— Свобода, равенство! Все трудятся наравне — вот принципы их республики! Белые, туземцы, все! И женщины имели права! — до моего лица долетели капли слюны изо рта раскричавшегося полковника, и я демонстративно утерла лицо рукавом камзола. Бенёвский чуть смутился и достал из кармана платок, промокнул губы. — Их погубили. И либери не смогли защититься — ведь в Храм они так и не попали. Но совместив то, что знал я, и то, что рассказал мне Иван, нам почти все стало ясно. Вот только должен был быть еще какой-то «ведущий предмет» для входа в тайную бухту. Иначе ее не найти… Возвращаясь к капитану Шпееру, — Бенёвский взял себя в руки окончательно и снова зашагал по комнате. — Хоть «ведущего предмета» у нас и не было, я все равно собирался попытать счастья на Мадагаскаре. Туда я и направлялся, бежав с товарищами из острога. Корабль с оставшимися беглецами остался там, у берегов Формозы — я не мог позволить немцам захватить и их. А мы поплыли вперед… Чертовски быстроходная штука эта подводная лодка! Особенно если плыть над водой. Жаль, требует горючего… Внутри лодки тесно. Среди немцев никто не владел русским, с Моник я мог перекрикиваться по-польски. Я понял, что оказался под началом сумасшедшего капитана, который совершенно не разделяет моих идей. Я понял, что не имею права показать Шпееру даже часть пути к Храму тамплиеров. Иван и другие полностью поддержали меня. Но самое главное — я узнал от Моник, что такое «ведущий предмет»!

— Почему-то я, кажется, уже догадалась, — сказала я. Клод хмыкнул, качнул в мою сторону кружкой и выпил. — Должна вас разочаровать, Бенёвский, у меня нет дельфина. Сама бы с ним не рассталась, но так уж вышло.

— Дельфин! — как-то благоговейно произнес Бенёвский. — Много ходит историй о чудесных предметах, но мне нужен только этот… Дельфин — единственное, что может показать вход в тайную бухту. А в ней — Храм. Либери искали его долго, у них было время. Нет, если они не нашли, то и нам без дельфина не добраться.

— Да вы сами-то хоть знаете, что может в этом Храме находиться?! Тамплиеров давно нет, может, там пусто.

— Там, надо полагать, их золото, — сказал Дюпон. — Хотя уверенным быть нельзя. Часть оказалась в Америке, часть на острове Оук, но где их настоящие богатства… Да, если бы у нас был дельфин, стоило бы наведаться в этот Храм.

Я бросила быстрый взгляд на Бенёвского и увидела, что он смотрит на Клода с ненавистью. Но он тут, же изменил выражение лица.

— Пираты! Вы все сводите к грабежу! Впрочем, я рад, что хотя бы заинтересовал вас Храмом.

— Как вы избавились от команды Шпеера?

— Нам помог господин фон Белов, — Бенёвский поклонился в сторону хмурого немца. — Он переговорил с малышом Руди, вы его видели. Вдвоем они могли справиться — руководя нами. Малыш Руди очень боится той великой войны и с удовольствием с нее сбежал! Был еще один парень… Но он погиб. Когда мы оказались возле Мадагаскара, капитан поднялся наверх, руководить пополнением запасов воды. Господин фон Белов своей властью приказал остальной команде построиться на палубе, они стали выходить через люк, и тогда… — Бенёвский резко присел. — Тогда мы погрузились! Совсем без выстрелов не обошлось, но и проблем особых не было — лейтенант успел тайком вооружить кое-кого из моих людей. Так что спустя несколько минут часть команды Шпеера была мертва, а другая часть большая, барахталась в воде! Возможно, кое-кто смог добраться до берега. Хотя я в этом сомневаюсь. Не грустите, фон Белов! Вы сделали великое дело, помогая нам!

— Я помогал Моник!

Немец сидел бледный, как смерть, и я поняла, что Бенёвский зашел слишком далеко. Отто предал своего капитана и — что еще хуже — свою команду. И свой корабль, передав командование Бенёвскому. Эх, мне бы такой корабль! Я вспомнила, как чувствовала жуткое ощущение людей-машин, изучая с помощью лягушки головной убор Моник. Может быть, Отто думал даже не о том, что предал друзей, а о том, что предал машину, частью которой являлся?

— Я сделал это ради Моник! — повторил Отто, и она обняла его. — Больше никаких причин предавать отечество у меня не было! Если бы не Моник, я бы не сделал этого!

Патриот! Я вспомнила, что у меня такой имеется в близких друзьях: мистер Джон Мак-Гиннис! Вот уж тоже патриот: ради величия Британии отдал дельфина Дрейку. А вдруг дельфин и в самом деле привел бы нас к золоту тамплиеров в куда большем количестве, чем то, что лежало у меня в трюме? Мне стало досадно. Что ни говорите, а погоня за золотом придает жизни какой-то особый азарт. Пряности, табак, шелк — все это ценные грузы, но вот такого азарта, когда добываешь их, не чувствуешь. В чем-то Бенёвский был прав, когда говорил, что это совсем особый металл.

— Пожалуйста, попросите его успокоиться! — Бенёвский подсел к нам с Клодом и налил всем коньяка. — Слезы, надо же! Солдат называется.

Рука Отто легла на кобуру, но так и не расстегнула ее. Моник гладила немца по голове. Полковник совершенно спокойно повернулся к фон Белову спиной, но его верный приятель Устюжин глаз не спускал с Отто. И за поясом Устюжина был маленький пистолет.

— Чтобы найти дельфина, нам пришлось вернуться сюда и встретить вас! — Бенёвский поднял кружку, приглашая нас с Клодом выпить. — К тому же по некоторым расчетам выходило, что вы привезете золото тамплиеров… А вдруг в Храме как раз его и не хватает? Вот почему я сказал «мое золото». Если оно не понадобится — оно ваше! Но если понадобится… То лишь на время. И потом, вы же сами сказали, что Мадагаскар — прекрасная база для морского разбоя. Что ж, можете заняться этим и заработаете куда больше. Но я уверен, когда вы поймете нашу цель, вы примкнете к нам.

— Я же сказала: дельфина у меня нет. Он у Дрейка, и как его отыскать в океане, я понятия не имею. Может быть, он на пути в Англию. Может быть, продолжает пиратствовать.

— Надо отыскать, — твердо сказал Бенёвский и посмотрел мне в глаза. — И это не все. Мы едва дотянули от Мадагаскара обратно. Проклятое горючее кончилось! Недоделанная какая-то штука, эти подводные лодки.

— Мы совершили кругосветное путешествие без дозаправки! — обиженно воскликнул Отто срывающимся голосом. — Ни одно судно в мире на такое не способно! Наша лодка — опытный образец, она совершила подвиг, и не смейте ругать тех инженеров и рабочих, которые создали это чудо! Они совершили подвиг для нации! А я… Я погубил все их дело!

Он забормотал что-то по-немецки, уже откровенно рыдая. Моник налила ему едва ли не полную кружку и заставила выпить.

— М-да, — Бенёвский неодобрительно покачал головой и негромко добавил: — Вот пример человека, не умеющего принять свою судьбу. С другой стороны, будь он покрепче, моя родственница не смогла бы его обработать. Мне жаль Отто, мне жаль тех, кто погиб — но что такое судьба нескольких людей по сравнению с судьбой всего человечества?

Мне такая логика совершенно не понравилась. Так же как и наши приятели в целом: хороша компания! Сумасшедший Бенёвский, который и друзей, наверное, легко продаст за «судьбу человечества», сентиментальный до соплей фон Белов, хорошо нам известная стерва Моник… Устюжин производил впечатление самого нормального здесь человека, но, кажется, был совершенно предан Бенёвскому.

— А вы уверены, что именно вы вершите судьбу человечества? — Клод усмехнулся Бенёвскому в лицо. — Знаете, после некоторых событий в моей жизни я сильно сомневаюсь, что к судьбе человечества имеют какое-то отношение люди.

Прозрачные! Я совсем забыла о них. Забрать у Дрейка дельфина означало не просто поссориться с Джоном, но и снова оказаться в игре, ведомой Прозрачными. Игре, которую мы не знали и не понимали.

Близился рассвет. И сколько же костров, черт побери, мне разводить для Джона и Роба?

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Ультиматум и договор

— У вас, если не ошибаюсь, остался один «поворот» Ключа? — спросил Клод у полковника. — Последнее путешествие во времени.

— Мне и его не нужно. Мне нужен ваш корабль. Доставьте нас на Мадагаскар, Кристин, а уж дальше договоримся. Клянусь, я дам вам столько золота, сколько вы и на ста кораблях не увезете!

Не верила я Бенёвскому, но по глазам видела — он в свои слова верит! Золото. Золото тамплиеров. Грабить Храм Бенёвский, конечно, не собирается, но собирается как-то на нем заработать. Брать налоги с кораблей, огибающих Африку? Да против него выступит весь флот Португалии, бросив все остальные дела! Или в Храме и в самом деле есть какое-то оружие, о котором Бенёвский умалчивает? Полковник отошел, кажется, чтобы извиниться перед Отто, и я наклонилась к уху Клода.

— Их совсем немного! На борту мы бы легко справились в темноте!

— Не спеши, мы еще не все знаем об их оружии. И ты разве не слышала: внутри подводной лодки были какие-то светильники. Надо бы про них сперва разузнать.

Как все-таки сильно изменился Клод за последнее время! Когда я была маленькая, он частенько бывал на «Ла Навидад». Буканьеры запасали для пиратов мясо, а при нехватке людей с удовольствием участвовали в наших походах. Клод был одним из лучших стрелков, ужасно гордился этим и постоянно бахвалился, как хорошо быть буканьером. Потом, раз от раза сбегая из Европы обратно в любимые моря, я заставала Клода все более взрослым. И видела его все более злым, жадным, но всё равно очень привлекательным. Была в нем какая-то веселость что ли, обаяние… И еще мне нравились его волосы и глаза.

Только никогда я не видела так часто в этих глазах грусть, После нашего приключения Клод стал молчалив, все чаще морщил лоб, думал. О чем? Я стеснялась спросить — это его дело, в конце концов. Зачем мне лезть в чужие мысли? И все же очень хотелось знать: как он теперь относится к Моник, после того, как она переломала ему все пальцы на правой руке, и так быстро перезаряжать ружье он уже никогда не сможет? Мне, честно говоря, хотелось, чтобы он ее ненавидел. Но, кажется, выходило наоборот. После пережитого Клод стал добрее ко всем и в том числе — к Моник.

— Но ты хотя бы считаешь, что нам стоит принять предложение? — спрашиваю. — Сила-то на нашей стороне, верно?

— Я в этом не уверен! — Клод улыбался, как будто с надоедливым ребенком говорил. — И никогда мы в этом не будем уверены, потому что здесь Моник. Ты же понимаешь, что она никогда не скажет всего. Впрочем, кое-что ты уже услышала.

— Что? Клод, не заставляй меня чувствовать себя дурой, я этого не люблю, и я все еще капитан!

Он еще вздохнул эдак тяжело, будто ему трудно разговаривать с деревенской дурочкой.

— Ты же слышала: у этого немецкого капитана на Ключе оставалось два «поворота». Один он использовал, чтобы отыскать Бенёвского. А сюда, из 1771 года в 1573-й, как они попали?

Вот тут я ахнула. Да, я дура, дорогой Клод. Если Бенёвский говорит правду, то свой Ключ они уже использовали до конца, чтобы найти нас. Чтобы отыскать дельфина и, черт возьми, заполучить «Ла Навидад»! Это значит, что у Бенёвского нет пути назад. И он ничего мне не предлагает — он ставит ультиматум. А золото тамплиеров, о котором я так беспокоилась, вообще сущая ерунда по сравнению с возможностью потерять корабль.

Или потерять жизнь, что, впрочем, одно и то же. Бенёвский просто вынужден получить то, что хочет, или умереть здесь, на острове. Вот только у него оружие сейчас есть, а у нас — нет.

— Мы должны принять условия Бенёвского или умереть, — повторила я в такт своим мыслям, глядя в спину полковнику.

— Потому он с нами и вежлив! Не давит, чтобы мы не затеяли тут последнюю битву. И еще, может быть, вообще не привык давить.

— Бенёвский? — я теперь ненавидела этого польского полковника. — С чего ты взял, что он не привык давить? Разливается соловьем, а сам, может быть…

Клод допил коньяк и отставил в сторону кружку.

— Я не верю Бенёвскому. Не то чтобы считаю, что он лжет, а просто не верю. Он, может, и не лгун, а вот верить ему все равно нельзя. И больше всего меня злит даже не его болтовня черт знает о чем, а то, что Устюжин явно за него горой. А Устюжину мне почему-то хочется верить. И те люди, что ушли с ним из острога, отправились через моря на корыте, которому только вдоль берега шастать, гибли с ним в пути, рисковали всем ради цели, которую он им показал… Вот это меня пугает, Кристин, — Клод, подумав, вернул кружку и плеснул себе еще коньяка. — А славная вещь, будто и правда из моей прекрасной Франции. Не похоже на бренди какое-нибудь. Может, и в самом деле оттуда?

— Ты думаешь, Бенёвский обладает какой-то силой внушения? — я бы уже ничему не удивилась. — Думаешь, Устюжин заколдован? Ты знаешь о Прозрачных, которые приходят во сне?

— Я знаю о Прозрачных кое-что, чего не знает никто из вас, — опять по-взрослому усмехнулся Клод. — Расскажу, когда будет время, и может быть, мы вместе об этом задумаемся. Но на нас Бенёвский не подействовал, правда? На тебя и на меня. А вот Джон заслушивался. В чем разница между нами и Джоном?

— Мы пираты, — а какая еще могла быть разница? Джон как был, так и оставался хорошим парнем, и вряд ли когда-нибудь станет другим. Да и Роб тоже. А вот мы с Дюпоном — одной крови. — Мы… Мы свободны всегда. С рождения.

— В чем-то таком дело, да! — кивнул Клод. — Мы его торопили перебивали, а он к такому не привык. Он привык говорить с людьми, которые ищут свободы. И вот он все твердит: свобода, свобода, счастье, счастье для всех… А нам с тобой этого не нужно. Мы пираты, буканьеры, мы привыкли добывать свое счастье сами и не боимся, что пока к нему идем, окажемся в гробу. Все там будут, верно? Так вот когда я был в Европе… — он наморщил лоб, подыскивая слова. — Они будто бы хотят подчиняться. Любят это.

— Да брось! Никто не любит подчиняться!

Я сказала и задумалась. Да, дурная привычка — сначала сказать, а лучше выстрелить, и уж потом — думать. Но Клод в чем-то был прав. В Лондоне, когда приходилось временно там жить, чтобы придумать очередной план побега, я тоже немного удивлялась: многие и многие люди день за днем боролись с нищетой, подвергались унижениям со стороны тех, кто знатнее и богаче, и даже не пытались искать другой жизни. Я рассказывала там об островах, но их больше интересовало не то, чего можно добиться, а сколько там опасностей. Их интересовали только опасности. Там могут продать в рабство? Да, конечно! Там водятся огромные кусачие пауки? И насколько кусачие, и как больно, и как опухает рука! Там есть пираты, которые в любой момент могут налететь и разграбить, разрушить все то что ты с таким трудом построил? Тысячу раз да! Только зачем искать поводы не ехать за океан, если есть столько поводов, чтобы ехать? Там тепло, там красивое море, там прекрасные фрукты, там красивые смелые люди, там… Нет, меня больше любили слушать, когда я рассказывала ужасы. И особенно, конечно, про ужасы, творимые пиратами. Я все хотела спросить: а не хотели бы вы, дорогие мои лондонцы, вечно ругающие погоду своего вечно грязного города, вместо того, чтобы бояться пиратов, попробовать их жизни?

Конечно, люди из Европы валили к нам валом. Но хотели они не Карибского моря со всеми его прелестями и опасностями, а хотели построить за океаном такую же Англию, такой же Лондон, только чтобы в нем они сами были знатнее и богаче других. К счастью, никогда у них ничего такого не получится. Города будут возникать и сгорать в огне набегов, отстраиваться снова и жить быстро, ярко… Не так, как в старом, сыром Лондоне.

Бенёвский, переговорив о чем-то с Моник и Отто, вернулся к нам. Он выглядел довольным, но и настороженным одновременно. Оценивающе посмотрел сперва на меня, потом на Клода, словно прикидывая, о чем мы шептались.

— Скажу напрямик, Кристин: я бы ведь мог просто захватить ваш корабль.

— Черта с два! С тех пор, как капитан покинул борт, у порохового погреба стоит человек с факелом наготове. И поверьте, у него уже есть опыт по взрыванию кораблей. Если «Ла Навидад» не будет моим, он не будет ничьим! Ну, с тех пор, как не стало моего отца.

Моник, кажется, хотела что-то предложить вам насчет отца… — Бенёвский нерешительно оглянулся. — Честно говоря, я и сам не знаю, что именно. Но Моник обещала сначала помочь мне. Потом — делайте что хотите. Я… Я отдам ее вам.

Последние слова он сказал совсем тихо.

— Полковник, а кого еще и кому вы готовы отдать за счастье всего человечества? — так же тихо спросил Дюпон.

— Кого угодно и хоть дьяволу, — в том же духе ответил Бенёвский, глядя Клоду прямо в глаза.

— Так может, сразу все человечество и отправить к дьяволу? Чтобы быстрее счастье наступило?

Когда Дюпон на кого-то так смотрит… В другое время я не дала бы за жизнь Бенёвского и гроша. Но сила была на его стороне. Да и буканьер мой изменился. К Джону стал относиться совсем по-дружески, а когда-то я всерьез опасалась потерять шотландского приятеля. Ну, а ко мне-то он всегда относился хорошо. Мне так кажется. Вот только не узнал, когда мы шли через океан на «Устрице». Потом, само собой, сказал, что не узнал, потому что я выросла и похорошела и просто красавица и всякое такое… Еще бы не улыбался, когда говорил — и мне было бы совсем приятно.

Впрочем, Бог с ним, с Дюпоном. У нас были проблемы посложнее — «Ла Навидад» мы уже почти спасли, а вот себя пока нет. Бенёвский куда-то вышел.

— Светает! — сказала Моник, глядя в окно. — Отто, давай немного прогуляемся к морю? За нашими гостями присмотрит Иван.

— Да что тут присматривать? Просто посижу с ними!

И Иван присел за стол. Вот только не рядом с нами, а напротив.

— Хорошо бы сейчас чайку, — сказал он и подмигнул мне. — Ты на мою племянницу похожа. Только та пугливая такая, невеста… А ты вон как разоделась, в штанах да сапогах! Чая нет. На лодке этой только кофий был. Паршивый, честно говоря, кофий, «эрзац-кофий» какой-то. Кстати, пистолет мой стреляет быстро и точно, а зарядов в нем много. — Иван менял темы не церемонясь. — Оттого стрелять буду по ногам. Ну и какой смысл ноги портить? Потом на них вообще никуда не пойдешь — ни взад, ни вперед. Так вот кофий этот… Крикнуть Руди, чтобы принес?

— Хороший вы человек, Иван, — сказал Клод. — Сразу видно.

— Да, — немного виновато кивнул Устюжин. — Хороший, оттого и в острог угодил — подговаривал команду выкинуть за борт плохих людей. Штурманом я служил. Ну вот и при Мауриции штурман. К слову сказать, капитан Кристин, курс к Англии уже проложен Дрейка будем караулить.

— Дрейк скорее пойдет ко дну, чем расстанется с дельфином! — я была в этом уверена. — Вы ничего не добьетесь от него силой. Во-первых, дельфин будет ему помогать. А во-вторых, вышвырнуть предмет за борт очень легко!

— Придумаем что-нибудь! — беспечно предположил Иван. — Главное, его найти, а там уж будем думать. Кофию, значит, не хотите. Правильно, я тоже эту дрянь не пью. А вы, Клод, мне тоже нравитесь. И я знаю, о чем вы сейчас думаете. Напрасно, этот пистолет и, правда, удивительная машинка, а я успел поупражняться.

Я взглядом попросила Клода вести себя спокойно. Оружие, привезенное из — страшно подумать! — двадцатого века, производило впечатление. Люди чертовски хорошо научились друг друга убивать! А я привыкла думать, что мой мир останется прежним. Выходило, что по чудесным теплым морям будут плавать железные подводные корабли и расстреливать друг друга издалека. Хороши пираты — сидят под водой и прячутся.