Он сунул мне какую-то серую тряпицу, вынутую из свёртка. Я принял вещицу и покрутил в руках. Больше всего она походила на очень короткие порты.

«Сие есть трусы, — тут же подсказал толмач, прошептав на ухо, — сие есть исподнее».

Исподнее так исподнее. Я растянул тряпицу, а потом скинул с себя длинную белую рубаху, оставшись нагишом. А чего стесняться-то? Здесь баб нет, чтоб они визжали и разбегались, боясь за свою честь.

Исподнее я надел быстро, но при этом сразу удостоился насмешки со стороны Вась Вася.

— Угу, сам. Ты их задом наперёд одел и шиворот-навыворот. Блин, не был бы я в том дерьме, что сейчас, даже не думал бы тебя взять. С тобой геморроя будет больше, чем с иным троллем.

Я поднял взгляд на Василия. Упырь он везде упырь, но сейчас в словах этого умертвия сквозило то же, что и в речах Ратибора, убитого мной. Нехорошо так просквозило. Захотелось взять этого толстяка за горло и прижать к стене.

— Ну да ладно, — продолжил Вась Вась, — мы сделаем из тебя человека.

Он достал из свёртка синюю, как чистое небо, рубаху и приложил к моей груди, привередливо рассматривая, впору ли одёжа будет. А я уставился ему в глаза, скрытые за жёлтой слюдяшкой. И покуда глядел, наваждение стаяло, как утренний туман. Глаза у него не как у убиенного княжича, а скорее, как у ключника княжеского. Тот тоже всё ворчал и ворчал, но приди к нему с просьбой, последнее отдаст. Хотя поворчит знатно, проклиная всё на свете. А пьяный, так вовсе любил на сеновале улечься, уставиться в небо и рассказывать байки, то как он к девкам в баню ужа запустил, да то, как из степняцкого плена бежал. Помню, ляжем мы с соседскими мальчишками рядом с ним, а он долго и похабно про Царьград рассказывал, мол, девок что за сиськи, что промеж ног за серебрушку щупать можно. Или как он лошадь полосатую видел, мол, из Ягипта привезли. От самого хмельным разило, а мы, раскрыв рты, слушали до самой ночи, а ещё и спорили, что не бывает полосатых лошадей. Ключник тоже молвил, что до утра пытался отмыть краску, но не отмыл и проспорил целый золотой, а его ещё и на смех подняли. Может, потому после смерти Жданы и батюшки я и подался в Царьград, что запали мне в голову те сказки.

Я улыбнулся. Сможется с Василием службу нести. Стерпится. Но про всё новое сам буду узнавать. Чай, не дурная моя голова.

«Футболка», — прошептал толмач, когда я взял рубаху в руки.

«Штаны, носки, кроссовки», — перечислил крохотный дух всё, надетое мной.

— А большое ли жалование? — спросил я, потянувшись.

Ткань была добротная, тонкая. Такую ткань ни в Новгороде, ни в Царьграде на торжищах не видел. Разве что шёлк похож, но он всё же другой. И сколь стоить может, думать страшно.

— Тихо! Порвёшь! — повысил голос Василий, когда я развёл руки в стороны и сделал глубокий вдох. — Тоже мне, Конан-варвар нашёлся.

— А он и так Конан-варвар, — произнёс молчавший Никита. — Десятый век.

— Я Ярополк, — тихо прорычал, не зная, почему меня каким-то Конаном величают.

— Ну, мне что Егору Олеговичу сказать? — спросил дьяк, — брать будешь? А если нет, мне его в центр социализации сдавать придётся.

Я поглядел на Никиту, который сейчас говорил обо мне, словно о невольнике на рынке. Тем более о жаловании Вась Вась промолчал. Ну, даже если невольник, сбежать успею. Не впервой.

Упырь отошёл на несколько шагов, вытянул в мою сторону руку со стиснутым кулаком и оттопырил большой палец. После он закрыл один глаз и стал глядеть так, словно мерку снимал.

— Да беру, беру, — согласился он. — Пойдём.

Пухлый упырь с серебристыми волосами развернулся на пятках и направился к двери. Я оглядел напоследок белую клеть, в которой пришёл в себя, и последовал за ним.

— Халат оставь! Он казённый! — прокричал Никита, а я глянул на него и с улыбкой покачал головой, перехватив белую рубаху поудобнее.

— Не отдам.

Дьяк скривил рожу, словно кислого съел, а я засмеялся и пошёл по длинному межклетью, в котором было много разных дверей, и в конце начал подниматься по ступеням. Мне не зря приснилось, что пребывал в землянке. Мы действительно были под землёй, а над нами возвышался весь огромный дом.

Лестница кончилась, на выходе нас смерил взглядом стражник в странной одёже с тёмными и светлыми пятнами, а потом мы оказались под открытым небом. Это был двор, огороженный высоким рыжим забором. Не частоколом, а сложенным из ровненьких кирпичей.

Я поглядел под ноги. Вместо земли мы стояли на чём-то сером и настолько сильно утоптанном, что двор ровненький, аки скатерть. И если виденные на мониторе-витраже дороги столь же ровны, то пожелание «скатертью дорога» сбылось спустя тысячелетие. По такому пути можно день идти и усталости не приключится. А ещё во дворе стояли те железные жуки с колёсами.

«Автомобиль, — прошептал толмач на ухо, — сие есть повозка крытая. Пользует горючую жижу для питания и движения. Жижа зовётся бензином. Использование тягловых животных исключено».

Я почесал в затылке. Как же это, без животины и едет? Да ещё и жижу горючую ест.

— Не стой столбом, — пробурчал Вась Вась, и подошёл к одной из повозок, зелёной, как болотина.

Он достал из портов ключ с чёрной висюлькой, а потом что-то сделал, и телега дважды громко пикнула, аки птица певчая в кустах. Василий открыл дверцу и похлопал по железу, как по шкуре животины.

— Это мой Барсик. Уазик-буханка. Неприхотливая машинка, хоть и ест бензина много. Ну, залезай.

Сам он прыгнул слева, схватившись за чёрное колесо и сунув ключ куда-то вниз. Барсик чихнул разок, словно большой пёс, а потом заурчал, как рысь. Стоило, наверное, удивиться, но я уже не мог. Я просто устал. И проклятия, и тысяча потерянных лет навалились в один миг, лишив остатков сил и способности удивляться. Рассудок отказался принимать всё происходящее, ну телега с огненным нутром, ну дома до неба. Ну этот… толмач услужливо подсказал слово «асфальт». Всё равно.

Я увидел такую же дверцу слева и залез в неё, усевшись на обитом кожей стуле. Но стоило сесть, как толмач начал без умолку трещать слова невпопад.

«Рулевое колесо, приборная панель, спидометр, тахометр, педаль сцепления, педаль тормоза…»

— Хватит! — закричал я, схватившись ладонями за голову. — Умолкни!

Толмач и в самом деле смолк, а Василий с тоской поглядел на меня, а потом Барсик зарычал громче и покатился к воротам, которые начали открываться сами собой. Я даже этому не удивился. Рассудок подсунул одно единственное слово — колдовство. А раз так, то потом разберёмся.

— Я ведь не всегда вампиром был, — начал Вась Вась, как-то заговорщически, и этим снова напомнил ключника, заставив улыбнуться и опустить руки. — Я в Петрограде жил. Был репортёром на небольшом канале. Жена, две дочки. А потом сунулся, куда не следовало, покусали. Как очнулся, уже поздно было процедуру девампиризации проводить. Жена поплакала, а потом предложила уехать подальше. Вот я в Сибирь и подался. Я ведь почти всё, что зарабатываю, семье отправляю. С девочками моими постоянно связь держу, но я болен, и потому лучше не рисковать.

Он говорил и говорил, а тем временем мы выехали на большую дорогу, где сновали сотни и сотни таких же огнебрюхих телег. Порой и такие встречались, что целую торговую ладью перегрузить можно, ещё и место останется, столь велики.

Он всё рассказывал о жаловании, о своём деле. Оказывается, город Новониколаевск огромен. Помнится, в Киеве было сто тысяч народу, а здесь полторы тьмы по великому счёту. В десятки раз больше. И город принадлежал не только людям, но и нечисти разной. И со всех сторон тянулись нелюди сюда. Порой, мирные, порой, не очень. Вот тогда и понадобились охотники на монстров. Иные с разрешений государя охотились ради денег, другие ради славы, но работы меньше не становилось.

Город был поделён на участки. Серединка принадлежала самым именитым отрядам, но ежели тварь или демон сильны, отряды сплачивались и били чудище сообща, деля славу и деньги поровну.

Забавным было то, что славу тут мерить научились. И меру лайкам называли. Сия новость заставила улыбнуться. Любопытно, сколько лайков бы я заработал в прежние времена, когда степняков бил.

Наш же участок на самой окраине. Но если Василий вскоре не наберёт людей, то участок у него отберут и отдадут другому отряду. Вот и торопится он.

— А почто дружина княжеская чудищ не бьёт? — спросил я, глядя в оконце на мелькающие мимо чудеса.

Им не было числа, и посему взор отказывался их принимать. Сам город был одним большим чудом.

— Ну, так, сейчас мода пошла такая. Называется «их там нет».

— Кого нет? — переспросил я, не поняв ответа.

— Ну, это для предотвращения политической напряжённости. Если полиция накосячит, то косяк падает на государство, а если частный отряд накосячил, то это вина отряда. Старые боги могут такую бучу поднять что мало не покажется. А так-то мы все на учёте состоим, и я каждый месяц отчёты строчу, патроны по накладной получаю. Но проще купить, а то ползай потом и ищи гильзы.

— Государь руки пачкать не хочет, — усмехнулся я, — не ново это. А что с твоим старым отрядом случилось? Полегли на поле брани?