Оператор первого государственного канала расхохотался и поймал на себе осуждающий взгляд Базиле Годоя. Оператор поймал на себе взгляд протокольщика и, вроде бы обращаясь непосредственно к нему, крикнул, чтоб слышали и коллеги:

— Двигатели шумят, Базиле, двигатели. Поэтому вместо слов «Славься, дон Серхио» ты и услышал что-то другое. И если это другое, что тебе послышалось, ты где-то повторишь, то тебе не поздоровится.

Годой спешно закивал, а трясущиеся губы шептали проклятия в адрес чрезвычайно общительного оператора, который был на голову выше ростом. Альварес давно работал на телевидении и побывал во всех странах Южной Америки, США, Мексике и нескольких европейских государствах и знал, что он один из самых опытный и высококлассных специалистов своего дела во всей Умбрии. А природные самоуверенность и завышенная самооценка лишь подкрепляли его собственное мнение об этом. Но в присутствии кого-то из высокопоставленных особ Николас Альварес никогда колкостей в отношении первого лица страны не позволял. Потому уже десяток лет и сопровождал дона Серхио в важных поездках.

— Эй, меня-то пропусти! — Хара заставил Горацио выпустить его с кресла возле иллюминатора и, выставив сумку с фотоаппаратом вперёд, уже стремился за операторами двух государственных каналов.

Горацио, пропуская Хару, сделал шаг назад по проходу и тут же почувствовал тычок в спину от оператора президентской пресс-службы, который тоже спешил к выходу. Молодой журналист второго государственного канала присел на своё место, а мимо него протиснулись тот самый оператор, имени которого он пока никак не мог запомнить, дремавший всю дорогу пресс-секретарь Президента Домингес и корреспондент первого канала, который с ухмылкой посмотрел на менее опытного коллегу. Для Горацио это был знак — от конкурентов отставать не стоит.

Оглянувшись, он увидел, что в салоне оставалась лишь корреспонденты двух крупнейших умбрийских газет и дама с интернет-портала новостей.

— А что я там не видела? — произнесла она, поймав на себе взгляд молодого коллеги, — как наш Сеньор номер один сходит на южную землю? Спущусь за ним, куда мне спешить? А фотографии у Хары возьму.

— Мы тоже без фотографов, так что успеем выйти, — крикнул из последнего ряда журналист газеты «Каррера Уль-Трухильо».

— Давай, Сальвадор — иди! Лопеса как следует работать заставишь. А мы толпиться не будем, — добавил второй представитель пишущих СМИ — из «Нуэво Диарио».

С мыслями об отличиях в работе телерепортёров и журналистов печатных изданий Горацио пошёл по направлению к выходу.

Женщина, которую всё ещё мутило после полёта, отвернулась к иллюминатору и отхлебнула воды из небольшой пластиковой бутылочки. Она взирала как три Губернатора южных провинций, придерживая галстуки и полы пиджаков, спешили за самолётом, который определённо решил остановиться значительно дальше. За ними, стараясь не обогнать руководителей, семенили и остальные. Особенно тяжело было одетым в национальные костюмы музыкантам. У одного из них с головы сорвало сомбреро, и шляпу тут же отнесло куда-то далеко. У второго с шеи сорвался барабан и, закружившись, в ритме фламенко хлопнулся на асфальт. Даже отсюда — с борта прилетевшего из Уль-Трухильо самолёта, казалось, можно было услышать как этот достопочтенный с виду человек поминает отнюдь не божью матерь.

Пока спустившиеся по трапу журналисты здоровались с запыхавшимися руководителями южных провинций и занимали наиболее удобные позиции для съёмки, дон Серхио никак не мог подняться со своего места.

— Дон Серхио, с прибытием, это Сан-Пабло! За бортом «плюс 24».

Молодая сексапильная стюардесса в строгой бордовой форме — та самая, что при взлёте не дала упасть на пол дизайнерскому галстуку — трясла Президента, который находился то ли в глубоком сне, то ли в бессознательном состоянии. В этот момент обеспокоенная донья Вера звала на помощь министра здравоохранения Эрнесто Сотомайора.

Доктор Сотомайор — немного грузный, с короткой шеей и небольшими пухлыми мягкими ручками — неторопливой, но уверенной походкой устремился к первому ряду, едва не толкнув стоявшего в проходе Хосе Пулью. Тот поправлял ворот рубашки в стиле «Крёстного отца» и озирался по сторонам, а затем вслед за руководителем Минздрава кинулся к дону Серхио. Но Сотомайор, несмотря на неуклюжую комплекцию, решительно оттолкнул Вице-Премьера Пулью: «Идите с Губернаторами поговорите, впихните им свои комбайны для уборки сорго или чем Вы там торгуете? Потяните время, Эль Диабло Вас задери!». Сеньор Хосе не остался в долгу:

— Мы с тобой ещё поговорим, док!

Но последнее слово осталось за Сотомайором, который смерил Че Пулью тяжёлым взглядом, словно собирался ударить.

— Не с «тобой», а с «Вами», с «Ва-ми…» И зовите меня Доктор Эрнесто. Я всё же неплохой врач, если Вы об этом не забыли! А сейчас идите уже! Всё, что можно, Вы уже сделали, Пулья!

Подойдя к дону Серхио, министр Сотомайор измерил его пульс, а затем попросил подать медицинский саквояж, который, несмотря на министерскую должность, продолжал возить с собой к недоумению многих чиновников рангом поменьше.

Провинция Сан-Пабло была самой южной окраиной страны. Не особо плодородные земли и отдалённость от Уль-Трухильо делали её ещё и одной из самых бедных в Умбрии. Конкуренцию могли оставить разве что ещё две соседние — столь же далёкие во всех смыслах — провинции. Каменистая почва и суровый засушливый климат не позволяли собрать большие урожаи маиса и сорго как в других частях страны.

— Ну, что как у вас? — Рубен Леон — тот самый слегка подвыпивший корреспондент первого государственного телеканала в ожидании выхода дона Серхио панибратски общался с Губернатором провинции Сан-Пабло.

В это время два других Губернатора жали руку Сальвадору Горацио и одобрительно кивали головой, давая понять, что уже видели репортажи молодого человека, лишь недавно начавшего работать на телевидении.

— Да как у нас? — Губернатор провинции Эль-Пабло в бесформенном коричневом костюме покачал головой, зная, что эти слова Рубен Леон в эфир не включит, — опять сель сошла на поля. Маиса полно погибло.

— Мда… — произнёс Леон, — а мы скажем, что урожай рекордный. Два миллиона тонн по всей Умбрии. А то и три!

— Сотомайор прилетел? — Губернатор Сан-Пабло прервал рассуждения столичного журналиста.

— Да прилетел-прилетел, — Рубен Леон был явно раздражён, — и Пулья здесь. И эта… по культуре. И юное дарование из молодёжного правительства.

Но никто из больших чиновников не выходил из Президентского салона до дона Серхио. Даже Пулья, которого настоятельно выпроваживал Сотомайор, присел рядом с Министром культуры в последнем ряду в носовой части «Эль-Уракана». Таково было негласное правило — не опережать Президента. Оно же распространялось, например, и на соревнования в рамках Дня умбрийского спорта. В беге на символические 500 метров в ВИП-группе всегда побеждал дон Серхио, неспешно преодолевавший дистанцию. «Обогнать самого? И потом покинуть Умбрию? А где меня ждут? В Колумбии? В Парагвае? Может, в Панаме?», — приводил как-то Рубен Леон слова одного из чиновников.

Наконец, спустя 30 минут после того как был подан трап, на него из салона ступил Президент Тапиа и давно отработанным, ставшим механическим жестом помахал куда-то в сторону обрамлявших Сан-Пабло предгорий Анд. При этом лицо дона Серхио было довольно бледным, верхняя пуговица рубашки вопреки обыкновению расстёгнута, а потому узел стильного галстука, который стоил как небольшая старенькая домашняя электроподстанция в домах некоторых жителей этой провинции, располагался на пару сантиметров ниже дрожащего президентского кадыка.

В этот момент участники ансамбля заиграли старинную национальную песню о тяжёлой судьбе одинокого кондора, который летел через перевал в суровый мороз. Однако, появившийся откуда-то сзади Базиле Годой энергично замахал руками, пытаясь заставить музыкантов замолчать. Губернатор одной из провинций наступил Годою на ногу со словами: «Они всю ночь в аэропорту сидели, скотина! Дай им песню сыграть!» Затем этот же чиновник — чуть громче и, глядя с улыбкой на праздно шатающегося Рубена Леона с Первого канала, добавил ошарашенному сотруднику протокольной службы: «Для нас встреча Президента — всегда праздник». Тот в свою очередь пытался оправдать задержку, сказав что-то о самочувствии главы государства после перелёта, но оставил попытку, увидев, что дон Серхио на трапе широко улыбается, сосредоточив взгляд на артистах в пончо и сомбреро.

— Пулья, я настоятельно рекомендую Вам перестать давать Президенту… ну, Вы поняли что, — Эрнесто Сотомайор, стоя вместе с Пульей за спиной Президента, говорил достаточно громко, чтобы его услышал Вице-Премьер и в то же время достаточно тихо, чтобы не слышали другие.

— Сотомайор, ты прекрасно знаешь, что он и без меня достанет, — ответил всемогущий Вице-Премьер.

— Вы едва его не погубили сейчас, Эль Диабло Вас побери!

— А ты спас. Только об этом никто не узнает, — Хосе Пулья отодвинулся в сторону от навязчивого собеседника.

Стоявшая за их спинами министр культуры Умбрии скривила недовольную мину. Увидевший в этот момент её выражение лица Губернатор южной провинции — тот самый, что усмирял усердного протокольщика Годоя, решил, что зря не позволил остановить оркестр. Ему показалось, что главной по культуре не нравится исполнение песни. А один из музыкантов — тот, которому пришлось бежать за сорванной шляпой — в этот момент подумал: «Недовольна стерва! Ну, конечно — мы же не на карнавале в Рио, куда она каждый год ездит».