— Но это…

— Оставьте, Жак! Qui sine peccato est vestrum, primus in illam lapidem mittat! [Кто из вас без греха, пусть первым бросит в нее камень (лат.). Евангелие от Иоанна.] Скоро поймете, что мир не так прост, каким вы привыкли его видеть на землях вашего батюшки!

Закончив эту довольно странно прозвучавшую фразу, Орландо де Брег вдруг замолчал и пришпорил гнедого жеребца. Мне ничего не оставалось, как последовать его примеру, чтобы не оказаться перед закрытыми городскими воротами…

Баксвэр — самый старый портовый город на южном побережье нашего королевства Он раскинулся на скалистых берегах большой бухты, которая своими очертаниями напоминала лошадиную подкову. Сюда можно было попасть либо морем, либо по единственной дороге, которая проходила по широкому распадку. Этот распадок, обильно украшенный огромными валунами и скальными обломками, был весьма удобен при обороне города и позволял горожанам защищаться малыми силами. На севере Баксвэр был надежно прикрыт высокой стеной с тремя сторожевыми башнями, а со стороны моря его покой хранили старая крепость и западный бастион, расположенный на прибрежном утесе.

Позволю заметить, что удачное расположение не сделало жителей счастливее и богаче. Город столько раз подвергался осадам, что от былого процветания не осталось и малейшего следа. Казалось, минувшие битвы нанесли такие раны, что в душах горожан поселилась глухая безысходность и смирение перед неизбежным.

Ремесла и торговля находились в упадке, налоги собирались крайне неаккуратно, что, по некоторым слухам, раздражало короля и добавляло уныния в жизнь города. В прошлом здесь проводилось две ярмарки в год, а сейчас лишь одна, которая не радовала ни количеством покупателей, ни выбором товара. Эти скорбные обстоятельства коснулись и монастыря Святой Женевьевы, который размещался на высоком холме, в западной части Баксвэра. Его стены и здания нуждались в серьезном ремонте, а некоторые помещения пребывали в столь плачевном состоянии, что грозили обрушиться прямо на головы монахов.

Мы добрались до города перед самым закрытием городских ворот. Надеюсь, вы не будете держать зла за то, что не опишу все увиденное. Признаться, день выдался очень тяжелым, и я мечтал лишь об одном — добраться до монастыря или найти какой-нибудь постоялый двор, чтобы согреться и получить миску горячей похлебки.

Как только прошли сквозь сумрак надвратной башни, наш благородный спутник указал дорогу к монастырю, а затем извинился и попрощался. Он так быстро скрылся в одном из переулков, что я даже не успел поблагодарить за помощь.

Несмотря на поздний час, улицы были заполнены народом. Мне, выросшему в глуши северных провинций, кучка людей показалась настоящей толпой. Праздные гуляки, нищие, несколько крикливых старух и оборванный бродяга, который тащил на веревке худую козу. Чуть поодаль, подпирая плетеную изгородь, стояла группа мальчишек, которые проводили нас хищными взглядами, но натолкнулись на мой взгляд и сразу потеряли интерес к нашим уставшим и озябшим персонам.

Увы, нынешний день был не самым удачным! Как сказал брат-привратник, стоявший у монастырских врат, настоятель отбыл в отдаленную обитель, расположенную в полутора неделях пути от Баксвэра. Монастырский приют для путников был переполнен, и нам не оставалось ничего другого, как развернуть лошадей и поискать ночлег в городе.

Глава 3

Мы с Пьером собрались вернуться обратно к городским воротам, где находился один из постоялых дворов, но едва тронули поводья, как я заметил всадника, чья фигура показалась очень знакомой.

— Шевалье де Брег?

— Жак, вы что, заблудились? Монастырь находится за вашей спиной.

— Да, я уже там был. Мне сказали, что отец-настоятель…

— Уехал, — догадался Орландо.

— Вы правы.

— Признаться, я совсем забыл, что он собирался навестить братьев из Лесной обители. Ну что ж, невелика беда! В городе есть несколько достойных мест, где можно получить горячий ужин и приличный ночлег. Если вы не против, то покажу одно из них.

— Не знаю, как вас и благодарить. Вы так добры.

— Пустое, мой друг.

Не прошло и четверти часа, как мы добрались до постоялого двора «Королевская охота». На деревянной, потемневшей от времени вывеске было изображено несколько всадников, преследующих оленя. Дабы у посетителей не возникало ненужных сомнений, голова одного из охотников была украшена короной. Окна были темны, но стоило нам постучать, как дверь распахнулась, и я увидел невысокого и плотного мужчину. Вопреки здешним обычаям, его седые волосы были коротко подстрижены, а борода и длинные усы подтвердили мою догадку, что он побывал на юго-востоке и перенял привычки тамошних жителей. Про эту особенность южан мне рассказывал Барт Уэшем, когда описывал свои приключения и походы. Что касается наряда, то на нем была обычная для горожан одежда, пояс из буйволиной кожи, на котором висел кошелек, и нож с коротким, но широким лезвием.

— Добрый вечер, господа!

— Скорее доброй ночи! — улыбнулся де Брег. — Мастер Гай, у вас не найдется свободной комнаты для моего знакомого?

— Сударь… — с некой укоризной заметил хозяин. — Для вас и для ваших друзей все что угодно и когда угодно!

— Вот и хорошо! Тогда я поручаю вашим заботам этого славного юношу. Его зовут Жак де Тресс. Он прибыл в монастырь, чтобы посвятить себя служению Всевышнему…

Пусть и забегая немного вперед, но я поведаю вам чуть больше, чем узнал бы простой странник, впервые попавший на улицы города. Этого человека звали Гай Григориус. Позднее мне доводилось слышать множество слухов как о нем самом, так и о причинах, побудивших его открыть свое заведение.

Злые языки утверждали, что давным-давно он был послушником одной обители, но так двусмысленно толковал уставы, что был неоднократно порицаем настоятелем за поступки, которые никоим образом не сочетались с порядками братства. Согласно другим слухам, он был приором отдаленного монастыря, принявшим — по велению души и сердца — святой обет нести Слово Божье всем заблудшим овцам в стаде Господнем. Его решение ознаменовалось знатным погромом в трапезной и повлекло резкое увеличение числа страждущих у брата-инфирмария, который извел на кровоподтеки годовой запас бодяги и подорожника, после чего Гай Григориус и был изгнан.

Как бы там ни было, но сей образованный муж открыл кабачок неподалеку от северных ворот, где обращался к посетителям с короткими проповедями, в которых всячески порицал тех кабатчиков, которые разбавляли вино простой колодезной водой. Увлекшись, Григориус зачастую богохульствовал, но всегда осенял себя крестным знамением и смиренно добавлял: «Боже, запиши на мой счет, потом сочтемся!»

Если же — надо заметить, весьма редко — в кабачке и случались потасовки между гостями, разгоряченными вином и блудницами, то Гай горестно вздыхал и обращал взгляд к небесам. После чего брал в руки приличную дубину и самолично успокаивал буянов, раздавая — по его словам — «полное отпущение грехов». В особых случаях мастер Григориус звал на помощь поваренка — громадного детину по имени Джори, который был только рад отвлечься от вертелов и жаровен.

Я так устал, что отправился спать, едва разделавшись с миской горячей похлебки. Гай выделил мне небольшую комнату на втором этаже, где стояли удобная кровать, маленький стол и тяжелая лавка. Оловянный подсвечник, оставленный хозяином, позволил заметить на стене оленьи рога, на которые можно было повесить сырую одежду, в надежде, что до утра она высохнет. Мне оставалось лишь помолиться и с большим удовольствием растянуться на тюфяке, набитом соломой. Пьеру тоже нашлось местечко, и день, принесший столько забот и треволнений, наконец закончился…

Наутро, после скромной, но сытной трапезы, я хотел спросить у хозяина совета насчет продажи лошадей, но не успел начать беседу, как услышал крик уличного мальчишки. Этот крик спутал мои мысли, и я, слегка раздосадованный этим обстоятельством, был вынужден обратить внимание на спешащих прохожих.

— Ведьма!!! — раздался оглушительный женский визг. — Сегодня ее сожгут!

— Куда все бегут? — спросил я у старика, который стоял у дверей трактира и равнодушно смотрел на суетившихся горожан. Он окинул меня взглядом и хмыкнул:

— Вы, сударь, видно, не местный?

— Нет, я прибыл из северных провинций.

— Сегодня казнят Катрину из Веймора.

— Казнят? За что?

— Разве не слышали, что кричат люди? — Он покачал головой. — Она ведьма и призналась в своих злодеяниях. Ее сожгут в полдень на центральной площади.

Признаться, мне стало любопытно. Никогда прежде не видел публичных казней, если не считать смерти двух оборванцев, которых уличили в краже и повесили во дворе отцовского замка. Надо же! Ведьма… Настоящая ведьма! Не мог упустить такого зрелища и поспешил за горожанами, которые двигались к месту казни. Увы, я был молод и глуп…

Улочки, прилегающие к площади, понемногу заполнялись людьми. Чумазые мальчишки, похожие на стремительных воробьев, облепили не только деревья, но и каменные ограды. Люди постарше неторопливо бродили вокруг высокого помоста, толкались и даже бранились в надежде присмотреть местечко повыше и поудобнее, дабы не упустить мельчайшие подробности предстоящей казни.