3

Вторую ночь на Марсе он проводил без сна. Да и кто бы уснул после стольких событий и приключений? Только безнадежный прагматик. Омал прагматиком не был. Он расстался с профессором, которому отвели специальный номер — по сути лишь более комфортабельную и просторную версию термоса, — принял ванну, сдал бастеровское тряпье в чистку, отужинал в одиночестве, заказал в номер марсианского вина — хватит с него самогона! — и как был, в махровом купальном халате, вышел на балкон.

Ночная мгла уступила сиянию восходящего Фобоса. Освещенный криптоном канал жемчужной рекой пересекал усеянную редкими огоньками чашу Большого амфитеатра. Вновь без спросу стал подсказывать Омалу «встроенный» в его память словарь-путеводитель: чаша Большого амфитеатра была древним метеоритным кратером, внутри которого Первотворцы некогда построили свой самый прекрасный город, а по периметру кольцевого вала возвели исполинскую стену.

На Марсе Первотворцы прорыли разветвленную сеть каналов, от которой теперь мало что осталось. Самый большой из уцелевших, названный землянами в честь Эда Гамильтона, пересекал Диа-Сао с востока на запад, проходя сквозь специальные порталы в стене. Столетия спокойной и счастливой жизни сменились веками упадка и запустения. Изначальная раса вымирала, оставляя прекрасные свои города на произвол одичавших потомков. Диа-Сао держался дольше других, но и он пал под натиском времени и варварских полчищ.

Прилетевшие некоторое время спустя земляне воздвигли на западном склоне кратера Рэйтаун — скопище домов и складов из хромосплава, завод по ремонту межпланетных кораблей и космопорт, не говоря уже о кабаках, казино, публичных домах, многочисленных лавчонках, где торговали древностями, и имперской тюрьме. В покинутом было городе вновь закипела жизнь, но эта жизнь имела мало общего с прежней. Новыми обитателями Диа-Сао руководила не мудрость, а всепоглощающая алчность. Невзирая на энергичные протесты археологов Солярного университета, останки былого величия подвергались жесточайшему разграблению. В ход шли даже обломки колонн и мраморные плиты, некогда устилавшие мостовые.

В конце концов от величайшего города осталась лишь восточная его часть, именуемая Старым городом, или Дженкорой, чьи стены, лестницы и арки сверкали сейчас под лучами торопливой луны, словно груда самоцветов. Омал попытался представить, как же выглядели эти великолепные развалины, все еще сохраняющие былое величие, тогда, сотни лет назад. Какие портики поддерживали колонны, что издалека кажутся клыками свирепого зверя? Для чего были воздвигнуты арки, полукольцом охватывающие центральную часть Большого амфитеатра? Служили ли они опорами для транспортной сети или были частью конструкции акведука? Не разобрать…

А сами марсиане изначальной расы? Были ли они клыкастыми, четырехрукими монстрами, как нынешние, или теми получеловеками-полубожествами, которых изобразили скульпторы на входе в тоннель? Омал сам не знал почему, но ему хотелось верить в последнее. Он понимал, что это своего рода межпланетный расизм, но трудно было избавиться от видения прекраснолицых человекоподобных существ, которые спешат по гладким мраморным улицам, степенно беседуют в тени деревьев, брызгают друг на дружку водой из фонтанов, играют на поющих металлических книгах в мудрой тишине библиотек, ставят в лабораториях загадочные эксперименты, влюбляются и торжественно провожают в последний путь умерших…

…Со стороны космопорта донесся вой сирены, который вскоре захлебнулся в тяжелых громовых раскатах. Омал вскочил, опрокинув бокал с вином на белоснежный халат, кинулся к перилам балкона, до рези в глазах вглядываясь в темноту за каналом. Там стремительно разрасталось багровое облако. Из него выплыло рыбообразное тело межпланетной ракеты. На мгновение она замерла в воздухе, будто гимнастка, балансируя на огненном столбе, и вдруг римской свечой взвилась в ночное марсианское небо. Омал провожал ее взглядом до тех пор, пока трепещущий огонек не затерялся среди звезд. Он никогда не видел стартующей ракеты своими глазами, только по видеопласту. И всегда завидовал людям, у которых были деньги на путешествия в Космос или кто сумел приобрести соответствующую профессию.

В дверь номера постучали. Омал с сожалением вернулся к действительности.

«Кого это принесла нелегкая?» — подумал он, во всю ширь распахивая дверь.

Человек с голограммы

1

Человек, что стоял за дверью, не был похож ни на официанта, ни на коридорного. Не толстый и не худой, не высокий, но и не низкий, а скорее плотный, среднего роста. Упитанное, благообразное лицо незваного гостя портили лишь блеклые, будто выцветшие глаза, зато красивого кроя костюм из черного в узкую серебристую полоску синтешелка с лихвой компенсировал этот недостаток. Иначе говоря, весь облик незнакомца говорил о житейской основательности и деловой респектабельности.

— Чем могу? — осведомился Омал не слишком приветливым тоном. В присутствии импозантного незнакомца он чувствовал себя непозволительно вульгарным в халате на голое тело, к тому же облитом вином.

— Добрый вечер! — произнес незнакомец бархатным баритоном. — Если я не ошибся номером, вы мистер Джо Бастер?

— Не ошиблись, — ответил Омал, помедлив.

— Замечательно, — обрадовался гость. — Мое имя Жозеф Бофор, я ходатай по чужим делам.

— Слушаю вас.

— Поскольку миссия моя деликатного свойства, — понизив голос, сообщил ходатай, — мне не хотелось бы обсуждать ее в коридоре… Э-э, вы позволите?

Бофор слегка качнулся вперед, будто собирался упасть. Омалу поневоле пришлось его впустить. Гость быстро оглядел номер: кровать, гардероб, сервис-столик, пара плавающих кресел, на полке электрического камина небольшой видеопласт, на голографическом экране которого беззвучно вещал что-то император Вильгельм Восьмой. Показывали очередное шоу из Селениума — главной императорской резиденции на Луне. Видимо, номер показался Бофору довольно скромным — он сокрушенно покачал головой с идеальным пробором в прилизанных волосах и без приглашения опустился в кресло у столика, на котором все еще громоздилась оставшаяся после ужина грязная посуда.

Омал уселся напротив, вопросительно уставился на гостя.

— Примите мои извинения за ночное вторжение, мистер Бастер, — проговорил тот, — но, узнав, что в «Империале» остановился знаменитый бретёр, я не мог не воспользоваться столь редкой удачей.

«Этого мне еще не хватало, — подумал Омал. — Неужто работодатель?..»

— По роду занятий, — вкрадчивым голосом продолжал Бофор, — я оказываю специальные услуги. Клиенты мои, как правило, люди весьма состоятельные и, попадая в различные щекотливые ситуации, стараются избегать излишней огласки. Тогда и появляюсь я. Поверьте, у меня богатый опыт в таких делах.

— Охотно верю, — откликнулся Омал, — но не очень понимаю, при чем здесь я?

Ходатай по чужим делам тонко улыбнулся, дескать, оценил шутку и сказал:

— Мой нынешний клиент, имени которого я не стану называть, остро нуждается в ваших услугах, мистер Бастер. А вы, насколько я понимаю, остро нуждаетесь в деньгах.

Омал вспомнил о пачке солларов, которая изрядно похудела, — в «Империале» принято было брать плату вперед. В конце концов, даже эти деньги были выданы ему профессором, но кто сказал, что ученый нептунианин будет и впредь финансировать незадачливого психотуриста? Пора бы уже обзавестись собственными средствами.

— Я слушаю вас, мистер Бофор, — произнес Омал, — продолжайте!

— Работа для вас пустяковая, — сказал тот. — Вы должны будете вызвать на поединок человека, имя которого и место встречи вскоре узнаете. Вам, безусловно, известно, что законы Империи допускают личные поединки, следовательно, при вашей прославленной меткости вам ровным счетом ничего не грозит…

— Я должен… убить этого человека? — спросил Омал внезапно севшим голосом.

— Ни в коем случае! — воскликнул Бофор. — Достаточно серьезно ранить.

Омал перевел дух. Одно дело — стрелять по вооруженным до зубов бандитам, к тому же не людям, совсем другое — в человека. Бретёр Бастер наверняка не видел особой разницы, но мелкий клерк Омал — видел, и ему совсем не хотелось отягощать свою совесть убийством. Ранение — другое дело. Хотя тоже ничего хорошего, но если за хорошую плату…

— Согласен, — буркнул Омал.

— Прелестно! — откликнулся ходатай и полез во внутренний карман пиджака. — Вот здесь его голограмма и визитка, — сообщил он, извлекая плотно набитый конверт. — И аванс в две тысячи честных имперских солларов. — Бофор протянул конверт Омалу. — Хватит на приличный костюм и годовой комплект литиевых батарей для атомика. А также на билет в каюту первого класса на борту любого космолайнера. — Он помолчал и добавил: — По завершении операции получите еще столько же, но учтите — этот человек должен быть выведен из строя не позднее завтрашнего вечера! Кстати, по утрам он имеет обыкновение пить кофе в кабачке «Илла», что неподалеку от транспортного агентства компании «Хайнлайнер».

Мистер Бофор легко поднялся.

— А как вы узнаете, что я выполнил… м-м… миссию? — поинтересовался Омал.

— О, об этом не беспокойтесь! — улыбнулся ходатай. — Встретимся завтра вечером, в этом же номере. Спокойной ночи, мистер бретёр!

Он быстрыми шагами пересек номер. Хлопнула дверь, и Омал остался один.

Он взял конверт, распечатал. Вытряхнул пачку солларов в банковской упаковке, визитную карточку и голограмму. Лицо человека на ней показалось Омалу смутно знакомым. Хорошее лицо. Прямоугольный подбородок с ямочкой, узкие скулы, красиво очерченные губы, нос с горбинкой, темные печальные глаза, длинные ресницы, тонкие брови, чистый высокий лоб. Аристократ, наверное. И какой сволочи он мог помешать?.. Как прикажете стрелять в такого человека? Впрочем, еще неизвестно, кто кого подстрелит. Все-таки это дуэль, а не заказное убийство. Рефлексы рефлексами, а уверенность в себе — это уверенность в себе. Ясно как день, что аристократ будет защищать свою жизнь и скорее всего не станет щадить шкуру профессионального дуэлянта…

Омал почувствовал, что дело плохо. Пальцы задрожали, он едва не выронил голограмму. Припомнились слова Артура: «Неужели тебе не надоело, что всякие жирные свиньи решают с твоей помощью свои грязные проблемы…» Впрочем, эти слова были обращены к настоящему Джо Бастеру, а не к самозванцу…

…Влип так влип. А может, взять денежки да удрать? Бофор говорил, хватит на билет в каюту первого класса, следовательно, можно сэкономить. Взять билет в третий класс и свалить куда-нибудь подальше от Марса. На Венеру! Нет, в самом деле — взять и сбежать. Как-нибудь устроится. Он все-таки специалист по консалтингу, неужто не найдет работу? Торчать в офисе день-деньской ему не привыкать…

…Чем больше Омал убеждал себя, чем ярче и соблазнительней становилась картинка бегства и последующей счастливой жизни, тем явственнее он сознавал, что ничего из этого не выйдет. Удрав сейчас, он навсегда отрежет себе дорогу назад, в собственное тело. И больше никогда не увидит маму, единственного близкого человека во всей Вселенной…

…И мисс Би больше никогда не увидит, а хотелось бы…

«С кем бы посоветоваться? — лихорадочно соображал Омал. — С профессором? Скорее всего, док скажет: отлично, Омал, подстрелите этого типа, и дело с концом. Денежки нам пригодятся… Жаль, что пропал Артур. Вот бы кто мог дать дельный совет…»

Но он понимал, что Артур наверняка посоветует то же самое. Выходит, как ни крути, а придется стрелять. Хотя бы в ногу. Уж это прегрешение совесть Омала Мохо как-нибудь выдержит…

Он повертел визитку — скромный белый прямоугольник и прочел: «Лоренцо Кимон, эск.».

— Ма бахт! — вырвалось у него.

И в это мгновение до Омала дошло, с кем лучше всего посоветоваться!

2

Он поднялся на рассвете. Быстро оделся. Прицепил атомик. Спрятал деньги, голограмму, визитку и покинул номер. Ночной портье приветствовал его зевком. Невыспавшийся швейцар нехотя распахнул двери. Омал вышел на улицу, располосованную длинными тенями. Город, казалось, весь состоял из синих и золотых кубов, конусов и пирамид, шаров и призм. Сквозь проломы в исполинской стене прорывались полчища солнечных лучей, но ночная мгла еще сопротивлялась, залегая густыми тенями в укромных местах, маскируясь сизыми клубами тумана, что поднимался с настывшего зеркала Гамильтон-канала.

Омал спросил дорогу у разносчика газет и зашагал вниз по улице. Каблуки его бретёрских сапог дробили сонную тишину. Чуткое эхо откликалось в гофрированных стенах из хромосплава. Думать о том, что предстоит, не хотелось. Хотелось поскорее миновать эти скучные, застроенные невзрачными металлическими хибарами улицы, спуститься с западного склона Большого амфитеатра к набережной, где уже бурлила толпа, вздымались пестрые шатры увеселительных балаганов, раскручивались механические карусели, зазывалы хватали прохожих за рукава, а уличные жонглеры демонстрировали свое виртуозное искусство.

«Стоило так рваться сюда, — угрюмо размышлял Омал, — ублажать Эллу, рисковать немудрящей своей карьерой, а потом и жизнью, чтобы опять делать то, к чему душа не лежит? Этого добра хватало и дома… Ладно, ты желал приключений? Получи…»

Напротив вполне приличного павильона с надписью «Хайнлайнер» и логотипом, изображающим ракету на фоне лунного диска, он увидел ионознак, что сверкал на невзрачном хромосплавовом фасаде кабачка «Илла». Толкнул пружинную дверь. На мокром после утренней уборки полу сияли солнечные квадраты. Смутно отблескивал музыкальный автомат в углу. Пахло карболкой и свежесваренным кофе. Все столики были свободны, кроме одного.

За ним в абсолютном одиночестве сидел человек с голограммы. На нем был серый бархатный сюртук, из обшлагов выглядывали ослепительно-белые манжеты. Шейный платок цвета полуденного марсианского неба был повязан с восхитительной небрежностью. Хрупкую фарфоровую чашечку Лоренцо Кимон держал на отлете, слегка оттопырив мизинец. В оконных лучах чашечка пылала маленьким Солнцем, отбрасывая на гладко выбритые щеки аристократа веер полупрозрачных теней, по форме напоминающих лепестки лотоса. Судя по отсутствующему выражению глаз, Кимон полностью погрузился в себя.

У Омала ослабели ноги. Он спешно опустился на стул. Немедля подошел официант. Омал попросил у него холодной воды. Официант уточнил заказ, но ответа не дождался. Омал уже забыл и о нем, и о своем заказе. Он смотрел только на «клиента». Как подойти к нему? Что сказать?

«Меня послали, сэр, чтобы ранить вас! Вы куда предпочитаете, в руку или в ногу?» Или: «Я должен вас подстрелить, мистер Кимон, потому что мне нужны деньги!» А может: «Мне необходимы деньги, а единственный способ их заработать — это пальнуть в вас из атомика, сударь! Как прикажете поступить?»…

Ма бахт… Вчера все казалось простым и ясным. Он, самозваный бретёр Джо Бастер, отказывается стрелять в Лоренцо Кимона, эсквайра, а вышеупомянутый эсквайр отстегивает так называемому бретёру за это сумму, кратную гонорару. Честная сделка? Вполне. Только как все это вывалить перед незнакомым и наверняка ни о чем не подозревающим человеком? К тому же настоящим аристократом, о которых он, провинциальный землянин Омал Мохо, только в книжках читал. А что, если…

Додумать он не успел. С грохотом распахнулась входная дверь. Жалобно зазвенели бокалы над барной стойкой. Послышались тяжелые шаги и металлическое клацанье. Неприятный мускусный запах наполнил не слишком просторное помещение кабачка. Рука Омала рефлекторно нырнула за пазуху. Он нащупал шероховатую рукоять верного «Бретёра-116». Кто-то встал у него за спиной, обдавая шею влажным дыханием, и сипло произнес:

— Так вот вы где, господин артист!

Кимон, казалось, не слышал этих слов. Он неторопливо допил кофе, поставил чашечку на блюдце, вынул из кармана сюртука трубку и кисет. Так же неспешно набил трубку, чиркнул спичкой. Спустя несколько долгих мгновений в воздухе поплыл ароматный дым.

Тот, кто стоял за спиной Омала, наоборот, с каждой секундой терял терпение. Его дыхание становилось все чаще и все горячее. От звериного запаха Омала уже мутило, и он брезгливо отодвинулся к стене. Теперь он мог повернуться к вошедшему вполоборота и рассмотреть как следует. Зрелище удовольствия не доставляло.

Посреди кабачка, уперев в крутые бока могучие руки (правую заменял металлический протез, напоминающий промышленный манипулятор), стоял здоровенный детина в костюме песочного цвета, бежевых гетрах и черных лакированных штиблетах. Соломенное канотье сдвинуто на затылок. По жирным щекам стекал пот. Тройной подбородок подрагивал. Детина обвел тусклым взором окружающие пространство, пригвоздив к месту официанта и бармена за стойкой. Омала он взгляда не удостоил.

— Ну так что, господин лицедей? — прорычал детина. — Продаете мне свое корыто?

— Я уже отвечал вам на этот вопрос, Штарх, — отозвался Кимон. Голос его был под стать облику — бархатный, но прошитый металлической ноткой. — «Тувия» не продается.

— А я уже говорил вам, господин кривляка, что такой ответ меня не устраивает! — заявил Штарх. — У вас есть время подумать до вечера. А чтобы вам живее думалось, получите вот это!

Над головой Омала просвистело что-то тяжелое, он едва успел пригнуться. Брошенный Штархом предмет грохнулся на стол Кимона, расколотив кофейный прибор. Артист вскочил, спасая брюки от остатков разлившегося кофе, но тут же забыл о них. Среди осколков и лужиц лежал гребень из тускло-желтого металла, инкрустированный зелеными камешками. Длинное холеное лицо Кимона побледнело, он выронил трубку.

— Жду вашего звонка! — рявкнул Штарх. Скрипнул пластик пола, загрохотали шаги, хлопнула дверь.

— Варра, — прошептал артист, прижимая гребень к губам.

…Скользкий шелк платья, облегающего горячее гибкое тело, кошачьи глаза… Анта одели ута…

Омал тряхнул головой, отгоняя непрошеное видение, поднялся, обогнул стол, поднял оброненную трубку, протянул ее артисту.

— Кто это был, господин Кимон?! — спросил Омал, напрочь забыв о своих сомнениях и страхах.

— Петер Штарх, — ответил артист, не сводя взора с драгоценного гребня. — Содержатель борделей, ночлежек, казино, кабаков, лавчонок, торгующих краденым… Днем — респектабельный джентельмен, ночью… Позвольте, — встрепенулся он. — Откуда вам известно мое имя?

После некоторого колебания Омал протянул ему визитку. Кимон покачал головой.

— Не понимаю, как она к вам попала?

Момент настал, и Омал коротко рассказал артисту о визите Бофора и его заказе. Кимон окинул его проницательным взором.

— Выглядите вы и впрямь как бретёр, — заключил он, — но манеры у вас иные… Вы совсем не похожи на человека, для которого чужая жизнь имеет твердую цену…

— Так и есть, — отозвался Омал. — Я не бретёр, хотя вынужден выдавать себя за него.

— Понимаю вас, — проговорил артист. — Я ведь тоже не тот, за кого себя выдаю… — Он помолчал и добавил: — Но условимся, господин ЛЖЕБРЕТЁР, вы не пытаетесь узнать моей тайны, а я — вашей.