— Консерваторы на свете бывают разные. Вы наверняка хотели привлечь к освещению событий православных клерикалов.

— А кого же еще?

— Почему бы нам не привлечь к освещению событий еврейских консерваторов?

— Разве русские… пардон, российские читатели читают их статьи? — Бергу стало интересно, что удумал этот ушлый тип.

— Анатолий Николаевич, если вы этого не знаете, то читают, и весьма часто. Возьмите одну из старейших газет, которая всегда называлась «Русский инвалид» [Слово «инвалид» в XVIII веке имело совершенно иной смысл, нежели сейчас. Инвалид — это много послуживший и много испытавший на своем веку воин. Поэтому в современном звучании уважаемая в армии и на флоте газета именовалась бы как «Русский ветеран». Согласитесь, такое название вызывает не жалость, а уважение. (Примеч. автора.)]. Вы просто по долгу службы обязаны ее выписывать. И посмотрите, кто входит в состав редакции этой уважаемой газеты. И где там русские? Фамилию главного редактора помните? Моисей Ортенберг! Везде мы, проклятые, пролезли! Разве не так? А между тем репутация этой газеты весьма высока, — с веселой иронией ответствовал Ривкин.

— Честно говоря, не обращал на это внимание. Хотя… Погодите, и с таким названием газету никто не судит?

— Пытались судить. И переименовывать пытались. Вот только среди военных корреспондентов хватало разного рода пролезших туда Коганов, Рубиных, Вайнштоков… Если вы не знаете, то стать военным корреспондентом в этом издании нелегко. Помимо таланта журналиста, нужно еще либо пройти через «горячую точку», либо иметь награду за беспорочную службу.

— Ей-богу не знал. Даже не интересовался.

— А между тем, милейший барон, вы должны понимать, что это не просто газета. Это воинская часть, и притом заслуженная. Люди там не только работают, они там служат! — Слово «служат» было особо подчеркнуто адвокатом. — А в каких случаях воинскую часть переименовывают?

И тут до Берга дошло: Соломон Абрамович затеял что-то грандиозное. Не просто так он упоминает случай с «Русским инвалидом». Ведь как ни крути, но он прав. Нет в Российской империи такой традиции: переименовывать воинские части, не запятнанные позором. И понятен протест военных корреспондентов: еврей ты там или не еврей, но позор, возложенный на полк, ложится равным образом на всех, кто в этом полку служил. Поэтому делать из «Русского инвалида» российского, значит, поливать грязью достойнейших людей. И что тогда выходит?.. Впрочем, про это позже. Есть более приземленные вопросы:

— Я понял суть вашего замысла. Дальше можете не объяснять. Остается прояснить один очень деликатный момент…

— Вы о деньгах? Не волнуйтесь. Своих денег я не упущу ни в коем случае.

— Смею обратить ваше внимание на то, что родители этих ребят — люди скромного достатка.

— Вот еще что! — фыркнул адвокат. — Вы, верно, плохо думаете про меня. Я вам не Гозман, привыкший жить на стипендию Международного правового комитета да на гонорары богатых клиентов. Я, если что, сумею заработать и на неимущих людях. — И, сделав многозначительную паузу, адвокат закончил весьма оригинально: — При этом я не возьму с этих людей ни копейки!

— Вы идеалист? Не знал за вами этой особенности.

— Что вы! Как можно! Даром — дают только за амбаром! А в приличном обществе любой труд достойно оплачивается. Но кое-что святое в душе у меня есть! Именно поэтому я с вами сейчас не просто разговариваю, а договариваюсь!

А на следующий день началось! Вряд ли Гозман и его помощники представляли, во что это выльется. Видимо, они считали, что все пройдет, как обычно: малолетние шовинисты будут строго наказаны под одобрительный рев прогрессивной общественности. Ривкин своим присутствием на допросах поломал им весь замысел. А ведь он не просто присутствовал. Он не давал светилу либеральной мысли ни запутать детей, ни загнать их в ловушку. Не меньше Ривкина мешали и присутствующие при допросах представители «Русского инвалида» и «Российского военного обозрения». Прогнать их никто права не имел, поскольку они были официально аккредитованы. Естественно, что живое участие приняла в защите преступников и Татьяна Сергеевна Алексеева. Ее никто сюда не направлял. Тем не менее удалить ее у Гозмана не вышло. За коллегу по цеху журналистики вступились военные корреспонденты. Но это еще были цветочки. Ягодки произросли на Невском проспекте. В один прекрасный день состоялось шествие ветеранов Дикой дивизии. Это уже было совсем серьезно. Дикая дивизия считалась элитным соединением, так же, как во Франции Иностранный легион. Ее бойцы принимали участие во всех миротворческих миссиях за пределами Российской империи. Несколько сотен ветеранов прошлись по Невскому до Дворцовой площади, неся эмблемы частей своего славного соединения, государственные флаги и плакат с надписью: «Для врагов мы были РУССКИМИ!» Кто-то пришел на шествие, будучи одетым в форму своего полка. Другие были одеты в строгие костюмы. И у половины пришедших на груди был либо «Орел», либо «Джигит» [В реальной истории с конца августа 1844 года для награждения иноверцев был установлен специальный знак: он отличался от обычного тем, что в центре медальона с двух сторон был изображен герб России — двуглавый орел. Сделано это было из соображений тактичности, чтобы не оскорблять религиозные чувства мусульман христианской символикой. Служившие в Дикой дивизии мусульмане подобную толерантность почему-то не оценили. Наоборот, для них желанной наградой был не «Орел» (знак отличия для иноверцев), а «Джигит» (на их жаргоне так называлось изображение св. Георгия, поражающего копьем змия). Первым полным кавалером знака отличия для иноверцев стал юнкер милиции 2-го Дагестанского конно-иррегулярного полка Лабазан Ибрагим Халил-оглы. (Примеч. автора.)]. Дойдя до Дворцовой площади, они вручили вышедшему к ним дворцовому коменданту петицию на имя государя.

— Вы хоть понимаете, что вы натворили?! — орал взбешенный общественник Гозман. — Еще немного, и эта тупая военщина совсем распоясается!

— Вы, Леонид Саулович, умерили бы свой пыл, — пытался урезонить разошедшегося ни на шутку общественного контролера капитан-лейтенант запаса Вайншток, корреспондент «Обозрения».

— Это вы напрягите свои тупые военные мозги! Сегодня вы потакаете тупому быдлу, а завтра оно вспомнит не ваши побрякушки, а каких вы кровей!

Было видно, каких трудов стоило Вайнштоку, в прошлом блестящему минному офицеру эскадренного тральщика, отличившегося к тому же при разминировании территориальных вод в Эритрее, сдержаться и не ответить на хамский выкрик.

— Я считаю, Леонид Саулович, что вы должны вести себя прилично, — вмешалась в разговор Татьяна Сергеевна. — А еще я думаю, что лучше бы вам снять свои претензии к этим детям.

От дальнейшей ругани Гозман удержался лишь потому, что понял: еще немного — и его начнут бить все присутствующие в этом кабинете. Включая женщин и детей.

Глава 8

Сон Ирины Павловны

Про такую штуку, как домашний арест, я слышала в своей прошлой жизни, но, что это такое на самом деле, даже не подозревала. Дане чего бы мне было этим интересоваться, если у меня никогда не было приводов в милицию. Зато здесь меня дважды в течение четырех лет задерживала не просто полиция, а полицейский спецназ! Удостоилась, старая, небывалой чести! И ведь я не просто задерживалась, а еще и под следствием пребываю.

Домашний арест, который на всех нас наложен, означает лишь то, что мы не имеем права взять и уехать в другой город. Вроде бы и ничего, но вот про спорт и танцы пришлось на время забыть. Сразу после школы — на допрос. А там, пока на все вопросы ответишь, день как-то незаметно заканчивается, и я иду домой ужинать, делать уроки и торчу с матерью на кухне. Можно было бы и в Сети посидеть, вот только нужно и Василису Егоровну пожалеть. Она, бедная, в последнее время вся на нервах. Вот чтобы она лишнего себе в голову не брала, я занимаюсь вместе с ней стряпней и болтаю о разных вещах.

Того гляди, ко времени суда надо мной, она наконец научится прилично готовить. Учу ее, конечно, я. Теперь, благодаря мне, она научилась варить различные супы и уже осваивает мясные блюда. Сперва я ее учила элементарному, а затем, сходив к букинисту, мы купили поваренную книгу. Смешно, что здесь, как и у нас, это была книга Елены Молоховец. А еще смешно, когда дочь учит маму, а не наоборот, как у нас. Но что поделать? Женщины в этой России страх как эмансипированы.

Вот, к примеру: вязание, вышивание, занятия макраме — все это прекрасно успокаивает нервы. Тем не менее не всякая здешняя хозяйка станет этим заниматься. Когда я предложила маменьке заняться вязанием, при этом подразумевая, что я ее легко смогу этому научить, она обиделась:

— Маша! Я ведь от вас никуда уходить не собираюсь. Мне вас нужно вырастить, внуков дождаться… Рано мне еще о Боге думать.

Оказывается, тут извечными женскими ремеслами занимаются только монахини! Тем не менее уговорить ее удалось. Подозреваю, что согласилась она на это с единственной целью: побольше побыть вместе с дочерью. Теперь часто сидит вместе со мной, учится вязать. Кому как, а в ее ситуации это самая лучшая психотерапия. Заодно на мозгоправах экономим. Мне это было привычно, а Василисе Егоровне — в новинку. Отвыкли здешние обитатели от простой жизни! Хотя, может быть, я и неправа. Взять хотя бы Ивана Кузьмича и моего братца Иванушку. Меня привела в состояние шока их неспособность забить хотя бы гвоздь. Оказывается, здесь так не принято. Есть развитый сервис, который за ваши деньги всегда готов сделать доброе дело всем нуждающимся. «Зачем париться самому, если достаточно оплатить предоставленные тебе услуги?» Я это часто слышала и в той жизни. Только я привыкла к тому, что мужчины не беспомощны. «А зачем кому-то платить деньги, если достаточно попросить своих мужчин?» Меня бесила привычка людей этого мира постоянно, по любому пустяку обращаться за помощью к совершенно посторонним.

Если мне нужно, то я умею быть занудной. Доставая постоянным нытьем Машиного отца и братца, я добилась желаемого. Теперь, когда я заявляю, что один из них мне нужен как мужчина, они больше не воспринимают это как дикость, а молча идут и делают свое мужское дело. Кстати, им это настолько понравилось, что в скором времени они оккупировали лоджию и, прикупив разнообразный инструмент, превратили ее в мастерскую.

Когда Василиса Егоровна пыталась протестовать, я стала на их сторону, заявив:

— Мама! Должно же у наших мужчин быть что-нибудь святое в этой жизни!

Домашние уже давно со мной ни о чем не спорят, а лишь обсуждают возникшие проблемы. Вот и мать в итоге согласилась, что домашняя мастерская — это святое! Это то, что превращает мужчину из дикой обезьяны в цивилизованного человека.

Так и тянулась наша домашняя жизнь. После посиделок с мамой мы с Машей ложились спать. Правда, уснуть получалось не сразу. Меня постоянно мучал один и тот же вопрос: «Зачем все это? Кому это понадобилось?»

Судя по всему, вести спокойную и размеренную жизнь у меня не получится. Я так и буду влипать в истории и скандалы. Ну что тут поделать? Не вписываюсь я в этот мир! Мне многое здесь чуждо, незнакомо. Кое-что и вовсе неприемлемо. Самое противное, что это не только мои проблемы. Маша — вот заложница ситуации. Благодаря мне, она уже стала белой вороной, и это только начало.

Конец ознакомительного фрагмента