Игорь Негатин

Судьбы цвета хаки

Поднятая ветром пыль завивалась причудливыми кольцами, как огромная змея в неистовом сакральном танце. Она хлестала землю, покрытую мелкими трещинами, будто усмиряла жизнь, притаившуюся в безбрежных просторах предгорья. В быстро наступающих сумерках это выглядело пронзительно и жутко. Разноголосый вой ветра лишь усиливал безумную картину, похожую на смертельную схватку. Битву с чем-то непознанным, выходящим за пределы человеческого разума.

Огромная трехметровая ящерица, лежащая в зарослях сухой травы, подняла голову и прислушалась. К шуму ветра добавился посторонний звук — отдаленный рокот мотора. Он нарастал, отдаваясь гулким эхом от скал и перекрывая протяжный стон ветра. Натужно взревел движок, преодолевая очередной подъем, и по гранитным валунам, отбрасывая длинные черные тени, полоснул резкий свет фар. Ящерица метнулась в сторону и исчезла. Несколько секунд спустя раздался металлический скрежет, и звук резко оборвался. На пригорке, уткнувшись крылом в скалу, застыл запыленный джип, похожий на странное одноглазое существо…

Утром ящерица вернулась. Послышался шелест выгоревшей на солнце травы, и над камнями возникла широкая, слегка приплюснутая голова. Гребень из небольших, обтянутых кожей шипов начинался у основания носа и тянулся до самого затылка, превращаясь в устрашающее жабо. Она медленно влезла на камень и застыла словно изваяние, покрытое зеленоватой патиной. Спустя несколько минут ящерица вздрогнула и, шевельнув коротким хвостом, открыла пасть. Запах… Запах крови — вот что заставило ее вернуться! Медленно, часто замирая, она начала приближаться к машине.

В джипе было два человека. Один из них, в камуфляжной куртке, покрытой бурыми пятнами, был уже мертв. Судя по всему, он вел машину до последнего. Так и умер — привалившись боком к двери, продолжая сжимать в руках бесполезный руль. Позади него, на небольших, плотно набитых брезентовых мешках лежал светловолосый мужчина лет тридцати, одетый в изорванную, выгоревшую под солнцем ветровку. Он хрипло дышал, уставившись остекленевшим взглядом в разбитое боковое стекло. Наступил полдень, когда рядом с машиной мелькнула тень. Жизнь научила ящерицу осторожности, но чувство голода сильнее страха. Хорошо знакомый запах крови… Значит, внутри есть мясо. А если там мясо, значит, его можно и нужно съесть. Мужчина с трудом повернул голову, и последнее, что он успел сделать в жизни — это прошептать: «Тварь…»


Поселение, расположенное неподалеку от горного перевала, носило гордое имя Аламо. Нет, это не тот знаменитый американский городок в южном Техасе, который прославился сражением между поселенцами и мексиканской армией. Это другой город — затерявшийся под чужим небом, в иных широтах, на выжженной палящим солнцем земле. Горячий ветер покрывал дома пылью, будто старался приглушить краски, чуждые этому миру. Все было засыпано этим красноватым налетом, отчего город выглядел гораздо старше, словно на этих стенах оседал пепел прошлых веков. Пыль старит. Как морщины на человеческом лице.

Небольшой двухэтажный дом, находящийся на центральной улице городка, ничем не отличался от других. Разве что поблекшей вывеской «Sam’s Gun Store», висящей на фасаде. Приветливо звякнул дверной колокольчик, и на залитую солнцем улицу вышел коренастый сорокалетний мужчина. Прищурившись, он посмотрел в конец улицы, где в широкие ворота промзоны, рыча моторами, втягивались машины. Конвой…

Среди железа, окрашенного в привычный защитный цвет, выделялся один джип, остановившийся в стороне от каравана. «Сузуки Самурай», песчаной масти, с нарисованным на капоте бурым медведем. Зверь хитро щурился, протягивая зрителям мощную лапу, на которой лежал винтовочный патрон. Чуть ниже — короткая надпись: «Побежишь — умрешь уставшим!» Из джипа, сдергивая с лица платок, выпрыгнул молодой парень. Голубоглазый, русоволосый, лет двадцати — двадцати пяти. Крепкого телосложения, он сам напоминал этого сильного зверя. Кряжист и нетороплив, даже передвигался очень похоже — мягко, слегка вразвалку, словно таежный хозяин в малиннике. Мужчина осмотрелся и направился к одной из машин, где с привычными слуху матерками командовал офицер с капитанскими звездами на погонах.

— Товарищ капитан!..

— Погоди, Никита, — оборвал его собеседник и, повернувшись к машинам, крикнул: — Старлей, не разводи бардак! Как первый раз замужем, блин!

Затем он повернулся к парню и усмехнулся:

— Ну что, отпускник, дальше один поедешь?

— Так рядом же, товарищ капитан, — улыбнулся Никита. — Два часа — и дома…

— Ну, смотри, Никита, осторожнее. Ладно, хорошего отпуска! Бате — большой привет.

— Обязательно…

Мужчины попрощались, и парень отправился дальше. Проехав по центральной улице, свернул направо и затормозил у здания с красноречивой надписью «Saloon». Здесь хорошо кормили, а уж стейки подавали такой величины, что уйти голодным было невозможно. Даже для самого большого любителя поесть! Примерно через час он вышел на улицу и, тяжело отдуваясь, забрался в машину.

— Обжоры аламовские! — сказал Никита и повернул ключ зажигания.

Дизель привычно заурчал, словно не вовремя разбуженный кот, и джип мягко тронулся с места. Выехав за пределы городка, мужчина переложил на соседнее сиденье «калашникова» и взял курс на северо-запад, вдоль реки Рио-Гранде. На севере виднелся горный перевал — постоянный источник опасности для местных жителей и путешественников. Именно оттуда приходили банды, промышлявшие на дорогах. Когда машины шли караваном, под конвоем военных, то риск сводился к минимуму, а вот одиноким путникам зевать не следовало — можно и без головы остаться. Иногда, под настроение, разбавленное хорошей порцией виски, старожилы Аламо любят рассказывать, как город несколько суток отбивался от бандитов. Отбились, конечно, но с какими потерями…

Вырвавшись на простор, Никита натянул на лицо платок и прибавил скорость. Звук мотора спугнул стадо антилоп, пасущихся неподалеку. Задрав головы, украшенные круто изогнутыми рогами, животные рванули в сторону и исчезли в клубах пыли. Водитель проводил их глазами и усмехнулся — хороший обед убегает! Обед, а заодно и ужин. Но какая тут охота, если после аламовских разносолов и сидеть трудно…

Через несколько часов Никита сделал небольшую остановку. Дом его отца находился совсем рядом. Еще несколько километров — и на берегу реки появится хозяйство, которое местные жители называют Шато Нардин. Небольшой каменный дом, окна забраны декоративными (но довольно крепкими) решетками. На заднем дворе — несколько подсобных построек и колодец, облицованный гранитными валунами. Нечто похожее Никита видел в книгах своей подружки. Там такой стиль назывался испанским колониальным. Парень бросил задумчивый взгляд на окрестности и покачал головой — он собирался провести свой отпуск в Рио, но перед самым отъездом отец прислал телеграмму, чтобы сын обязательно приехал. Здоровье у родителя было крепкое, и подозревать что-нибудь нехорошее причин не имелось. Спустя полчаса Никита был дома. Отец, встретивший его на пороге, находился в добром здравии. После холодных (на посторонний взгляд) приветствий они прошли в дом, где был накрыт стол.

— Проголодался в дороге? — покосился отец.

— Да нет… Не очень…

— Значит, мой руки — и за стол…

— Лучше переесть, чем недоспать, — вздохнул Никита и пошел в ванную. — Отец, я привез тебе несколько бутылок вина из Виго. На мой взгляд, неплохое.

— Разве это вино? — пробурчал мужчина. — Кислятина. Эта земля не способна вырастить виноград, пригодный для хорошего вина. Она слишком скупа на подарки.

— Бурчишь, как удалившийся на пенсию винодел, — вытирая руки полотенцем, улыбнулся парень. — Мол, раньше и девки были сговорчивее, и вино благороднее…

— Среди наших предков не было виноградарей, только военные. И не путай винодела с виноградарем. Между этими двумя ремеслами, большая разница.

— Судя по результату, не очень большая. Разве наши предки из Бордоле? Помнится, ты мне рассказывал только про Париж.

— Люди, носящие фамилию Нардин, — жуткие непоседы, — усмехнулся мужчина, — и твой характер — прекрасное тому доказательство.

— Я знаю…

— Значит, выслушаешь еще раз, не переломишься. Мог бы и чаще приезжать.

— Отец, ты же знаешь — служба!

— Знаю, Никита, знаю…

— Немцов тебе привет передавал.

— Владимир? Тоже хорош; мог бы и заглянуть к старику.

— Тебе пятьдесят лет — и ты считаешь себя стариком? — улыбнулся Никита.

— По опыту прожитых лет я старше вас обоих, вместе взятых, — пробурчал отец. — Ладно, приехал — и хорошо. Рассказывай, что в мире нового? Абреки не шалят?

— Есть немного. В открытую не рискуют, но по мелочи паскудничают.

— А эти, мать их… благодетели?

— Отец, почему ты так орденских не любишь? Они, конечно, козлы, но ты их просто на дух не переносишь!

— Есть за что… Демидовск так и держат на половинчатом пайке?

— Ничего нового, — пожал плечами Никита, — в отряде поговаривают, что некоторые товары мы заказываем через посредников. Орден почувствовал силу, и вполне понятно, что хочет ее ограничить. Даже через Москву пробовали надавить, но наши быстро разобрались и послали центр куда подальше. В общем — все как всегда.

— Как всегда, говоришь… — Мужчина прищурился, провел рукой по шраму на подбородке и задумчиво продолжил: — Ну что же, может, и пора… Слушай, Никита, отпуск мы проведем не здесь. Я тебя не зря телеграммой вытащил. Понимаю, что в твоем возрасте интереснее отплясывать на карнавалах в Рио, чем слушать байки старого отшельника. Есть одно дело, которое хочу закончить. Пока не одряхлел…

Вечером, после сытного ужина, они уселись на веранде, освещенной несколькими лампами. На небольшом столике стояла бутылка красного вина, привезенного Никитой, и тарелка с нарезанным сыром. В противомоскитную сетку бились привлеченные светом насекомые. Где-то в темноте хрипела большая гиена. Мир жил своей обычной жизнью.

— Какое дело, отец?

— Не торопи события, сынок. Это долгая история…

— Разве мы куда-нибудь торопимся?

— Сегодня — нет, — покачал головой отец, — а вот завтра времени на разговоры не останется. Нас ждет небольшая прогулка на юго-запад.

— В сторону Демидовска?

— Нет, еще дальше. В горы.

— Отец, там рядом Джохар-Юрт…

— Мы пойдем не напрямую, а через Сао-Бернабеу. Затем от Рио спустимся вниз по побережью.

— Ты задумал опасное дело, — нахмурился парень. — Нас только двое…

— Не опаснее, чем жить. Тем более, — усмехнулся его отец, — что завтра нас будет трое.

— Трое? — переспросил Никита. — Кто третий?

— Один мой старый друг. Ты знаешь, — мужчина попробовал вино, посмотрел на бокал и удивленно хмыкнул, — что в этот мир я попал еще в пятом году. Это тысяча девятьсот восемьдесят восьмой год по летоисчислению Старого Света. В те времена людей здесь было мало. Четыреста с лишним тысяч жителей. Большинство из них жило в районе Виго, Нью-Портсмута и Порто-Франко. Даже Вако еще не было. На его месте был форт с небольшим гарнизоном. Его называли Западным или «Последним приветом». Самая крайняя точка Нового мира. Именно здесь, на границе этого форпоста, начинались дикие земли, где не ступала нога человека. Не было ни Демидовска, ни Аламо. На побережье, там, где сейчас расположился форт Линкольн, стояло несколько рыбачьих хижин. Люди собирались в небольшие группы и на свой страх и риск отправлялись на запад. Словно в Старом мире, когда осваивали Америку. Многие из них умирали от лихорадки, погибали в стычках с бандитами или становились кормом для местной фауны. Но, кроме отправки переселенцев, были организованы и несколько научных экспедиций. «Для изучения Нового мира», — как любили говорить люди Ордена.

— А с кем же был ты? — неожиданно спросил Никита.

— Я, — усмехнулся отец, — был сам по себе.

— А мама?

— Мама… — запнулся мужчина, — Лена была со мной. Всегда…

Они немного помолчали. Никита почти не помнил своей матери — она погибла, когда ему было около двух лет. Так она для него и осталась светлым образом на нескольких чудом сохранившихся фотографиях. Когда подошло время учиться, Нардин-старший собрал вещи, посадил ребенка в машину и отправился в Порто-Франко. В 1993 году это был единственный город со школой и интернатом. Чуть позже они перебрались в Аламо. Два года тому назад, когда Никите исполнилось восемнадцать, он, посоветовавшись с отцом, отправился в Демидовск и поступил на службу в Русскую Армию. Отец построил этот дом и зажил неторопливой жизнью отшельника. Иногда к нему приезжали городские охотники, для которых он организовывал охоту на антилоп, наведывались знакомые из Демидовска. Обычная, ничем не примечательная жизнь. Возможно, кто-то назовет ее скучной. Может, это и так…

— Папа, все это я слышал и раньше, — нарушил затянувшуюся паузу Никита, — но ты никогда не рассказывал мне одну историю.

— Какую?

— Почему ты решился прийти в этот мир?

— Почему? — переспросил отец. Он немного помолчал, провел рукой по лицу и задумчиво повторил: — Почему…


1988 год. Кальви, Корсика. База

Иностранного легиона. Второй парашютно-десантный полк

Плотный мужчина с четырьмя майорскими полосками на погонах встал из-за стола и подошел к стоящему посередине кабинета мужчине.

— Поль, мне чертовски жаль, что так получилось, но ты же понимаешь…

— Так точно! Я все понимаю, mon commandant! [Мой майор (фр.) — уставное обращение к старшим по званию.]

— Это сокращение, задуманное в Париже. — Майор покачал головой и поморщился. — Мне кажется, что они поторопились.

— Мне тоже так кажется, но ничего не поделаешь — приказ есть приказ.

— Нам будет тебя не хватать, Поль Нардин…

Поль Нардин — это я. Да, именно так, с ударением на второй слог. Мне тридцать четыре года, и при росте метр семьдесят пять во мне около восьмидесяти пяти килограммов. Причем смею вас уверить, что ни одного грамма не приходится на жир. Я смугл и черноволос, хотя седина уже серебрится на коротко подстриженных висках. Глаза темно-зеленые, привычно прищуренные, как это бывает у европейцев, которые много времени провели в жарком климате. Что еще? Худощавое скуластое лицо и шрам «образца 1978 года» на подбородке — память о майской переделке в Заире. Сейчас я нахожусь в городке Кальви, на Корсике. Это родина Христофора Колумба, место, где адмирал Нельсон остался без глаза, и база нашего Второго парашютно-десантного полка. В отставку выхожу в звании сержант-шефа. За плечами — три контракта и пятнадцать лет выслуги, по которой я имею право на персональную пенсию. Она не велика, но с голоду не умру. Надо заметить, что третий контракт отработал не полностью. Мне оставался целый год, но увы — это не моя вина. В Париже, после бурных и продолжительных дебатов, все же приняли решение о сокращении Иностранного легиона. Причина? Она банальна, как все политические ошибки. «Слишком дорого для Франции!» Ну что же: может быть, и так. Слишком дорого… Как бы там ни было, но француженки не стоят напротив министерства обороны с гневными плакатами, требующими вернуть своих сыновей домой из какой-нибудь африканской «задницы». В опасных местах отдуваемся мы — легионеры. Забыв про эту «мелочь», сокращение прошлось железной щеткой по нашим рядам. Сегодня, с опозданием в месяц, пришел приказ и мне. «Увольнение по причине сокращения». Отныне Поль Нардин предоставлен сам себе. В конце концов, майор прав — я еще достаточно молод, чтобы заняться чем-то иным, кроме как восстанавливать «конституционный порядок» где-нибудь в Африке или Южной Америке. Не я первый, не я последний…

Через месяц я вернулся в Париж, где родился и вырос. Навестил мать. Она постарела. В ее некогда черных, как вороново крыло, волосах появились серебряные пряди. Моя вина… Мы, скажу честно, мало общались. Вскоре после смерти моего отца, в 1971 году, у нее появилась новая семья. С отчимом, служащим нотариальной конторы, мы, как говорится, не сошлись характерами. Он считал меня слишком наглым, а я его — слишком большой сволочью. В канун моего восемнадцатилетия мы крепко повздорили. Этот жирный придурок позволил себе сказать резкость про моего покойного отца. Секунду спустя он неожиданно упал, причем так неловко, что сломал себе челюсть. Прискорбный случай сказался лишь на его аппетите (несколько недель он питался через трубочку), но наших отношений не улучшил. Не скажу, что меня это сильно расстроило. В результате всего этого в 1973 году, после получения степени терминаля [Терминаль — бакалавр.], я отказался продолжать учебу и завербовался в Иностранный легион. Про службу рассказывать не буду. Если вас это интересует по долгу службы, то все подробно описано в моем личном деле. Там найдется все, начиная от учебной базы в Кастельнодари.

Еще мгновение — и я вижу ворота кладбища Сен-Женевьев-де-Буа, в сорока километрах от Парижа. Чуть левее православной церкви Успения Божией Матери — несколько дорогих для меня могил. Здесь похоронены мой отец, дед и даже прадед. Нет, фамилия Нардин — не русская. Предки были французами, которые после Французской революции уехали в Россию. После 1917 года они вернулись обратно. Если сказать точнее, то вернулся мой прадед с семьей. Круг путешествий «русских французов» (как назвали нашу семью соседи) замкнулся. Пятнадцать лет спустя я возвращаюсь к своим истокам, оставив в прошлом бесшабашного юношу, который любил жизнь. Мечты развеялись прахом, а прошлое иногда приходит по ночам. Оно садится у изголовья и таращит свои мертвые глаза в пустоту. Хотя нет, это другое прошлое. То, что заставляет просыпаться в холодном поту, когда вижу черно-белую кровь и погибших друзей. Странно, но мои сны никогда не бывают цветными. Может, это и к лучшему? Отгоняю от себя эти видения, просиживая до рассвета у окна, выходящего на тихую парижскую улочку, но они не уходят. В комнате прохладно, по стеклу стекают капли дождя, а я кожей ощущаю африканскую жару и слышу звуки очередной войны. Войны, о которой забыли спустя несколько месяцев после того, как отгремели последние выстрелы. Для меня это воспоминания с привкусом горечи и боли. Для других — еще одна точка на карте мира, где схлестнулись интересы политиков и дельцов. И конечно, еще одна подходящая тема для журналистов, чтобы привлечь аудиторию телевизионных каналов и продажных бульварных листков.

Подходящей работы на родине не нашлось. Были несколько предложений, но я, немного подумав, отказался. Слишком тонкая грань между криминалом и честным бизнесом. Вы можете не верить, но даже у наемников есть определенный кодекс чести. Так бы, наверное, и мучился, как это часто случается с легионерами, которые не смогли найти свое место в мирной жизни. На мое счастье (или несчастье, не знаю), из полка мне переслали письмо от моего старого приятеля Джузеппе Марино. Человека, с которым я дружу больше десяти лет. Бок о бок мы участвовали во всех переделках, где принимал участие наш Второй парашютно-десантный полк. Вместе с ним штурмовали отель «Импала» в Кольвези и глотали пыль в Африке. Старина Пеппино [Пеппино — производное от имени Джузеппе.] после того, как три года назад ушел в отставку, уехал в Америку, где поселился в маленьком городишке Флоресвиль, неподалеку от Сан-Антонио. Первое время он работал телохранителем у одного техасца, занимавшегося нефтяным бизнесом, а потом женился на худенькой гречанке по имени Ия и устроился в частную охранную фирму. Купил в кредит небольшой домик и живет, наслаждаясь сомнительными прелестями тихой семейной жизни. Как я понял из нескольких скупых строк, клиентов у его конторы немного. Обслуживают небольшую корпорацию, которая трясется над своими секретами, как курица над первым яйцом, и денег на охрану не жалеет. По словам Джузеппе, работа не пыльная (он уже отрастил небольшое брюшко и привык к телевизору по вечерам). Согласен — это лучше, чем устанавливать порядок в очередной банановой республике, которая не поспешила прогнуться перед нашими толстосумами. Почему бы и мне не попробовать пожить спокойной и размеренной жизнью? Ожирение мне не грозит — в нашем роду отродясь толстяков не было.