— Это все?

— Еще скажи, — вспомнил Антон, — что, если они все же сунутся к нам, пусть задницы хорошенько помоют. А то мы грязных иметь не любим.

В дверь сунулся кто-то из матросов полковника, но автоматная очередь вынесла его наружу. На ученого упали брызги крови, он скривился и вытерся рукавом. Почувствовал, что внезапный прилив силы начинает исчезать, снова заныли колени.

— Мои хозяева милостивы. — Голос взрывника был настолько тверд и торжественен, что казалось, будто он выступает с трибуны. — Передают твоим хозяевам, бывшим рабам, свой ответ. Им предлагают добровольно сложить оружие и отказаться от сопротивления. В награду они умрут без мучений и получат возможность реинкарнации в следующем вращении Ретранслятора. Конечно же, их состояние будет изменено до той степени, которая соответствует уровню раба. В случае сопротивления твои хозяева будут уничтожены максимально болезненными методами. Право на реинкарнацию не получит никто.

— А как же люди?

За дверью, краем уха слышал Антон, что за переборкой, жарко спорили парни полковника. Кто-то предлагал взорвать шхуну «к е…ной матери», «положить как можно больше пидоров» и добираться до Турции на шлюпках, прихватив самое необходимое.

— Вопрос о людях не обсуждается. Они не заслуживают права называться разумными созданиями и равняться высшим.

— И это мне говорит человек! — воскликнул Аркудов.

— Я раб, — ответил диверсант. — Такой же, как и ты. Если ты думаешь, что сможешь войти в Звено Нового Рима и перенастроить его для Цепи Отцов, то очень ошибаешься. Все твои помощники умрут под пытками, а твое сознание навечно будет запечатано в самых темных уровнях Ретранслятора.

Мимоходом Антон вспомнил, что Новым Римом в начале первого тысячелетия назывался Стамбул. Ученый улыбнулся — страшная для врага угроза показалась ему очень смешной. Кроме того, она показала, что Правители боятся вторжения Отцов.

— Слышишь, ты, биоробот педальный, — начал было Аркудов, но продолжить мысль не успел.

На палубе закричали, поднялась перестрелка. У самых дверей завозились, кто-то застонал. Диверсанты отвлеклись, но и Антон выиграл немного. Он сумел лишь приподняться, чтобы увидеть, как в дверь, спотыкаясь, вваливается еще один «аквалангист». В него стреляли, но он успешно уходил от пуль, прикрываясь невзрачной темноволосой девушкой в белом халате. Аркудов знал эту барышню — она была женой капитана, работала на шхуне врачом и несколько раз приходила Антона проведать; простенькая, из тех, кто полностью растворяется в толпе, но весьма бойкая и говорливая. Миг растянулся в тысячелетие — ученый увидел глаза пленницы, полные боли и мольбы. Она хотела жить, освободиться от кошмара и быть свободным от Систем и Цепей человеком, ее глаза умоляли о помощи.

Следом за диверсантом и его заложницей, кувыркаясь, влетела целая гроздь ручных гранат.

— Ур-ро-о-оды! — заорал Антон, не слыша себя — он моментально оглох от воздушного хлопка; из носа пошла кровь. — Вы же своих убиваете!

Люди полковника пришли к выводам, что проще будет раздолбать моторный отсек и уничтожить противников, чем морочиться со штурмом, рискуя потерять шхуну вместе с ценным грузом — десятками увесистых ящиков, о содержимом которых Антон ничего не знал.

— Сволочи…

Захлебываясь криком, Аркудов забился в щель между переборкой и кожухом двигателя. Взрыв показался в закрытом помещении ревом иерихонской трубы. В ушах оглушительно завыло, перед глазами возникло алое марево. Наступила тишина. Следом за ней, поглощая беззвучно взрывающиеся лампочки, раскинулись щупальца темноты. Вместе с болью в ногах пришли усталость, страх и уныние.

Антон поднялся, придерживаясь за переборку. Язык прилип к шершавому нёбу, чувствовался запах свежей крови. В тот момент, когда лопались колбы светильников, ученому в голову пришли две очевидные мысли. Первая — ни с аннунаками, ни с нифелимами, ни с их зомбированными прислужниками вроде полковника и диверсантов нельзя договориться; мышь не в состоянии подписать мирный договор с мышеловкой, жаба вряд ли уйдет от аиста, сидя у него в глотке, Светланку не отпустят… Вторая мысль была еще прозрачней, исходя из предыдущей: нельзя помогать той или другой стороне — они одинаково опасны; нельзя активировать Звенья для Отцов и уничтожать Систему Правителей, лучше их перепрограммировать на нужды если не человечества, то хотя бы для себя! Уж он-то найдет способ во всем разобраться.

Сам того не зная, раб аннунаков дал Антону важнейшую подсказку. Оставалось надеяться, что с помощью своего союзника Аркудов совершит задуманное.

Возникла еще одна мысль. Глупая, но, возможно, самая важная и справедливая.

Антон твердо решил, что необходимо убивать любого, содействующего Отцам или Правителям. Он понимал, что находится в открытом море, окруженный приспешниками нифелимов, и наверняка сюда приближаются вспомогательные силы аннунаков. Но вид истерзанного осколками женского тела порвал в нем тонкую ниточку хладнокровия.

На залитом бурыми лужами полу могла бы лежать не худышка-доктор, а его собственная дочь. Из-за чего? Из-за свары между двумя кланами демонов, тысячелетиями использующих и насилующих род человеческий!

Надо покончить с ними раз и навсегда. Убить! Уничтожить немедленно!

И начать необходимо с полковника.

— Куда?! — рыкнул один из матросов, когда ученый проскочил мимо него, чудом не нарвавшись на пулю.

Остальные моряки напряглись, поднимая оружие, но, узнав в Антоне пассажира, занялись осмотром тел. Стремясь на верхнюю палубу к заветной цели, Аркудов мельком подумал, что принял правильное решение. Из обреза он мог бы убить двоих-троих, однако следующим трупом стал бы сам. Куда мудрей было застрелить полковника в суматохе, а потом каким-то образом сбежать с корабля. Да так, чтобы не пострадала дочка…

Но уже приближаясь к поручням, где лежали оглушенные противники, Антон сообразил, что поступает глупо. Смерть Павла Геннадиевича мало что изменит, к тому же остаются неучтенные факторы: как дальше быть и за что сражаться, не зная истинной расстановки сил между нифелимами, аннунаками и людьми. Все же лучше притвориться союзником Отцов и разобраться с Правителями. А позже придет время и «доброжелательных» homo primus, то бишь «людей первых», или как там их называют.

Поза полковника не изменилась. А вот убийца успел немного прийти в себя — раньше он лежал у поворота к трапу, сейчас же находился почти рядом с Павлом Геннадиевичем. По пути ему удалось подобрать уроненную силовиком «беретту», напряженные пальцы с усилием оттягивали затвор.

Антон смотрел на лежащих рядом насильников человечества, и в нем боролись противоречивые чувства. Страх за жизнь Светланки бился в тисках ненависти к полковнику, здравый смысл задыхался под мнением: необходимо что-то сделать — лишь тогда получишь настоящую свободу, слабое отражение которой подарила ген-модификация.

— Полковник, я хочу вас убить, — признался Аркудов. — Знаю, что нельзя, но ничего не могу с собой поделать.

Павел Геннадиевич внезапно открыл глаза. Они были удивительно ясными, ни отблеска боли.

— Давай, сынок, — сказал он, глядя на Антона. Улыбнулся: — Ты сделаешь мне большое одолжение. Хреново только будет торчать в Ретрансляторе — там заправляют мои враги.

Раб аннунаков, несмотря на слабость, сумел привести пистолет силовика в боевое положение. Пошевелился. Рука убийцы медленно подвинулась в сторону полковника.

Аркудов проследил за ним, но ничего не предпринял.

«Павел Геннадиевич спас мне жизнь, — подумал он. — Будет несправедливо, если он умрет от моей руки».

Перед его глазами лежали не полковник и слуга аннунаков, а замершие в конвульсиях жители Горинчево. Они опять вернулись, чтобы посмотреть на месть, на искупление их мученической смерти. Аркудов зажмурился.

Ядовито-желтый силуэт убийцы торжествующе замерцал. Представитель касты экзотических кровососов готовился выпустить жизнь из врага, который стал причиной сумасшествия Антона. Ненавистная Аркудову одним только своим существованием пешка аннунаков и беспринципный говнюк, занимающий далеко не последнее место в иерархии Отцов-нифелимов. Одинаково опасные для человечества и безмерно отвратительные Антону существа. Первый бесспорно должен умереть — оставить его в живых означает потерять многое, хотя и недополучить информацию. А вот второй…

Ученый снова посмотрел в глаза полковника. Тот улыбался, точно всю жизнь мечтал уйти в мир иной после выстрела в голову. Он давно уже был не человеком — цепной тварью Отцов, но глаза его говорили обратное: человек остался и борется за свое существование; возможно, он так же, как и Игорь Аркудов, сумел не поддаться влиянию и рассчитывал когда-нибудь поквитаться с обеими сторонами конфликта.

Мысли превратились в хаос. Взятая в заложники Светланка, угроза для человечества, ненависть, близость аннунаков. Из глубины сознания вновь поднимались волны безумия — Антону показалось, что за бортом на трехколесном велосипеде проехал толстый карапуз.

Он принял решение. Наклонился, вырвал «беретту» из руки диверсанта и выстрелил.

Боевик аннунаков захрипел, пытаясь зажать руками кровоточащую дыру в груди. Прошла целая минута или даже больше, пока тело в костюме ныряльщика перестало дергаться.

Полковник выругался и сплюнул. С натугой поднялся на четвереньки, затем, цепляясь за поручни, кое-как принял вертикальное положение.

— Ты поступил правильно, — сказал он Антону. — Всего лишь несколько часов отделяло мою смерть от жизни твоей дочери. Я рад, что ты остался с нами.

Он даже не называл его по обычаю «малышом».

Ученый сидел рядом с трупом убийцы и, не обращая внимания на Павла Геннадиевича, что-то бормотал себе под нос. В энергетическом спектре зрения он видел бледные росчерки рассвета, которые поднимались левее от надвигающегося города. Над мегаполисом вились разноцветные туманы — человеческие эмоции, утренние кошмары, томная предрассветная любовь, похмельная злоба сотен туристов, проклятия нищих, надежды и детские мечты перемешивались в исполинском вихре т-энергии. Часть ее неспешно просачивалась в каменные фундаменты древних домов, текла подземельями в тайную пещеру аннунаков. Остальное — пухлое переливающееся всеми оттенками спектра облако — свивалось спиралями на пиках церковных колоколен и минаретов, где-то в центре города собиралось в толстую колонну золотистого цвета и выстреливало в космос.

— Вот тебе и ответ на вопрос о смысле жизни, — заметил самому себе Антон, хихикая.

Рядом на корточках сидели две студентки. Те самые — симпатичные карпатские девицы. Они с серьезным видом внимали каждому слову Аркудова.

— В анус полковника, — по секрету сообщил им Антон. — Он тоже всего лишь сук в лесном болоте. Такой сруби — никто и не заметит. А нам необходимо найти и срубить целое дерево. Желательно самое высокое. Или еще лучше поймать настоящего лешего! Говорят, кто лешего за бороду поймает, тот власть над миром обретет…

Где-то невдалеке раздавал команды полковник. Его когда-то светло-синюю куртку покрывали пятна грязи, на седых усах запеклась кровь.

— Леший! — крикнул ему Антон. — Зачем тебе усы, а? Бороду отпускай! Когда отрастет — меня позови. Миром будем править! И не смей хулить морской воздух! Он прекрасно пахнет…

Отпустило через полчаса — после двух стаканов дешевого вонючего коньяка. Молдавское пойло позволило Антону взглянуть на мир по-другому: призраки убитых исчезли, энергетическое восприятие немного притупилось, а все вокруг стало очень мутным.

— Говно ты, дядя. Вон — даже бороды нету, — в который раз изрек Аркудов Павлу Геннадиевичу и позволил усадить себя в раскладное кресло у капитанской рубки.

Там он стал нетрезвым свидетелем работы упомянутых полковником артефактов.

Перед входом в порт их остановил патрульный турецкий катер. Судя по тому, как засуетились люди полковника, на встречающем судне находились те, с кем переговаривались по рации ночные диверсанты. С тихими ругательствами вручную из трюма вытащили один из ящиков и своротили крышку. Сверху Антон увидел, что в таре находится нечто, в человеческом зрении напоминающее замшелый валун, а на энергетическом уровне — ослепительно-яркий сгусток огня сферической формы.

Когда катер береговой охраны приблизился к «Диссипатору» якобы с целью произвести осмотр, полковник что-то сделал с камнем, и тот быстро-быстро запульсировал. От валуна разрослось серебристое облако «какой-то дряни», как обозначил ее Аркудов, попивая коньяк. Обычный человек дрянь разглядеть не мог — турецкие полицейские спокойно стояли на палубе, дожидаясь, пока их корабль не накроет волной «серебра».

Все произошло очень быстро.

Антон присвистнул, видя, как бесцветные, с желтым налетом, фигуры моряков с каждой секундой приобретают все более насыщенные красные и розовые оттенки. Когда на шхуну из двух шлюпок высадились бойцы, среди них не было ни одного человека. Оставшиеся на катере безропотно наблюдали, как их десант выстроили на нижней палубе шхуны. Новеньких ген-измененных обезоружили, затем с каждым о чем-то переговорил полковник. Аркудов не сомневался, что отныне Павел Геннадиевич обзавелся верными друзьями, в ближайшее время собираясь использовать их при штурме Звена аннунаков.

После ликбеза на борту «Диссипатора» десант вместе с полковником и двумя его бойцами отправились на катер. Там произошло то же самое — всех в шеренгу, затем краткое собеседование с каждым. На турецком судне обнаружились также четверо пассажиров, не поддавшихся ген-изменению, все как один насыщенно-желтого цвета. Среди них был капитан — его тут же схватили, и тройка офицеров. Последние забаррикадировались в рубке и, судя по выкрикам, звали на помощь. Впрочем, им не позволили долго наслаждаться свободой — рубку незамедлительно обесточили, нарушив связь.

Начался штурм, который продолжался всего лишь несколько минут. Защитников катера убили, уменьшив количество рабов аннунаков ровно на три единицы. Последним ушел капитан — после непродолжительной беседы полковник прострелил ему голову. Со стороны последователей нифелимов погиб только один, да и тот из команды катера.

Ревя моторами, «Диссипатор» в сопровождении полицейских нырнул в облако утреннего смога, окольцовывающего стены древнего Константинополя-Стамбула на многие километры над морем.

— Вы говорили, для ген-изменения необходимо время, — обратился к полковнику Антон. — А провернули все за считаные минуты.

Они стояли на носу шхуны, наблюдая, как вокруг корабля неспешно смыкаются челюсти городского порта. Шумные гавани — краны, извилистые ленты доков, упорядоченные ряды кораблей и узкие причалы — растворялись за кормой. Сперва над левым, затем над правым бортом прокатилось молодое утреннее светило. Окутанное туманом солнце напоминало орошенный кровью диск, плавно пикирующий с неба на землю.

— Радиация, Антон, — подсказал Павел Геннадиевич, тыча пальцем в сторону ящиков из трюма; все уже расставленны на палубе и раскрыты. — С помощью радиации можно существенно ускорить процесс ген-изменения. Она, конечно, неблагоприятно, — он хмыкнул, — влияет на слабый человеческий организм, но зато благодаря ей артефакты работают как бешеные. Кроме того, увеличивается радиус действия. Ты же сам видел.

В десятке контейнеров виднелись горизонтально уложенные конусы. На них, небрежно наклеенные сбоку, размещались недвусмысленные треугольные наклейки: круг и три лепестка черного цвета на желтом фоне — радиационная опасность. К каждому конусу прилагались по две крышки. Ранее привинченные по бокам, они лежали рядом на палубе.

— Тошноты еще не чувствуешь? — улыбаясь, поинтересовался полковник.

Антон медленно покачал головой.

— Силен, — делано-завистливым тоном заметил Павел Геннадиевич. — Мы сейчас получаем больше зивертов, чем японцы в прошлом году. А что поделать?

Ученый отвернулся, сожалея, что не смог выстрелить полчаса назад.

— Другого выхода у нас нет, дружок, — вздохнул полковник, постукивая ладонью по поручням. Вытащил сигарету и зажигалку, но прикуривать не стал. — Мы с тобой в какой-то мере смертники, но сейчас это необходимо. Подхватим на помощь побольше людей, прорвемся в Звено Правителей, грохнем его, а потом уже будем пить йод и водку — лучшее средство от облучения.

— Надеюсь, — с трудом выдавил Антон, — ген-модификация позволяет?..

— Конечно! — отмахнулся Павел Геннадиевич. — У нас с тобой здоровье в разы превышает уровень среднего здорового человека. Так что успеем еще несколько Звеньев найти. Да что ты так побледнел? Расслабься! На-ка, выпей, — он выудил из внутреннего кармана флягу, свинтил крышечку и протянул сосуд Аркудову. — Можешь считать себя героем.

— Идите вы… — смачно выдохнул Антон, опорожнив флягу и выбросив ее за борт.

Полковник с сожалением проводил ее взглядом.

— Наградная, — протянул он. — Была… Говорю тебе, не ссы. Знал бы ты, какое представление скоро проделают в России. Там, чтобы ген-изменить побольше людей для борьбы с аннунаками, собираются атомные электростанции взрывать. Так что наша с тобой партизанщина в виде слабого облучения турецкого порта — детская шалость. Тут мы положим тысяч с двадцать и ген-изменим триста тысяч или около того, по подсчетам. А у русских скоро начнут умирать и примыкать к Отцам миллионы. Представляешь масштаб?

Антона стошнило на палубу. Покачиваясь, он побрел к своей каюте.

Впереди был очень трудный день. До дрожи хотелось убраться с облученной шхуны и вернуться к дочери. Забыть об аннунаках и нифелимах, погрузиться в изучение пусть ложной, но такой родной истории…

А все же надо было с честью закончить начатое дело. Как там говорил отец? «Стать третьей силой в их войне»? Без проблем, мать вашу! Пусть только удастся захватить Звено.

...

Журнал «Times»

аналитическая статья Леона Сушко,

колонка «Предвзятое мнение»

Тема: «Революция в Украине»

8 ноября 2012

…Чтобы проанализировать сложившуюся политическую обстановку в этой молодой европейской стране, необходимо привести хронологию наиболее значимых событий текущего года.

Итак, что же стало реактивной силой, подобно снаряду подтолкнувшей цивилизованное общество к столь кровавым событиям? Попытаюсь ответить на этот без сомнения сложный вопрос.

Можно предположить, что скрытое недовольство накопилось в украинском народе еще давно — со времен Советского Союза. Когда упал железный занавес, многие заводы и научные центры были расформированы, и миллионы хорошо образованных специалистов оказались без работы. Стремительное обеднение всех стран-участников исчезнувшего СССР коснулось рабочих, руководителей среднего звена и крестьян. Но больше всего пострадали именно работники интеллектуальной сферы — конструкторы, инженеры, разработчики новых технологий. Привыкнув к тому, что работают для будущего, то есть на перспективу, они оказались не в силах столкнуться с реальностью постсоветского пространства. То же произошло с работниками искусства: оказалось, что оно никому не нужно; когда человека беспокоит, где купить хлеба и как заработать на этот самый хлеб, он не слишком расположен послушать музыку, прочитать книгу или посетить театр.

За несколько лет до этого в огромной стране, мощь которой была неоспорима, произошла Перестройка. Именно она ввергла разваливающийся Союз в полнейший хаос и сильно изменила полярность общества. Если ранее уровень жизни определялся мыслителями и творцами, то есть интеллектуальной элитой, то теперь стремительно набрали вес мелкие торговцы, предприниматели и бандиты, то есть люди весьма недалекие, без умственного потенциала, на котором вместе с политическим фанатизмом держалась Страна Советов. Элита умная уступила место элите торговой или, как называли ее некоторое время, «совковой».