Стамбул, Турция

19–20 мая 2012

Маленький телевизор принимал только два канала — всемирные новости и какой-то развлекательный турецкий. Антон включил вещательный ящик всего единожды, ничего не понял в разговорах на тарабарском языке и заинтересовался новостями. Рассказывали о многом. Наиболее нашумевшей сенсацией была вспышка неизвестного вируса, предполо-жительно мигрировавшего либо из Северной Индии, либо из некоторых провинций Китая. Впрочем, речь шла не об азиатских странах. Очагом заразы оказалась Западная Украина. Аркудов, прикрывши рот рукой, смотрел на съемки безымянного города в Закарпатской области: люди в химзащите бережно укладывали в зеленый «пазик» замотанные в полиэтилен тела. На заднем фоне стояла еще одна машина, где уложенные длинными рядами трупы нумеровали и фотографировали.

Была и другая новость: богатенькие туристы засняли с прогулочной яхты перестрелку в открытом море у берегов Турции. Видео не отличалось хорошим качеством, однако на черном фоне ночного неба просматривался силуэт шхуны, озаряемый вспышками выстрелов. Правительство и служба охраны прибережных вод заявляли, что никакой стрельбы на самом деле не было — наверняка шалили отдыхающие, взрывая фейерверки.

Также сообщали о новых неполадках сразу двух атомных электростанций: одна где-то в Евросоюзе, другая — печально известная атомка Нью-Йорка. Ученый швырнул пультом в телевизор и больше его не включал.

Накатили неприятные воспоминания, начались видения. Чтобы не встречаться с мертвыми жителями Горинчево, Аркудов заворачивался с головой в одеяло и подолгу стонал.

Дальше мрачного коридора с разбитым сортиром у заколоченного досками окна Антон не ходил. Выглядывал из-за двери, видел перед собой полумрак запыленного этажа, обрывки когда-то помпезного паласа на трухлявом паркете. В серой горловине стен шевелились невнятные тени, начинала болеть голова. Антон вздрагивал и, словно в норку, прятался обратно. Его опять начали преследовать кошмары. Отрешившись от реальности, Аркудов едва помнил, что весь экипаж «Диссипатора», включая также полицейских с патрульного катера, сошел в турецком порту. В памяти осталась долгая поездка сначала широкими асфальтированными шоссе, а потом извилистыми каменными лабиринтами.

Обосновались в трехэтажном здании с отвратительным грязным фасадом и окнами без стекол. Строение когда-то было небольшим семейным отелем и располагалось вдали от шумного мегаполиса вместе с его крикливыми пляжами и яркими огнями ночных забегаловок. В этом был несомненный плюс — ученый мог немного отдохнуть в спокойствии, оставленный наедине со своими проблемами.

В моменты передышки между припадками умопомешательства и яростными атаками ненависти к полковнику Аркудов предавался меланхолическим мечтаниям о том, что вскоре все наладится. Антону еще раз дали позвонить дочке, он так и сделал. Правда, не осмелился больше набирать своего знакомого, понимая, что тонкая соломинка надежды может исчезнуть, едва о ней узнают приспешники нифелимов.

Выходить из номера запрещалось. Было три альтернативы: либо лежи себе в кровати, либо меряй шагами комнату — четыре шага в длину и пять в ширину, либо стой у наглухо заколоченного фанерой балкона, рассматривая мир сквозь грязное до черноты стекло. Мир казался очень унылым и однообразным. Прикрытая высотными строениями фешенебельных отелей и забранная в мраморные оковы набережная выглядела выжатой половой тряпкой — такая же однообразно серая и бесформенная. Даже в самый солнечный день сквозь запыленное окно Стамбул отсюда мог показаться захудалым провинциальным городишком, несмотря на россыпи рекламных щитов и хитроумно закрученные сети проспектов.

Прошла неделя, прежде чем полковник вошел в маленькую душную комнату Антона и сообщил, что вечером «начинается веселуха». Он расположился в глубоком потрепанном кресле с продавленным сиденьем и занялся какими-то подсчетами на портативном нетбуке. Ученый исподлобья посматривал на него, не скрывая недовольства.

— Я собирался спать, полковник, — заметил Аркудов спустя какое-то время. — А вы мне мешаете.

— Команды расслабиться и дрыхнуть не было, — поднял голову Павел Геннадиевич. — Ты забыл, что нас ожидает серьезная ночка?

Антон принялся взбивать подушку, делая вид, что собирается ко сну. Однако остался сидеть, хмуро глядя на нежеланного гостя. Полковник хмыкнул:

— Странный ты все-таки человек, малыш. Вроде умный взрослый парень, да еще ген-модифицированный, а повадки как у ясельного сопляка.

На подлокотнике кресла полковника сидела девочка в фиалковом платье; мертвый ребенок из Горинчево. Она стучала Павла Геннадиевича по башке громадным надувным молотком и корчила рожицы. Антон не стерпел и рассмеялся.

— Вижу, — заключил силовик, поворачиваясь и глядя на пустое место, куда таращился ученый, — ген-модификация отбирает у семейства Аркудовых последние крохи разума. Ты становишься таким же наивным идиотом, как и твой отец.

Девочка исчезла, взорвавшись мыльными пузырями. Ярость и ненависть блеснули перед глазами ослепительной молнией. Антон тряхнул головой и показал полковнику неприличный жест:

— А это видели?

Полковник криво улыбнулся и обратил взгляд на яркий экран нетбука.

— Эх, — сказал он вполголоса, щелкая кнопками клавиатуры. — Если бы мы раньше проводили такие операции, как эта, то за столетия полтора-два большая часть населения Земли уже освободилась бы от Системы Правителей.

— И что же вам мешало? — полюбопытствовал Аркудов, придя в себя и смахивая холодный пот со лба.

С каждым днем сопротивляться видениям становилось все труднее. Антон чувствовал, как ежечасно его энергетические способности растут: зрение позволяло метров на двести видеть сквозь стены, цветные силуэты людей стали дополняться новыми оттенками и линиями, а в руках и ногах насобиралось силы на добрый грузовой тягач. Но вместе с тем значительно ухудшилась память — как в детстве, когда из мальчика-гения Антон превратился в обычного подростка. Кроме того, ученый не мог надолго сосредоточиться на одной мысли. Даруя, ген-модификация одновременно отбирала. И было неизвестно, больше приобретает Аркудов или теряет.

Полковник выпятил подбородок и прижал нижними зубами усы.

— Правители во все времена были намного сильнее Отцов, — сказал он неохотно. — Раньше любое аномальное излучение т-энергии или радиации мгновенно регистрировалось, а его источники уничтожались. Поэтому у нас осталось всего шесть Звеньев, да и то едва рабочих.

— А что теперь мешает им заниматься поисками?

— Наверняка Прибытие, — с уверенностью ответил Павел Геннадиевич. — Из-за приближения Нибиру их Система буквально бурлит энергией — хоть утопись в ней. Почти все уходит на Ретранслятор, а оттуда — к Разрушителю. Из-за этого вся планета дрожит от сейсмической активности и других хреноклизмов. Попробуй отследить, что где происходит. А на радиацию Правители вообще перестали обращать внимание после Чернобыля, Нью-Йорка и Фукусимы.

— Ваша работа?

— Чернобыль и америкосы — да, мы постарались. Отцам принадлежат сотни организаций типа «Зеленый дом» и «Красная рука»; остальные конторы вроде Аль-Каиды работают на Правителей. А вот к японцам отношения не имеем. Там все спонтанно произошло, хотя, признаюсь, помогло нам изрядно. Хорошо, что об этом не пронюхали — они не имеют понятия, что радиация благоприятно влияет на наши артефакты. Думают, что мы используем ее лишь для уменьшения количества людей и генетических мутаций. Скоро они поймут свою ошибку, но надеюсь, что будет поздно.

— Свои бастионы они наверняка хорошо охраняют, — предположил Аркудов. — Не боитесь, что сунете нас всех в гадючник, а, полковник?

— Не боюсь? — фыркнул силовик. — Конечно боюсь. Очко так и сжимается, а в груди будто раскаленные гвозди втыкают. А все ж мы в любом случае сегодня атакуем — времени все меньше и меньше. Парням моим надо медали вручить, быстро справились, выискав проход к Звену.

— Ну а если помимо обычной охраны туда пошлют подкрепление? Что, если диверсанты рассказали о нашей затее?

— Вот это — хрен им. Пока их т-энергия преодолеет геомагнитное поле, пока растворится в Ретрансляторе и ее там обнаружат, пройдет как минимум сорок суток.

— Сорок дней? — удивился Антон. — Неужели цифра из обрядовых поминок?..

— А еще из Египетской книги мертвых и такой же цидулки из Тибета — нам в КГБ преподавали когда-то. Ты же не думал, что обряды наших предков строятся на выдумках?

— М-да-а…

— М…да, — передразнил ученого полковник. — Вся мифология, космогония и прочая хрень построены на конкретных фактах.

— Это я уже знаю…

Разговор прервал настойчивый стук в дверь. Полковник тотчас напрягся, рука скользнула под полу спортивной куртки.

— Войдите.

В комнату проскользнул самый маленький боец из отряда Отцов — не выше ста шестидесяти сантиметров, очень смуглый шатен.

— Что там, Женя?

— Точки на верхних уровнях установлены. Двенадцать из двенадцати, никто не засыпался. Останется установить самый важный подарок, и можно уезжать.

— А что друзья из радиологической службы? — с заметным напряжением в голосе спросил полковник.

— Двоих пришлось обезвредить, остальные теперь с нами, — разулыбался Женя. — С нашей стороны потерь нет. Зато имеем дополнительных три десятка последователей.

— Молодец, твою мать! — похвалил Павел Геннадиевич. — Командуй подъем и готовность на двадцать три ноль-ноль. Особо следите за тем, чтобы из цистерн друзья не полезли.

Боец кивнул и вдруг сделал то, чего Антон никак не ожидал, — упал на колени и дважды ударился лбом об пол у ног полковника. Резво вскочил и исчез в коридоре.

Силовик широко улыбался, словно так и должно быть.

— Теперь я знаю, что такое «боготворить своего начальника», — прокомментировал удивленный Аркудов. — Что вы с ним сделали?

— Это не я. Все дело в ген-модификации. — Полковник извлек из куртки сигарету и одним коротким жестом прикурил. — Видишь ли, во время боя на шхуне со мной соединялся Отец.

— Итак, вас трахнули, — хохотнул Антон. — Понравилось?

— Это было двадцатое соединение. — Полковник расслабленно обмяк в кресле, выдыхая клубы сизого дыма. — Народ не врал — мы действительно со временем превращаемся в Отцов.

— То-то у вас зубья из глотки повылезали. Налицо было, что вы удовольствие получаете. Даже сейчас у вас такой вид, что мне не помешало бы сплясать поздравительную лезгинку. Или фейерверк заказать?

Павел Геннадиевич королевским жестом отмахнулся.

— Ты видел, как я разговаривал с грязной сучкой Правителей? Я ведь раньше и слова не знал на их языке.

— А я думал, что вы сражались с мужчиной.

— У них там все с-суки! — взъярился силовик.

— Во время подключения, полковник, — честно ответил Антон, — скорее это вы были похожи на собаку. Маленькую вонючую шавку, которой Отцы вставили в задницу бо-о-ольшущий палец, а она от удовольствия виляет хвостом.

Сигарета в руках Павла Геннадиевича превратилась в дымящийся комочек бумаги. Лицо силовика побледнело и вытянулось. В глазах зажглась такая ярость, что Аркудов невольно отодвинулся к краю кровати.

— Да не злитесь вы, полковник, — ученый поднял обе руки. — Мы с вами… да что там, все люди находятся в одном положении — раком. И нас пользуют, как хотят, — без разницы, называются наши владельцы Отцами или Правителями.

Бывший кагэбист отчетливо скрипнул зубами. И вдруг расслабился, отшвырнув испорченную сигарету в грязный угол; мелкие искорки осыпались со стены на вздыбленный паркет:

— Ты ведь меня мудаком считаешь, — медленно выдавил полковник. — Продажным уродом, да?

— Да, — кивнул Антон. — Я не люблю врать.

— И я не люблю…

— Редкий случай для работника силового ведомства. И очень для него небезопасный.

— Нет у нас другого выхода, малыш, — с горечью признался Павел Геннадиевич. — Куда ни кинь — всюду клин, куда ни сунь — везде нам х…

— Да вы еще и пессимист, — улыбка далась Аркудову с некоторым усилием.

— Я в два раза больше прожил, — так же невесело улыбнулся полковник. — И понимаю, что вряд ли будет лучше. Посмотри на людей — они во всем винят налоги, погоду, депутатов, работников жэков, дворников и милиционеров. Но разве они стремятся к тому, чтобы было лучше? Они просто живут и надеются, что не будет хуже. Вот так же и с нами. Разница между мной и любым другим одна — я знаю правду об Отцах и Правителях. А они — нет. Думаешь, я должен поступать иначе, чем остальные люди? Имею работу и должен радоваться, что меня на Ретранслятор не зашвырнули.

— Вот из-за таких, как вы, — едва не сплюнул Антон, — мы всему миру и проигрываем. Неужели трудно пойти против всех с надеждой на то, что все изменится? Ведь надежда и вера в свободу славянского человека делала нас победителями в любой войне.

— Ага. И еще желание защитить родную землю, — добавил полковник. — Вот только закавыка тут — земля-то не наша. Она принадлежит им, — он резко ткнул пальцем в воздух над головой. — И воевать мы не сможем, поскольку давно глубоко и прочно увязли в этом дерьме.

— Это вы увязли, — отрезал Антон. — А я нет!

— Ты тоже ген-модицифирован. Это куда круче ген-изменения и…

— Мной они управлять не смогут!

— В самом деле? — прищурился полковник. Поднялся с кресла, массируя виски. — Давай закончим этот разговор. Считай, что его не было.

Аркудов угрюмо кивнул.

— Я ведь все понимаю. — Павел Геннадиевич приблизился и сделал жест, словно хочет приобнять Антона за плечи, но отступил. — Когда я человек — я все понимаю. Ограниченно… По-человечески… И не меньше тебя, невзирая на песью кагэбистскую натуру, хочу свободы для всего человечества. Ведь все наши негативы — алчность, ненависть, жажда мести, зависть и многое другое привито Правителями…

— И вашими Отцами!

— Мд-а-а… И Отцами, вероятно, тоже… Антон… — Полковник замешкался и повторил: — Я все понимаю, когда человек… И смогу закрыть глаза, когда ты захочешь поступить по совести. Но если надо мной возьмут управление, я не могу гарантировать тебе…

— Договорились, полковник, — кивнул Аркудов. — Даже не представляете, как мне хочется пожать вашу руку. Но…

Павел Геннадиевич развернулся и вышел.

— Через десять минут чтобы был в фойе! — донесся из коридора его голос.

Антон с удивлением прислушивался к себе. Это было странно, но ненависть куда-то исчезла. В воспоминаниях перед Аркудовым возник еще не седой — молодой мускулистый Павел, злобно — по-человечески! — матерящийся. Кошмарное существо с челюстями-лепестками растворилось в свете последних слов полковника.

— Теперь я верю, что получится! — приободрил себя ученый, вставая с кровати, поправляя рубашку и набрасывая куртку.

Улыбаясь, он вышел в коридор и громко, со смачным треском захлопнул за собой дверь.

Местом начала операции стала отлично сохранившаяся цистерна Базилика. Около десяти тысяч квадратных метров площади. Позеленевшие от сырости и времени колонны — двенадцать рядов по двадцать восемь; каждая немного не похожа на соседку — все архитектурные излишества были когда-то взяты из разных античных храмов. Мягкий свет, льющийся из крохотных светильников на полу, ореол с оттенком густого липового мёда под высокими потолками, прозрачная вода в широком бассейне. Старинная памятка ушедших в былое религий и мифов: головы медузы Горгоны, таинственные надписи, искусная лепнина, рассказывающая о важных событиях, ставших лишь отголосками прошлого. Воздух отдавал сыростью с кисловато-соленым привкусом. И шумное эхо между колонн: покашливание, смех, шорох одежды, стук ботинок и даже далекие отзвуки машин с проспекта наверху.

Турция в мае уже вовсю исходила зноем, но в подземельях еще царил по-зимнему неприятный холодок. На входе посетителям предлагались утепленные куртки, впрочем, многие предпочитали шорты и футболки. Спускаясь, ученый то и дело поеживался — пробирало даже сквозь верхнюю одежду, особенно худо приходилось ступням и ляжкам.

Антон еще в глубоком детстве посещал такие места, перед которыми сердце обычного смертного замирает: пирамиды Центральной Америки, раскопки некогда величественных городов Месопотамии, древнегреческие руины и даже закрытые для большинства пирамиды Китая. Поэтому подземное сооружение, некогда бывшее священным храмом византийцев, а теперь — частично затопленное водой и замурованное под каменными сводами, не вызвало у Аркудова каких-либо сильных эмоций. А вот смотреть на вихри т-энергии, находясь в самом эпицентре невидимой обывателям бури, было захватывающе.

Над Стамбулом висело непроницаемое разноцветное облако. Такое огромное, что в его утробе терялись линии горизонта, и даже луна пробивалась с заметным трудом. Т-энергия мегаполиса текла неспешными ручейками вверх — от шоссе, тротуаров и домов, собираясь в бурлящие потоки, взбиралась на шпили храмов и выпуклые башни мечетей. Казалось, сакральные сооружения для того и построены в виде антенн и перевернутых кубков, чтобы собирать т-энергию. Особенно много волн притягивали красивейшее здание — собор Айя-София [Айя-София (тур.) — собор Святой Софии.]и расположившаяся неподалеку Голубая мечеть. Отсюда вздымались бесконечные паруса переплетенных энергетических нитей. Они расстилались между каналами, трепетали и схлопывались, будто крылья исполинской мифической гарпии.

Покружившись в небе над городом, массы того, что древние назвали бы эгрегором, душой или даже Богом, свивались в громадный циклон. Он вращался с неистовой скоростью, однако совершенно бесшумно, над гулом автомобилей, выкриками уличных торговцев и потрескиванием светофоров, падал обратно, несколькими изогнутыми ножками-смерчами растворяясь в асфальте и мостовой. Проход находился где-то между Святой Софией и Мечетью — Антон видел, где вворачивается в брусчатку черенок энергетической воронки. Но больше ничего: зрение не позволяло преодолеть искрящиеся т-энергией камни и грунт; под землей царила кромешная тьма.

Операция началась задолго до того, как полковник в сопровождении Антона вошел в одно из сорока шести известных водохранилищ Стамбула. Люди Павла Геннадиевича еще с утра неспешно оккупировали спрятанные в подземельях ресторанчики, рассеялись среди многочисленной толпы туристов. Оружие и снаряжение пронесли в рюкзаках и даже баулах; Отцам помогали ген-измененные торговцы и гиды. Где-то неподалеку находился артефакт и несколько источников радиации — Антона постоянно тошнило, приглушенной болью стучало в висках, и он с беспокойством думал о завтрашнем дне. Что, если смертоносный атом подточит его организм и не позволит освободить Светланку?

Полковник же совершенно не обращал внимания на радиацию. Он часто улыбался и сыпал дурацкими шутками, подмигивал девушкам. В общем, легко играл роль подвыпившего туриста из стран ушедшего Союза.

— Гляди-ка, — сказал он Антону шепотом, когда они начали спускаться по широкой каменной лестнице; из подземелий тянуло могильным холодком, в углах между ступеньками и стенами расплылись пятна гнили. — Работают, мои милые. Работают, мои хорошие!

Полковник наверняка имел в виду свой артефакт и контейнеры с радиоактивными элементами. Но указывал на посетителей водохранилища. Лица ген-измененных расплывались в счастливых улыбках — характерных признаках каждого подвластного Отцам. Глядеть на толпу неестественно скалящихся мужчин и женщин было до отвращения неприятно. На энергетическом уровне Антон видел, что разноцветные силуэты туристов приобретают красноватый оттенок, становятся похожими друг на друга.