Игорь Градов
Московский парад Гитлера. Фюрер-победитель
Пролог
Москва
15 ноября 1941 года
Тверская застава
Старший лейтенант Михаил Сенцов, командир батареи 76-мм орудий, вытер пот со лба и тяжело опустился на холодную, мерзлую землю. Только что его бойцы закончили окапываться, а впереди, на Ленинградке, уже показались немецкие танки.
Это была 2-я танковая дивизия генерала Файеля, прорвавшая на Волоколамском шоссе оборону 1073-го стрелкового полка. Немцы шли медленно, уверенно, прекрасно понимая, что перед ними остался всего один, последний рубеж обороны. Преодолеют эту площадь, вырвутся на улицу Горького — и все, впереди практически никого. До Красной площади — всего два с небольшим километра, несколько минут хода для танка.
Ночью батарею Сенцова подняли по тревоге и срочно перебросили из Измайловского парка, где она защищала восточные подступы к Москве, сюда, на площадь у Тверской заставы. На самое опасное направление… Слева — Белорусский вокзал, справа — Бутырский вал и Лесная улица, а впереди — совершенно пустая Ленинградка. По ней уже никто не ездит, только ветер гоняет снежную пыль по асфальту. Все, кто мог, давно покинули Москву, а кто не смог…
Сенцов вспомнил, что совсем близко, всего в пятнадцати минутах ходьбы, находятся Петровский парк и стадион «Динамо», куда он любил бегать с одноклассниками смотреть футбол. Как, казалось, давно это было, хотя прошло всего несколько лет… А позади — Кремль, сердце Родины.
Ему сказали прямо — на тебя последняя надежда, стой до конца, за твоей спиной никого… А у него — всего-то четыре орудия да рота прикрытия. Не очень-то повоюешь, если немцы попрут всей своей бронированной массой. Сдержать-то, конечно, можно, вот только на сколько? На час, два? Обещали сегодня утром прислать подмогу — противотанковый дивизион, да что-то до сих пор нет. И, судя по всему, уже не будет.
Всю ночь его бойцы окапывались, долбили лопатами и кирками мерзлую землю в скверике напротив здания вокзала, обустраивали позиции, рыли окопчики и ходы сообщения. Работа была тяжелой, изматывающей, отнимала последние силы. Земля походила на камень, откалывалась маленькими ледяными кусочками. Сенцов тоже взялся за окапывание, хоть ему по должности не положено было. Но решил помахать киркой по двум причинам: во-первых, чтобы согреться, а во-вторых, чтобы хоть как-то укрепить свой наблюдательный пункт, который устроил посередине скверика. Отсюда отлично просматривались Тверской путепровод и Ленинградка, лежавшие прямо перед батареей, а если обернуться, то отчетливо были видны звезды на башнях Кремля. Там — советское правительство, там — товарищ Сталин…
Говорят, что он наотрез отказался покинуть Москву — сказал, что останется в ней до последнего. А последний — это он, Сенцов. Конечно, в городе еще оставались кое-какие части, но у них была другая задача — дать гитлеровцам последний бой на самых подступах к Кремлю. Стоять до конца, пока советское правительство во главе с товарищем Сталиным не покинет Москву, пока не будут взорваны все важнейшие объекты — мосты, заводы, электростанции, метро… Сенцов слышал, что заминировали даже Мавзолей — чтобы уж ничто не досталось фашистским гадам.
Значит, он должен продержаться с батареей как можно дольше — пока хватит людей и снарядов. Благо последних было достаточно — их до сих пор подвозили на «полуторках». А вот людей добавить не помешало бы, особенно командиров. У него остался в подчинении всего один младший лейтенант, Сашка Морозов, второго — Николая Седова — убили вчера вечером во время авианалета.
«Юнкерсы» появились внезапно, когда батарея только снималась с позиций и готовилась к марш-броску. «Лаптежники» вынырнули из-за низких облаков, резко спикировали, сбросили бомбы и скрылись. В результате — трое убитых, в том числе Морозов, двое раненых. Пришлось принять командование первым взводом на себя — где сейчас искать нового лейтенанта?
Сенцов посмотрел на Ленинградку — немецкие танки замерли на подступах к путепроводу. «Чего они ждут? — подумал он. — Почему медлят?» Световой день короток, в четыре часа уже стемнеет, а ночью немцы в наступление не пойдут — побоятся артиллерийской засады. Они ведь воюют по всем правилам, авантюризма и наскока не любят, предпочитают действовать медленно, но верно.
Вскоре старший лейтенант получил ответ на свой вопрос — в небе снова появились «юнкерсы». «Значит, наша позиция обнаружена», — подумал Сенцов и громко приказал: — Всем в укрытие!
Но бойцы и без него уже все поняли и дружно попадали на дно неглубоких окопчиков.
С протяжным, воющим гулом «Ю-87» заскользили вниз, сбрасывая на батарею тяжелые «чушки». Самолеты низко выходили из пике, били точно, прицельно. Отчетливо были видны черно-белые кресты на крыльях и даже головы пилотов в черных обтягивающих шлемах. Немцы бомбили методично, ничуть не опасаясь ответного зенитного огня. Да и отвечать, собственно, было нечем — не было у батареи прикрытия…
Красноармейцы вжались в дно мелких траншей. «Было бы время, — подумал Сенцов, — вырыли бы в полный профиль, как положено, а так… Как могилы себе приготовили…»
Вот тяжко ухнули бомбы, заходила ходуном земля, ударили по спинам комья мерзлой земли. Затем еще и еще… Загорелось здание Белорусского вокзала, обрушился фасад соседнего жилого дома. А самолеты ложились на новый круг и методично, по-немецки аккуратно и тщательно, обрабатывали привокзальную площадь — траншеи, ходы сообщений, орудийные позиции… Ядовито запахло толом и горелым металлом.
Наконец, отбомбившись, «лаптежники» улетели. Но в ушах еще долго стоял противный звон, а голова гудела, как будто по ней двинули здоровенным кулаком.
Не успели артиллеристы немного прийти в себя, посчитать живых и мертвых, как танки начали движение. Они шли все так же медленно, уверенно, не пытаясь уклониться от наведенных орудий. Широкие гусеницы давили свежий, выпавший за ночь снег, смешивая его с асфальтом, а почти квадратные башни хищно поводили хоботами орудий.
«Т-II и T-III, — определил издалека Сенцов, — а эти, с короткими, как будто обрезанными стволами, T-IV. Пушки у «четверок» мощные, 75-миллиметровые, фугасами всю нашу позицию разворотят…»
Низкий гул танковых моторов заполнил пространство перед батареей, и, казалось, ничего вокруг не существовало, кроме этого басовитого, сводящего с ума гула, к которому добавились еще противный металлический лязг и скрежет.
— К орудиям! — крикнул Сенцов и первый кинулся на позицию.
Командир первого орудия, старший сержант Глухов, вопросительно посмотрел на него:
— Бронебойными?
— Бронебойными! — громко, чтобы все слышали, скомандовал Сенцов. — Прицел двенадцать! Огонь!
Его орудие слегка подпрыгнуло, уши привычно заложило, и бойцы дружно навалились на станины. Гильза, звеня, полетела на мерзлую землю, а в казенник уже заталкивали новый снаряд.
Танки открыли ответный огонь. Вот передняя машина на секунду остановилась и выплюнула фонтанчик пламени. И тут же свистящий вой заставил всех упасть на землю. К счастью, немецкий наводчик промахнулся — взял выше цели, и снаряд ушел куда-то за батарею. Сзади громыхнуло, вздрогнула земля. Сенцов оглянулся — обрушился еще один дом…
T-IV тяжело приседали на гусеницы и плевались фугасами, снаряды рвали бруствер, разбивая и без того некрепкую защиту батареи. А Т-II добавляли осколочными — их скорострельные пушки уничтожали всех, кто еще выжил после бомбежки.
Прямо за батареей, возле вокзала, горела «полуторка» с боеприпасами. Время от времени из нее вырывался сноп пламени и вылетал фонтан искр — это взрывался очередной снаряд. Боеголовки фейерверками отлетали от машины и, шипя, падали в снег, еще не истерзанный гусеницами. Возле машины, нелепо раскинув руки, лежал убитый шофер…
Танки, с ходу преодолев путепровод, вырвались на привокзальную площадь и, расходясь полукругом, начали охватывать батарею с двух сторон. Сенцов на секунду прильнул к резиновому наглазнику прицела, потом отошел и громко крикнул:
— Прямой наводкой! Огонь!
Первое орудие снова подпрыгнуло и сдало назад, на него тут же навалились бойцы, вталкивая обратно.
— Беглым, огонь! — скомандовал Сенцов.
Быстро замельтешили руки, подавая снаряды, задергался казенник, выплевывая на почерневший снег дымящиеся гильзы. Вот загорелась первая машина, вот густые, маслянисто-черные клубы дыма повалили из моторных отсеков еще двух, а у ближайшего к позициям танка побежали по броне струйки яркого пламени. Но немцы все шли и шли, казалось, не будет им конца. На смену подбитым танкам спешили новые, а грохот орудий и рев моторов сливались в один смертельный вой.
Сенцов потерял счет времени, механически отдавая приказы и корректируя огонь. Он только слегка удивился, когда громада вражеской бронированной машины внезапно выросла перед ним. Сенцов четко увидел белые кресты на броне и жерло орудия. «Огонь!» — еще успел он крикнуть, прежде чем пулеметная очередь прошила грудь.
Старший лейтенант неловко опустился на землю, в угасающем сознании мелькнула мысль: «Как же мне боль…» Между тем широкая, квадратная машина накатилась на орудие, смяла его многотонной массой и, неуклюже перевалившись, поползла дальше, в сторону вокзала. Никто из расчета не уцелел. А следом за первым через раздавленные орудия полезли и остальные танки.
