя, не задерживая даже самые толстые тома ни на день.

Кораль Арсе, погруженная в свои размышления и уверенная в том, что делиться ими ни с кем не придется, даже смогла выстроить кое-какие умозаключения по поводу Николаса, в какой-то мере обнадеживающие. Разумеется, она не могла признать, что к двенадцати годам сердце ее сына успело покрыться коркой льда. Кораль, чуть лукавя перед собой, представляла его в образе хрупкого и ранимого создания. Лишь чрезмерная деликатность и робость не позволяли сыну продемонстрировать окружающим свою привязанность и необходимость в их помощи. Кораль не хватало сил сказать себе, что Николас все больше отдаляется от нее и других членов семьи. Это бегство в себя началось, когда ему не было еще и десяти лет. За это время он успел уйти так далеко, что теперь представал перед родителями лишь едва различимой точкой на горизонте.