А здесь все люди — копии самих себя, перенесённые в Улей и заражённые вирусом. Большинство из-за вируса начинает мутировать, превращаясь в подобие зомби и постепенно развиваясь в жутких монстров. Но при этом один на сотню, а то и реже, адаптируется к вирусу. Таких мы называем иммунными. И ты, и я — иммунные. Хотя, может, иммунных и больше, чем один на сотню. Но у нас так принято считать. Один из сотни — иммунный. Один из тысячи — не погибает в первые часы. Один из десяти тысяч выходит из кластера, ну или его находят во время рейда, как я тебя. Это если выбраться из кластера — реально…

Цыган помолчал, о чём-то вспоминая, но Максим не решился влезать с вопросами. Накатившая сытость и непонятные, не умещающиеся в сознании слова нового знакомого всё сильнее погружали в ощущение нереальности происходящего. Вирус, который не вирус. Зомби, которые не зомби. Туман, кластеры, новый мир… Всё это не укладывалось в общую картину. Состояние спокойной уверенности, начавшее было появляться после встречи с Цыганом, снова вытеснялось страхом неизвестности.

— Попав в Улей, забудь о своём имени, — продолжал Цыган, не обращая внимания на душевные муки собеседника. — А лучше — всё о прошлой жизни. Я тебя нашёл и окрестил. Теперь ты — Тарч. Будешь цепляться за прежнее имя — Улей тебя быстро накажет. Да и не только Улей. Иммунные — весьма суеверные, поголовно. О многом нельзя говорить напрямую, чтобы не накликать опасность. Старое имя и любая другая информация из прошлой жизни — табу. Начнёшь об этом разглагольствовать — накажут свои же. Будешь об этом молчать, но постоянно думать — накажет Улей. Быстро и беспощадно.

— Погоди… — Максим поднял руку в останавливающемся жесте и оглянулся по сторонам так, словно вокруг не было стен. — Погоди. Ты говоришь, тридцать километров? А в какую сторону? А что за пределами этих тридцати километров? Там люди выжили? — Он махнул рукой в сторону деревни, в которую уехала семья. — Они заразились?

Цыган откинулся на спинку с видимым неудовольствием.

— За пределами кластера — другой кластер. Туда подгружается другая местность.

— Другая — это какая?

— Кто там у тебя?

— Жена с дочкой.

— Всё с ними нормально. Они не попали в перезагрузку. В той стороне, — рейдер кивнул туда, куда показывал Максим, — до границы кластера ещё километров пять. Они были дальше во время тумана?

— Да, туда по прямой — километров двадцать.

— Всё, значит, с твоей семьёй хорошо. Они проснутся утром и дождутся тебя, когда ты — тот ты, который там остался — приедешь к ним, и вы будете жить счастливо.

— А здесь их, — Максим так ничего и не понял, но постарался освоить логику собеседника, — их, что, нет? Совсем? Или они попадут сюда вместе с другим кластером?

Цыган тихо выругался, на мгновение закатив глаза. Поднял одну из скинутых ранее на пол книг, достал из кармана карандаш, открыл книгу на последней странице и начал рисовать на обложке подобие пчелиных сот, и внутри центральной «соты» небольшие квадратики и точки.

— Вот, смотри. Вот «наш» кластер, в котором мы сейчас находимся. Вот этот дом. Вот тут ваша центральная площадь. Понимаешь? В кластер дальше на север «прилетает» промышленный комбинат, но из совсем другого города. Там сотни две рабочих, пара десятков охранников и куча станков по металлообработке. Их моментально сжирают, туда рейды особо не ходят. Станки здесь почти не нужны, а из иммунных там ещё ни разу никто не выжил, так как городской кластер, — рейдер ткнул карандашом на неровный шестиугольник, который перед этим называл «наш», — слишком близко. С этой стороны, — на этот раз неровный многоугольник обрисовал область с того края города, где мог находиться нужный Максиму населённый пункт, — подгружается километров двадцать степи с железнодорожной станцией. Там иногда бывают весьма «вкусные» товарняки. Рядом «прилетает» небольшая северная деревенька. Медленный кластер, почти весь окружён рекой. Людей там мало, одни бабки почти. Они могут дней пять прожить, не обратившись. К ним иногда заглядывают рейдеры — в излучине хорошо ставить засады на развитых заражённых. И из-за того, что заражение происходит медленно, бывает, и иммунных вытаскивают. Деревня с твоей семьёй не подгружается вообще. Усёк?

Максим усёк. Но понимание не избавило от нарастающего беспокойства — беспокойства пока ещё неосознанного, рождающегося в подсознании. Ещё не поняв, почему, мужчина уже не мог сидеть, встал и начал ходить из угла в угол. Цыган на этот раз не стал говорить об опасности «отсвечивать» перед окнами и о лишнем шуме, привычно пережидая замешательство очередного «свежака».

Мысли Максима путались, не находя привычной опоры, не состыковывались друг с другом, возникая и пропадая обрывками. Он подошёл к окну, отодвинул пальцем штору, несколько секунд невидящим взглядом смотрел во двор, отошёл, так и не осознав, что там увидел и увидел ли вообще, остановился у дивана, опёрся на его спинку, но потом снова заходил по комнате.

— Так их тут что, нет?

— Нет.

— И я в каком-то месте, куда они не попали?

— Не попали.

Максим ещё раз прошёлся по комнате, повернулся к Цыгану и посмотрел на него прямо, пытаясь придать взгляду осмысленность:

— Как мне вернуться?

— Никак. Ты ушами слушаешь или жопой?

Рейдер остался спокоен и даже позу не поменял, только слегка наклонил голову, осуждая глупость собеседника.

— Я же сказал — дороги назад нет. Да и куда ты собрался возвращаться? Вытащи из своих ушей то говно, которым ты их залепил, и слушай, что тебе говорят. Каждое слово впитывай, как губка. Как будто ты срочник, первый день в части, привезли тебя, лысого, испуганного, глупого, завшивевшего с дороги, и товарищ прапорщик, отец твой родной на ближайшие два года, твой кормилец и твоя мамка, учит тебя жизни, объясняет, в каком дерьме тебе придётся в ближайшее время вариться. Я, конечно, тебе не мамка и даже не папка. Да и на два года ты мне не нужен: выведу из кластера, и до свиданья. Но если ты планируешь тупить — сдохнешь через минуту после того, как я в сторону отойду, а то и быстрее. А будешь слушать — может, и поживёшь ещё.

Максим молчал.

— Поехали дальше. Иммунные хоть и адаптируются к вирусу, но не переживают заражение без последствий. Улей дарит нам один здоровенный минус и два гигантских плюса, выживание без которых здесь вряд ли было бы возможно. Минус — это постоянная необходимость пить живчик.

Цыган, не поворачиваясь, показал пальцем чуть назад, на рюкзак, в котором лежала заветная бутылочка с мутной отвратительной на вкус жидкостью.

— Его нужно немного, но для выживания хотя бы грамм пятьдесят-сто каждый день выпивать приходится. Живчик делается из определённых частей развитых мутантов. Я потом тебя научу. Поэтому мы постоянно вынуждены на них охотится, валить в промышленных масштабах. В этом мы с заражёнными зеркальны. Им нужно наше мясо. Нам нужны их спораны для живчика.

Рейдер на несколько секунд замолчал, и Тарч решился помочь ему естественным в этот момент вопросом:

— А плюсы?

— А плюсов два. Первый — регенерация. Наше новое тело в сто раз более живучее, чем раньше. Эта твоя царапина, — Цыган указал на разодранную зубами заражённых руку, — зарубцуется уже завтра. А через неделю и следа не найдёшь. Да и вообще, все проблемы со здоровьем, так или иначе, исчезнут. Зубы у тебя все?

Тарч сначала не понял вопроса, но потом отрицательно мотнул головой.

— Отрастут. Если где переломы были, болели кости или суставы — забудь. Тут даже руки и ноги отрастают, если выдалось их потерять, или сюда без них прилететь. Говорят, правда, то ещё удовольствие. Ощущения неприятные, и растут конечности долго, до полугода. Второй плюс — это дары Улья. Мы их ещё называем «умения». Дар проявляется у каждого иммунного. Это своего рода мутация организма, только без изменения внешнего вида. Чаще всего дар появляется через несколько дней после попадания сюда, иногда — через пару недель. Появившись, он постепенно развивается. Это может быть что угодно: телескопическое зрение, быстрый бег, быстрая реакция, телепатия, телекинез, управление температурой и даже возможность копировать мелкие предметы. Да что угодно — все варианты даров не описать. Но человек не становится супергероем — умение проявляется слабо и, в большинстве случаев, не успевает развиться до серьёзных масштабов. Я, например, видел немало пирокинетиков — тех, кто может зарождать огонь. Но даже сильнейшие из них не могут взять и сжечь мутанта. Максимум — напугать вспышкой самых слабых. А чаще всего это сами себе походные печки: вскипятить воду в кружке, разогреть сковородку и пожарить яичницу. Хотя даже только что проявившийся дар вполне позволит им, например, разжечь костёр без спичек. Да и сжечь даже начинающего пирокинетика у тебя, пожалуй, не получится. Не горят они. Можешь задать вопрос. Новички любят расспрашивать о дарах.

Тарч не чувствовал желания расспрашивать. Перед глазами всё ещё стояла нарисованная Цыганом схема кластеров, а в сознании зияла дыра, пробитая пониманием: семьи рядом больше не будет. Ощущение благодарности року за то, что жена и дочка не попали в мясорубку первых часов перерождения, не участвовали в лотерее заражения, не видели, как все вокруг превращаются в монстров, не были вынуждены убивать или убегать, чтобы не быть убитыми, мешалось с тянущим душу отчаянием — он теперь одинок. Одинок без тени надежды увидеться с дочкой. Без шанса проснуться утром и привычно прижать раскинувшуюся на своей половине кровати жену, поцеловать в тёплую шею и сжать бедро со внутренней стороны в ладони, вырывая из объятий сна, заставляя изогнуться и еле слышно застонать. Подобные мысли Максим старался отгонять, пытаясь сконцентрироваться на словах рейдера, тем более что его невнимательность раздражала собеседника и могла заставить замолчать. Но тягостные мысли не пропадали совсем, присутствуя на границе подсознания и карауля момент, чтобы полностью захватить внимание.