Кульковский

До поступления к герцогу Бирону шут Кульковский был очень беден. Однажды ночью забрались к нему воры и начали заниматься приличным званию их мастерством.

Проснувшись от шума и позевывая, Кульковский сказал им, нимало не сердясь:

— Не знаю, братцы, что вы можете найти здесь в потемках, когда я и днем почти ничего не нахожу.

* * *

На параде, во время смотра войск, при бывшей тесноте, мошенник, поместившись за Кульковским, отрезал пуговицы с его кафтана. Кульковский, заметив это и улучив время, отрезал у вора ухо.

Вор закричал:

— Мое ухо!

А Кульковский:

— Мои пуговицы!

— На! На! Вот твои пуговицы!

— Вот и твое ухо!

* * *

Как-то в одном обществе очень пригоженькая девица сказала Кульковскому:

— Кажется, я вас где-то видела.

— Как же, сударыня! — ответил Кульковский. — Я там весьма часто бываю.

* * *

— Вы всегда любезны! — сказал Кульковский одной благородной девушке.

— Мне бы приятно было и вам сказать то же, — ответила она с некоторым сожалением.

— Помилуйте, это вам ничего не стоит! Возьмите только пример с меня — и солгите! — отвечал Кульковский.

* * *

Однажды Бирон спросил Кульковского:

— Что думают обо мне россияне?

— Вас, ваша светлость, — отвечал он, — одни считают Богом, другие сатаною и никто — человеком.

* * *

Известная герцогиня Бенигна Бирон была весьма обижена оспой и вообще на взгляд не могла назваться красивою, почему, сообразно женскому кокетству, старалась прикрывать свое безобразие белилами и румянами. Однажды, показывая свой портрет Кульковскому, спросила его:

— Есть ли сходство?

— И очень большое, — отвечал Кульковский, — ибо портрет походит на вас более, нежели вы сами.

Такой ответ не понравился герцогине, и, по приказанию ее, дано было ему пятьдесят палок.

* * *

Вскоре после того на куртаге, бывшем у Густава Бирона, находилось много дам чрезмерно разрумяненных. Придворные, зная случившееся с Кульковским и желая еще над ним посмеяться, спрашивали:

— Которая ему кажется пригожее других?

Он отвечал:

— Этого сказать не могу, потому что в живописи я не искусен.

Но когда об одном живописце говорили с сожалением, что он пишет прекрасные портреты, а дети у него почему-то непригожие, то Кульковский сказал:

— Что же тут удивительного: портреты он делает днем…

* * *

Поэт Василий Кириллович Тредиаковский часто показывал свои стихи Кульковскому. Однажды он поймал его во дворце и, от скуки, предложил прочесть целую песнь из одной «Тилемахиды».

— Которые тебе, Кульковский, из стихов больше нравятся? — спросил поэт, окончив чтение.

— Те, которых ты еще не читал! — ответил Кульковский.

* * *

Тредиаковский, желая поддеть и сконфузить Кульковского, спросил:

— Какая разница между тобой и дураком?

— Дурак спрашивает, а я отвечаю, — ответил Кульковский.

* * *

Одна престарелая дама, любя Кульковского, оставила ему после смерти свою богатую деревню. Но молодая племянница этой госпожи начала с ним спор за такой подарок, не по праву ему доставшийся.

— Государь мой! — сказала она ему в суде. — Вам досталась эта деревня за очень дешевую цену!

Кульковский отвечал ей:

— Сударыня! Если угодно, я вам ее с удовольствием уступлю за ту же самую цену.

* * *

Один подьячий сказал Кульковскому, что соперница его перенесла свое дело в другой приказ.

— Пусть переносит хоть в ад, — отвечал он, — мой поверенный за деньги и туда за ним пойдет!

* * *

Кульковский ухаживал за пригожей и миловидной девицею. Однажды, в разговорах, она сказала ему, что хочет знать ту особу, которую он более всего любит. Кульковский долго отговаривался и наконец, в удовлетворение ее любопытства, обещал прислать ей портрет той особы. Утром получила она от Кульковского сверток с небольшим зеркалом и, поглядевшись, узнала его любовь к ней.

* * *

Прежний сослуживец Кульковского поручик Гладков, сидя на ассамблее с маркизом де ля Шетарди, хвастался ему о своих успехах в обращении с женщинами.

Маркиз, устав от поручика, встал и, не говоря ни слова, ушел.

Обиженный поручик Гладков, обращаясь к Кульковскому, сказал:

— Я думал, что господин маркиз не глуп, а выходит, что он рта раскрыть не умеет…

— Ну и врешь! — сказал Кульковский. — Я сам видел, как он во время твоих рассказов раз двадцать зевнул.

* * *

Пожилая госпожа, будучи в обществе, уверяла, что ей не более сорока лет от роду. Кульковский, хорошо зная, что ей за пятьдесят, сказал:

— Можно ей поверить, потому что она больше десяти лет в этом уверяет.

* * *

Генерал фон Девиц на восьмидесятом году от роду женился на молоденькой и прехорошенькой немке из города Риги. Будучи знаком с Кульковским, он в письме сообщил ему о своей женитьбе и прибавил:

— Конечно, я уже не могу надеяться иметь наследников…

Кульковский генералу ответил:

— Конечно, вы не можете надеяться, но всегда должны опасаться, что они будут.

* * *

Сам Кульковский часто посещал одну вдову, к которой ходил и один из его приятелей, лишившийся ноги под Очаковом, а потому имевший вместо нее деревяшку.

Когда вдова показалась с плодом, Кульковский сказал приятелю:

— Смотри, братец, ежели ребенок родится с деревяшкою, то я тебе и другую ногу перешибу.

* * *

Кульковский однажды был на загородной прогулке, в веселой компании молоденьких и красивых девиц. Гуляя по полю, они увидели козленка.

— Ах, какой миленький козленок! — закричала одна из девиц. — Посмотрите, Кульковский, у него еще и рогов нет!

— Потому что он еще не женат, — съязвил Кульковский.

* * *

Красивая собою и очень веселая девица, разговаривая с Кульковским, между прочим, смеялась над многоженством, позволенным магометанам.

— Они бы, сударыня, конечно, с радостью согласились иметь по одной жене, если бы все женщины были такие, как вы, — сказал ей Кульковский.

* * *

Молодая и хорошенькая собою дама на бале у герцога Бирона сказала во время разговоров о дамских нарядах:

— Нынче все стало так дорого, что скоро нам придется ходить нагими.

— Ах, сударыня! — подхватил Кульковский. — Это было бы самым лучшим нарядом.

* * *

Герцог Бирон послал однажды Кульковского быть вместо себя восприемником от купели сына одного камер-лакея. Кульковский исполнил это в точности, но когда докладывал о том Бирону, то сей, будучи чем-то недоволен, назвал его ослом.

— Не знаю, похож ли я на осла, — сказал Кульковский, — но знаю, что в этом случае я в точности представлял вашу особу.

* * *

В то время, когда Кульковский состоял при Бироне, почти все служебные должности, особенно же медицинские, вверялись только иностранцам, весьма часто вовсе не искусным. Осмеивая этот обычай, Кульковский однажды сказал своему пуделю:

— Неудача нам с тобой, мой Аспид: родись ты только за морем, быть бы тебе у нас коли не архиатером (главным врачом), то, верно, фельд-медикусом (главный врач при армии в походе).

* * *

Старик Кульковский, уже незадолго до кончины, пришел однажды рано утром к одной из молодых и очень пригожих оперных певиц.

Узнав о приходе Кульковского, она поспешила встать с постели, накинуть пеньюар и выйти к нему.

— Вы видите, — сказала она, — для вас встают с постели.

— Да, — отвечал Кульковский вздыхая, — но уже не для меня делают противное.

(О Кульковском)