Глава 5

Я начал заниматься гимнастикой. Доктор Роблес рекомендовал делать упражнения, чтобы восстановить работу мышц после двух недель в лежачем положении. Да я и сам понимал, что мне это как минимум не помешает после аварии. Аварии, о которой я ничего не помню.

Другое дело, что сил на выполнение гимнастики было не слишком много. А потому вскоре появился он — Тренер. Этого человека ко мне приставил Роблес. Среднего роста, но довольно крепкий. Правда, с неистребимой ленцой во взгляде. Может, поэтому он меня упражнениями не утруждал, а не из-за моего самочувствия и повязки на лице, которая мешала дышать? Зато постоянно рассказывал о себе. Например, что раньше играл в футбол за «Льяду» из Миллекасереса — одну из сильнейших команд нашей страны. Своё имя при этом не называл, просил обращаться просто «Тренер». Меня же он звал «Сеньор», а на вопрос кто я отвечал, что не имеет об этом никакого понятия. Говорил, что его пригласили для занятий с «особым пациентом». Но, не исключено, что он попросту врал. Только вот доказательств, чтобы прижать его к стенке и заставить назвать моё имя, у меня не было никаких.

«Эй, док, я что — преступник? Может, я в Президента стрелял?», — спросил я однажды Роблеса.

Тот замахал руками, сделал погромче музыку на стоявшем рядом со столом старомодном приёмнике и, развернув в мою сторону монитор своего ноутбука, ткнул в него пальцем.

— Вот наш Президент. Жив-здоров. Никто в него не стрелял. Видите вчерашний снимок?

На фото Серхио Тапиа осматривал какую-то школу в провинции, держа за руку одну из учениц. «Неужели ничего нового не могут придумать, кроме картины «Эль Команданте и дети»? Как будто я это уже видел и не раз» — мелькнуло у меня в голове.

Я продолжал рассматривать снимок на мониторе. Многие из тех, кто стоял рядом с Президентом, казались мне знакомыми. Вот, например, этот человек на заднем плане — это Годой! Кажется, так звучит его фамилия. Он один из тех, кто документами занимался, поездки дона Тапиа организовывал.

— Вы кого-то узнали? — спросил доктор Роблес, словно прочитав мою мысль.

— Доктор, а есть ещё какие-то снимки? — спросил я вместо ответа.

Мне казалось, что если я посмотрю фотографии из своей прошлой жизни, то узнаю кого-то ещё, кроме этого самого Годоя и Президента.

Этот Джордж Клуни в белом халате ничего не ответил. Он скрестил руки за спиной, пристально посмотрел на меня, а потом предложил отправиться отдыхать и пообещал, что через пару дней снимет бинты и осмотрит моё лицо. И настоятельно просил серьёзно относиться к гимнастике с Тренером.

Однажды после того как мы как обычно в одиночестве позанимались на тренажёрах во внутреннем дворике больницы, окружённом высоким бетонным забором, Тренер достал откуда-то футбольный мяч и покатил в мою сторону.

— Давай, пасуй мне! — предложил он.

Я пытался возмутиться, что он — профессиональный спортсмен — пусть даже бывший, а я никогда в футбол не играл. Наверное, не играл.

— Да пинай мяч, пинай! — кричал он.

Если на первом занятии мы общались на «Вы», то затем перешли на «ты», но по-прежнему не называли друг друга по именам. Он своё так и не назвал, а я о себе по-прежнему ничего не помнил.

— Вот мяч, пасуй! Или ты как Сантьяго Коразон? Предпочтёшь обыграть всех сам, но мяч никому не отдашь?

Я задумался. Сантьяго Коразон? Тренер словно прочитал мою мысль и подсказал — это футболист сборной Умбрии.

— Эй! — тренер подошёл ближе и откатил мяч в сторону, — ты в порядке?

В порядке ли я? На моём лице по-прежнему бинты, и когда меня водят по коридорам в мою палату на одного человека, то другие пациенты пугаются моего внешнего вида. Ни Тренер, ни доктор Роблес, ни медсёстры не говорят мне кто я, а сам о себе вспомнить ничего не могу. И он ещё спрашивает в порядке ли я.

— Слушай, — Тренер огляделся по сторонам, — а кроме Коразона кого-то из игроков нашей сборной можешь вспомнить?

Я закрыл глаза. Я всегда так делал, словно это помогло бы мне нащупать в моей повреждённой памяти какие-то ниточки и, наконец, вспомнить хоть что-то о себе.

— Итак, Коразон в полузащите? — Тренер приобнял меня за плечо.

Я снова прикрыл глаза, но буквально на пару секунд. «Коразон где? В полузащите?» И тут словно щелчок. Ну, да — есть другие фамилии.

— Маурисио Нотаре, Леон Аристабаль, Чак Хоакин, малыш Бенито, Габриэль Суарес и Луис Суарес.

Я удивился — эти фамилии я помнил. Как будто кто-то их перечислял. Может быть, я помню матч по телевизору, когда называли составы?

— Луис Суарес? Ты сказал «Луис Суарес»? — уточнил тренер.

— Ну, да. А что с ним не так?

Тренер покачал головой и объяснил:

— Но Луис Суарес — это не игрок сборной Умбрии, это знаменитый уругваец.

— Уругваец? — спросил я.

— Ну, да! — пожал плечами Тренер.

И тут я схватил его за руку. Видимо, достаточно крепко. Он даже дёрнулся и слегка оттолкнул меня.

— Послушай! — я попытался вновь схватить его, но Тренер не позволил, — послушай! Матч Умбрия — Уругвай! Матч Умбрия — Уругвай! Что с этим матчем?

Я не мог объяснить что это за игра и почему моё искажённое сознание вспомнило о ней. Тренер же отказался объяснять что-либо.

— Понимаешь, — он огляделся, — я не должен с тобой разговаривать ни о чём, кроме упражнений, которые тебе нужно делать для восстановления мышц.

— Так что с этой игрой?

Тренер снова осмотрелся по сторонам и, загадочно подмигнув, пообещал, что я обо всём узнаю, но когда придёт время. Что он имел виду? Этого он так и не объяснил.

Глава 6

Шасси «Борта номер три» коснулись потрескавшегося асфальта в аэропорту Сан-Пабло. За иллюминатором мелькнуло старое здание из рыжего кирпича. На крыше трепыхался потускневший на солнце синий с бордовым и жёлтым флаг Умбрии. Он выглядел ещё более бледно на фоне зелёных предгорий, которые располагались как будто сразу за этим строением. Хотя, на самом деле до этих огромных склонов было не менее трёх километров.

Проснувшийся перед посадкой фотограф Хара с улыбкой рассматривал как от здания с едва держащейся на крыше надписью «Сан-Пабло» к самолёту отправляется некогда белоснежная с синей полосой, а теперь светло-серая с выцветшими до голубизны полосками машина-трап. Поодаль расположилась небольшая группа людей, чьи лица с расстояния разглядеть было невозможно. Хотя, было очевидно, что это встречающие во главе с Губернаторами трёх южных провинций в мешковатых костюмах и аляпистых галстуках. Рядом с ними — одетые в традиционные костюмы артисты местного ансамбля. Благодаря огромным шляпам и расшитым пончо они сразу бросились в глаза всем, кто смотрел в иллюминаторы.

Сальвадор Хара улыбнулся, толкнул в бок растерянного Горацио и многозначительно посмотрел в сторону Альвареса и Лопеса. Фотограф понимал, что самолёт может остановиться и на сто метров дальше от Губернаторов и оркестра. Пилот точно не будет применять резкое торможение ради этих провинциалов. В этом случае встречающим придётся бежать вдоль взлётно-посадочной полосы пока устанавливают тот самый трап, чтобы как ни в чём не бывало приветствовать дона Серхио со свитой на скудной, но гостеприимной земле в южной части Умбрии.

Хара знаком показал своему тёзке Горацио, что ему пора отстёгивать ремень и направляться к выходу.

— Но ведь самолёт ещё не остановился, — удивился молодой журналист, — это опасно.

— Не остановился. Но когда «Эль-Уракан» остановится, мы должны быть уже у выхода, чтобы спуститься вниз быстрее Президента и снять как он выходит, — громко сказал балагур Альварес.

Он — как и Алессио Лопес — оператор, работавший в команде с Горацио, потягивался на своём кресле после полёта и уже отстёгивал ремень столь энергично, словно все два часа полёта они пили не кашасу, а самый крепкий кофе.

— В смысле? Объявили же, что до полной остановки борта вставать с мест нельзя. Это же правила безопасности!

Обычно молчавший Лопес на сей раз под ободрение Альвареса выдал целую тираду своему молодому корреспонденту:

— Хороший ты человек, Горацио, но ещё не всё понимаешь в нашей работе. Вот если дон Серхио будет не в духе, он сразу после остановки в сопровождении своего венесуэльского громилы подскочит к двери, быстренько сбежит по трапу, и мы ничего не снимем. Он не будет ждать пока мы развернёмся и будем готовы начать съёмку.

— В общем, двигайся. Двигайся, сеньор Сальвадор Горацио. Добро пожаловать в пул дона Серхио, — добавил Альварес, который уже протискивался по проходу в сторону выхода, держа в одной руке видеокамеру, а в другой штатив, который весь полёт лежал прямо в салоне «Эль-Уракана». Как и штатив Лопеса, который тот как раз в этот момент поднимал с пола.

— А если мы с тобой упадём при выходе из самолёта, то продюсер пришлёт новую бригаду, — рассмеялся Алессио Лопес.

— Понятно, — тихо произнёс Сальвадор Горацио.

Альварес уже находился возле выхода из хвостовой части салона и, видимо, чтобы произвести впечатление на Горацио, громко крикнул:

— А ещё главное, чтобы нашего эль Команданте при спуске с трапа сопровождал венесуэлец, а не донья Сантьяго. А то вся наша суета с беготнёй к выходу будет зря. Показать не разрешат!