На душе у Ремины немного посветлело.

Аксла-телохранитель коротко хакнул. Еще одна смертоносная игла со свистом ушла в сторону корабля. Реми улыбнулась.

— Вот дурачок, — выдохнула она. — Не трать иглы, Кортес! Эту шкуру тебе не пробить.

Он понял ее. Выпрямился. Спрятал иглы, но трубку оставил наготове. Ремина надела свой рюкзак, подхватила карабины, показала Кортесу на рюкзак егеря.

— Возьми это!

Аксла повиновался. Тогда Реми решительно зашагала к тропе, что вела на дно котловины. Сумерки сгущались, но дорожка виднелась отчетливо. Реми и Кортес быстро спустились и встали под кораблем.

Отсюда он выглядел еще внушительнее. «Левкой» не лежал на брюхе, как казалось сверху, а стоял на выдвижных опорах. Ремина не слишком разбиралась в космической технике, но и она сообразила, что мягкой эту посадку назвать было нельзя. Гидравлические амортизаторы одной из опор раскололись. Другая опора была подогнута под днище корабля, отчего тот заметно кренился на правый борт.

Разглядывая повреждения, Реми не заметила, как высоко над ее головой тускло осветился овал люка. В проеме показалась лохматая голова егеря.

Ремина даже вздрогнула, когда наверху раздался его голос:

— Ты уже здесь? Отлично. Докладываю, мисс Марвелл. Прикованных скелетов не обнаружено. Прожорливых хищников — тоже. Радиация в норме. Воды навалом. Реактор дает около десяти процентов мощности. Нам хватит за глаза! Короче, сейчас я помогу вам с Кортесом подняться.

28

Скворцов подоткнул Ремине одеяло, погасил ночник и на цыпочках вышел из капитанской каюты. Как только он притворил дверь, рядом бесшумно возник Кортес. Егерь кивнул ему: правильно, охраняй. И подумал мимолетно: «Выбрал же себе хозяйку, земноводный дьявол…» Линолеум на палубе вздулся пузырями, и Скворцов старался на них не наступать, чтобы не нарушать тишины мертвого корабля. Правда, не совсем мертвого. Искрили потолочные светильники. Звонко капала вода в душевой. А в реакторном отсеке качались стрелки на контрольном пульте.

Управление корабельными реакторами было простым и эффективным. Никаких голографических мониторов и мультисенсоров — тумблеры, кнопки, электрогидравлические манипуляторы и едва ли не катодные трубки. Все, что было максимально устойчиво к механическим повреждениям и утечкам радиации. Зловредная микрофауна Сирены расправилась с высокотехнологичными устройствами, но многожильные медные провода, титановые трубы и керамитовые колбы, заключающие в себе некоторые приборы, оказались ей не по зубам.

Ходовая рубка была мертва, но в отсеке управления реактором возникала стойкая иллюзия, что корабль еще живет. Опусти вот этот рычаг до синей отметки, и кадмиевые стержни медленно поползут из горячей зоны, а эти вот индикаторы покажут увеличение мощности на восемьдесят процентов от расчетной, останется только дать команду на взлет… Но, увы, это была лишь иллюзия — электронная внутренность корабля превратилась в труху, и никакими силами не оторвать теперь от планеты ржавое корыто «Левкоя».

Жаль, что и бортовая радиосвязь почила в бозе, иначе бы Скворцов немедля вызвал патрульный вертолет колохры. Даже ему, тертому калачу и старожилу Сирены, не улыбалось торчать в этой скорлупке до восхода оранжевого солнца, а потом тащиться еще десять километров по полупустыне. Что уж говорить о бедной девчонке, которой и так пришлось хлебнуть горя? Ладно, главное, чтобы мисс Марвелл не пришло в голову заглянуть в третий отсек. Иначе к старым кошмарам обязательно добавятся новые. Пусть дрыхнет как можно дольше. Поспала, поела, попила, приняла снотворное — и опять баиньки. И ей хорошо, и ему мешать не будет. Нельзя ему сейчас мешать… То, что находится в третьем отсеке, требует осмысления. Возможно, это еще один ключик к замочку Сирены, как любил говаривать доктор Розенталь.

Стараясь не скрипнуть проржавевшей дверью, Скворцов проник в третий отсек карго-зоны. Освещение здесь не работало, но егерь взял с собой мощный фонарь, который нашел в каюте бортинженера. Отсек примыкал к многосекторному грузовому трюму, что находился ниже. Здесь были установлены электрические лебедки и даже ручные тали, при помощи которых корабельный суперкарго мог, видимо, перераспределять груз, когда того требовали изменения в ходовом режиме. Если егерь верно представлял конфигурацию трюмов в транспортах «цветочной» серии, то на «Левкое-140» они должны быть радиально расположены вокруг центра масс. Да-да, словно лепестки на чашечке цветка. Насколько это конструкторское решение остроумно, Скворцов судить не мог. А вот как «остроумно» использовал эту конфигурацию тот, кого он, егерь-экзобиолог, считал несуществующим — вполне. Но от этого не становилось легче. Скорее — наоборот…

…М-да, не бывает правил без исключений. Биолог малому транспортному кораблю по штату не положен. С одной оговоркой — если этот корабль не перевозит биоматериал. А «Левкой-140», похоже, перевозил… Любопытно знать, какой именно? Можно спуститься в трюм и посмотреть на маркировку контейнеров, но пока рано. Пока пищи для размышлений хватает и здесь, наверху. Например, кому и зачем понадобилось подводить к грузовому трюму воду? Причем водопровод сей не является частью проектной конструкции.

Луч фонаря выхватывал из темноты наспех, вкривь и вкось, сваренные пучки титановых труб, оплетенных водорослями.

Нет, ну понятно, зачем: чтобы поставлять дистиллированную воду в биованны, расположенные внизу, и отводить воду отработанную… Смело мыслил неведомый коллега и масштабно экспериментировал. Не то что он, экзобиолог Скворцов, который не слишком удачно совместил полученную от предшественника лабораторию с таксидермической фабрикой.

Скворцов присел на корточки перед раскрытым люком одной из секций. Из темной глубины пахло застойной водой, ржавчиной и тленом. Луч фонаря скользнул по цепи тали, отразился в луже, упал на пластиковый бортик биованны, замер на веселом оскале человеческого черепа, чуть покрытого зеленоватым налетом…

Кто это был? Да кто угодно. От командира до кока. Разве сейчас это важно? Важнее узнать, почему останки экипажа покоятся в пластиковых контейнерах… для клонирования.

Скворцов понимал, что, сидя наверху, он ни черта не поймет и что надо спускаться. Но он тянул время. Неясное предчувствие, тень какой-то важной догадки стояла у него за спиной. Хотелось резко обернуться, полоснуть лучом… Когда он окажется внизу, все станет ясным, ну, или почти все, но вдруг от этой ясности ему захочется пустить себе пулю в висок?

Закурить, что ли…

Он вытащил пачку дешевых сигарет, которыми снабдил его на дорожку Микки, механик атолла Алехандро, чиркнул зажигалкой, полюбовался на желто-красный язычок пламени. Прикурил. Пальцы заметно дрожали. Егерь понял, что элементарно трусит. При первом беглом осмотре корабля он обнаружил в трюме карго-зоны скелеты в биованнах-автоклавах, но отнесся к этому почти равнодушно. Другое занимало его — пригоден ли «Левкой» в качестве временного убежища? Оказалось, более чем… А когда он устраивал Реми, кормил ее, спать укладывал, сказки рассказывал, внутри него разгорелся исследовательский азарт. Теперь, когда ничто и никто не мешает, он сидит и трясется, как вшивый салабон перед боем.

Ладно, хватит нюни распускать…

Скворцов в несколько торопливых затяжек докурил сигаретку, сунул фонарь за пояс и подергал цепь тали, скользкую от налета микроводоросли. Цепь слегка проржавела, но несколько рывков сдвинули ее с места. Егерь провел таль вдоль кран-балки, остановил над зияющим квадратом люка. Опустил крюк, оперся на него ногой.

Поехали…

Крюк тали завис в полутора метрах от палубы трюма. Скворцов спрыгнул. Из-под ботинок плеснула вода. Ее оказалось порядочно, по щиколотку. Метнулся луч фонаря. Шарахнулись тени. Что-то живое закопошилось у ног. Егерю стало не по себе, но он быстро взял себя в руки. Ученый все-таки, бывший сержант звездной пехоты, а не институтка. Посветил фонарем — сейсмурии. Совсем крохотные. Молодняк. Опасности не представляют.

«Реми была права, — подумал он, шаря лучом по биованнам-автоклавам. — Они все здесь. Весь экипаж. Командир, старший помощник, оба астронавигатора, бортинженер, бортврач, суперкарго, реакторщик, двигателист, кок, он же бортстюард… Все десять. Хотя почему десять? Должно быть одиннадцать. Плюс биолог… Или лабораторию для клонирования соорудил бортовой медик? Вряд ли… Знаю я этих лепил… Терапевт, хирург, стоматолог, психиатр и патологоанатом в одном флаконе. Где ему еще и генную инженерию осваивать? Квалификация не та…»

Он отвернулся от пластиковых гробов, в которых желтели кости, обвитые водорослевыми талломами, поискал лучом контейнеры с грузом. Ага, вот они…

Продолговатые ящики из синтетического дерева. На боковинах стандартные обозначения: «вверх не бросать», «не кантовать», «хранить в сухом и прохладном месте».

Та-ак, а что внутри?..

Один из ящиков оказался вскрыт. Точнее — варварски раскурочен. Белели сахарные изломы пенопласта, торчали клочья стекловаты. Скворцов порылся в недрах, вынул ампулу с белесым киселем, вчитался в меленькие синие буковки на стеклянном боку…

Вот черт, это же стимулятор роста!

Планета производства — Немезида. Планета доставки — Земля.

Знаменитый немезидианский универсальный стимулятор роста, получаемый путем вытяжки из эмбрионов вида sapiens avis. Страшно дорогое средство. Почти что панацея. Богатенькие Буратино, вроде мистера Марвелла, отваливают огромные деньжищи за такую вот ампулку…

Средство, само существование которого держится в секрете. Панацея, из-за которой мясник Кемпнер учинил на Немезиде резню. Неудивительно, что «попугаи» восстали. Даже самые кроткие существа поднимут бунт, если из года в год много лет подряд чужаки будут убивать самок. Убивать, чтобы воспользоваться чудодейственным свойством не рожденных еще детенышей не по дням, а по часам прибавлять в росте и весе.

Бедняга Кумбс, он думал, что озверевшие аборигены напали на разведчиков просто так. А они уничтожали карателей. Сержант Скворцов, аспирант кафедры экзобиологии, знал из-за чего сыр-бор. Еще бы не знать, если капитан Джереми Кемпнер все уши ему прожужжал: «Сооруди мне, парень, флакончик такой вытяжки, а я тебе — лейтенантские лычки…»

Скотина! И ведь смерть его не берет. Рыщет сейчас где-то, вынюхивает. Может, даже неподалеку…

Скворцов снова взглянул на ампулу, и праведный гнев его улетучился. Сменился более практичными соображениями. В трюме «Левкоя-140» хранилось огромное, но бесхозное богатство. По закону, груз потерпевшего крушение корабля принадлежит тому, кто его обнаружил. Правда, на «Левкой» наткнулся Кристо, но откуда ему, не специалисту, знать истинную цену находки? Недаром же он ограничился мелким мародерством: диван из капитанской каюты упер. Конечно, дон де Ла Вега — чистоплюй, но вряд ли он откажется от столь блестящей возможности существенно пополнить кассу сиренианского отделения ЮГ. Врожденное же благородство не позволит сеньору гранду отказать в некоторой сумме тому, кто преподнесет ему это богатство на блюдечке.

Распугивая юных сейсмурий, егерь обошел трюм секцию за секцией, подсчитал количество драгоценных ящиков. Маловато что-то… Могло быть раза в два больше… Куда в таком случае делось остальное? Магистр унести не мог. Если бы он знал подлинную цену этим ампулкам, не унижался бы перед Марвеллом и его дочуркой. Следовательно, это сделал кто-то другой.

Скворцов вернулся в секцию с биованнами. Скелеты лежали навытяжку и как будто насмехались над ним. Между их ребер торчали титановые трубки.

Егерь точно проснулся. Вспомнил, зачем он спустился в трюм. Не за миллионами, а за пониманием.

«Клонирование, клонирование, — повторял он про себя, рассматривая трубки, что выходили из биованны и поднимались к потолку, сплетаясь в громоздкую систему. — За каким бесом ему понадобилось клонирование? Нашел место и время опыты ставить… И за каким дьяволом он затолкал в автоклавы несчастных космовозчиков? А что, если?..»

Он выпрямился, все еще не веря своей догадке, пошатнулся, словно кто-то залепил ему увесистую плюху.

Это не сами космовозчики, это их клоны! Клоны, выращенные на мясо! Единственная доступная людям пища на планете с правосторонними аминокислотами. Они лежали в этих ящиках, погруженные в физраствор, живые, чувствующие… И полусумасшедшие «оригиналы» спускались сюда, чтобы отрезать от своих копий кровоточащие куски. А изувер-биолог — чтобы сделать несчастным очередную инъекцию немезидианского стимулятора роста.

Или не так. Изувер обещал простодушным космовозчикам спасение от голодной смерти. Они помогли ему соорудить это гигантское орудие пыток. А потом изувер убедил их лечь в биованны: дескать, так надо, ребята. Усыпил наркозом для начала. Когда же они очнулись, то были уже живыми тушами…

Скворцов вспомнил, что он где-то видел похожий способ производства мяса, и тотчас в ушах его зазвучал жалобный вопль несчастного Ветерка, пронзенного десятками трубок, но все еще живого: «Ветерок!.. Ветерок любит хозяина! Лошадке больно! Ветерок хочет к хозяину! Спасите Ветерка, ему очень-очень больно! Ветерок хороший! Спасите, больно!..»

Егерь зажал уши ладонями, и вопль стих. Стоило ему опустить руки и перевести дух, как из темноты карго-зоны послышался голос старого друга и учителя:

— Непрогнозируемые мутации аминокислот, симбиотические связи внутри сухопутных рифовых формаций… Причуды управляемого метаболизма аборигенов, адаптационные биологические механизмы! Мы говорим не об эволюционных, а о революционных процессах, Андрей!..

29

Самуил Розенталь, первый экзобиолог Сирены, жил на задворках молодой Прозерпины. Район, что некогда был центром безымянного поселения людей на враждебной планете в системе двойной Тау Скарабея, со временем превратился в городскую окраину на границе с рифовым лесом. Жилище экзобиолога — фрагмент колониального корабля, часть обшивки и пара смежных отсеков — язык не поворачивался назвать домом, но первым колонистам выбирать не приходилось. Подобных фрагментов на площади примерно в квадратный километр насчитывалось не меньше полусотни. Проявив настойчивость и смекалку, из них можно было бы собрать гигантский корабль заново, точно из перемешанных кусочков головоломки — картинку с диснеевской принцессой.

В одном отсеке Розенталь спал, стряпал, ел и принимал гостей, в другом — работал на оборудовании, что привез на Сирену колониальный транспорт. Аппаратура для спектрофотометрии, микроскопы, лазеры и детекторы честно служили ему больше десяти лет, снабжая драгоценными данными.

— Материалов — на три докторских, — прихвастнул Розенталь, демонстрируя Андрею Скворцову ожерелье из «флэшек». — Да беда — защищаться на Земле нужно. А мне туда дорога заказана…

Розенталь был не стар; насколько Скворцов знал, экзобиологу недавно исполнилось пятьдесят пять лет. Причиной его пессимизма все называли порок сердца, который обнаружился лет семь назад. Болезнь сделала Розенталя невыездным в иные звездные системы. Он понимал, что не выдержит ни перегрузок, ни гиперпространственных маневров, и предпочитал не водить судьбу за нос. И он возлагал нешуточные надежды на своего преемника.

Андрей Скворцов пил приготовленный хозяином кофе с коньяком. Потертое кресло давно стало жестким и неудобным, да и сама обстановочка — холостяцкий бардак плюс проникновение предметов из лаборатории в жилой отсек и наоборот — кого-то, быть может, и смутила. Но Скворцов любил рабочий беспорядок, в его каморке было точно так же — ни развернуться. И дым коромыслом от крепких солдатских сигарет.

— Полевые исследования на Сирене… — Скворцов сделал глоток кофе, поставил чашку на подлокотник. — Я мечтал об этой возможности столько лет! Наверное, со школы мечтал, представляете?

Розенталь поболтал тапочкой, надетой на босую ногу.

— В школе я мечтал о том, чтобы первый гиперпространственный корабль поскорее сошел со стапелей, — сказал он, потирая усы. — Но это все — лирика. Я хочу вас предупредить, Андрей. Сирена — это ящик Пандоры, в котором заперты ответы и, главное, вопросы. Очень часто я держал в руках ключи, ведать не ведая, какие замки ими следует открывать. Вот в чем дело… в невозможности правильно обозначить приоритетную проблему.

Скворцова неожиданно проняло: а что, если за три года, проведенные в компании Кемпнера-мясника да простоватых пехотинцев, он настолько изменился, что теперь ему никогда не вернуться в ипостась ученого мужа? Сейчас колониальная администрация предложила ему должность егеря, и — чего кривить душой? — Скворцов обнаружил, что бродить с винтовкой по инопланетным коралловым дебрям куда легче и приятнее, чем денно и нощно разбирать аминокислоты ксеноморфов на атомарные составляющие.

Что, если Розенталь — первопроходец, ветеран освоения дальних планет — разочаруется в нем?

Скворцов усилием воли заставил себя не нервничать. А то повелось за ним с Немезиды: чуть что не так — в истерику, как кисейная барышня. Или же в бутылку лезет, на пару дней выпадая из социального контекста.

Призраки Немезиды требовали сеанса экзорцизма посредством огненной воды.

— Непрогнозируемые мутации аминокислот, симбиотические связи внутри сухопутных рифовых формаций! — Розенталь встал с дивана, прошелся по отсеку — три шага туда, три шага обратно; он был одет в спортивное трико и новенькую футболку с логотипом ЮГ. — Причуды управляемого метаболизма аборигенов, адаптационные биологические механизмы! Мы говорим, не об эволюционных, а о революционных процессах, Андрей!

Скворцов почувствовал, что пришла пора вставить несколько слов.

— Полагаю, что сиренианский клубок следует распутывать, начиная с молекулярного уровня. Переход правосторонних аминокислот в левосторонние я могу охарактеризовать лишь ненаучным словом «чудо».

— Да? И какой вы делаете вывод? На что оно направлено?

— На нас. Я имею в виду — на людей. Сирена как будто приноравливается к землянам.

Розенталь остановился посреди отсека. Посмотрел на Скворцова с сомнением: стоит ли продолжать разговор на эту тему?

— Вот чего я опасаюсь… — проговорил он. — Как только на центральных планетах прознают, что на Сирене происходят чудеса, необъяснимые с научной точки зрения, сюда сейчас же хлынут фанатики всех вероисповеданий, а кроме них — «тарелочники», контактеры, спиритисты, — экзобиолог оттянул на животе футболку. — Юнион Гэлакси уже пожаловало. Так вот! На Сирене будут искать следы предтеч, артефакты трансгалактических цивилизаций, проявления Святого Духа, в конце концов! Куда же без боженьки?.. Если не сможем объяснить мутацию аминокислот мы — внятно и взвешенно, то объяснят за нас, Андрей! И когда на центральных планетах начнется горячка, поздно будет хвататься за головы!

Скворцов раздумывал недолго.

— Я понял, Самуил Аркадьевич. Процессы в микромире — это ключ. Замо?к следует искать на уровне биосферы.

— И не сомневайтесь! — махнул рукой Розенталь. — Куда делся океан, что покрывал некогда девяносто процентов поверхности Сирены? Как морские обитатели, включая глубоководные организмы, сумели адаптироваться для жизни на суше? Вот это, Андрей, главные вопросы, на которые нам предстоит отыскать ответы.