Видели бы вы Нетто! Он идет, сверлит меня своими белесыми глазами и кричит:
— Надо за это брать и душить, душить!
— Что ты орешь? — говорю я ему. — Я что — нарочно не забил?
— Еще не хватало, чтобы нарочно!
Во втором тайме дополнительного времени выходим с Исаевым на ворота, я получаю от него пас, укладываю вратаря и забиваю победный мяч. Выигрываем 1:0 и берем Кубок! После игры говорю:
— Ну и что ты орал? Выиграли же в конце концов!
Думаете, Нетто пошел на попятный? Как бы не так!
— Посмотрите на него, — злился Игорь, — он еще и доволен! А ведь лишние тридцать минут мучились из-за него!
Так получилось, что в 1964-м я, уже несколько лет тренировавший «Спартак», чуть не отчислил Нетто. Игорь уже был в возрасте, шел на спад и, как человек самолюбивый, все это воспринимал очень болезненно. Играли с «Торпедо», проигрывали, он в центре поля не справлялся с Валей Ивановым. Я в перерыве говорю:
— Игорь, возьми Иванова поплотнее, он же гуляет свободно!
Но он не терпел критики и огрызнулся:
— Ладно, что ты мне тут будешь говорить? Что я, в футболе ничего не понимаю?!
Хоть я и был старшим тренером, но он не хотел перестраиваться и все равно разговаривал со мной на «ты».
Я уже жестче повторил:
— Сказал тебе — возьми Иванова поплотнее!
И тогда Нетто меня просто послал. При всех.
После чего я велел ему, чтобы он переодевался: вместо него выйдет другой. И добавил:
— Запомни: либо ты будешь в команде, либо я, понятно тебе?!
Потом было собрание. Все ребята его осудили. Говорили: как же, мол, так, Игорь Александрович — они его по имени-отчеству называли. Мы берем с вас пример, а вы… Вам же по делу сказали! Постановку вопроса я менять не хотел — или Нетто, или я. И когда мы остались один на один, он ко мне со слезами обратился, натурально плакал:
— Прошу, не выгоняй меня! Я же, кроме футбола, ничего не умею. Ну, ты же знаешь мой характер…
— Игорь, — ответил я, — мы с тобой пролили столько пота и крови на поле. Я думал, что как тренер буду иметь в твоем лице поддержку, а ты так по-хамски стал со мной разговаривать, да еще при всех. Как же так?
— Да, знаю. Извини, я виноват. Но я тебя умоляю — не выгоняй!
Было видно, насколько ему плохо, и что он действительно понял, как был неправ. И я махнул рукой:
— Все хорошо, Игорь, забыли!
Были принесены извинения, и после этого о том случае мы не вспоминали. Потому что надо уметь прощать. Отношения остались такими же теплыми, как прежде, до конца его жизни. Убрать его из команды у меня рука не поднималась, и закончил он карьеру, когда я в «Спартаке» временно не работал. Для меня вообще расставаться с людьми было самой тяжелой вещью в тренерской профессии.
Нетто стал одним из помощников Гуляева, но характер у него не изменился. Однажды Коршунов ему сказал:
— Игорь Александрович! Николай Алексеевич попросил тебя сделать годовой отчет-анализ о прошедшем сезоне.
— Передай Николаю Алексеевичу, что я перепоручаю ему делать этот отчет.
Что тут говорить, это — Игорь! Даже формально став тренером, он до конца оставался игроком. Мог, допустим, сказать: «Вы играть не умеете». Или: «Я бы этот мяч забил». А такие фразы тренер произносить не должен. Потому что, когда становишься тренером, твое прошлое игрока остается, можно сказать, в другой жизни.
Я очень люблю Черенкова. Федор был мало того, что выдающимся спартаковцем, но и святым человеком. И памятника на стадионе «Спартака», безусловно, заслуживает. Хотя на оригинал изваяние Черенкову, по правде говоря, не очень похоже.
Но еще до него, считаю, памятник на стадионе должны были установить Игорю Нетто — по моему убеждению, лучшему футболисту и капитану в истории «Спартака». Чемпиону Европы и Олимпийских игр, капитану сборной СССР на протяжении десяти лет. Что касается Старостиных за воротами — тоже можно подискутировать, там их надо было устанавливать или на видном месте рядом с ареной, чтобы все подходили, смотрели. За воротами их как-то не видно. Однако то, что такой памятник есть, — хорошо.
В те годы, когда я играл, не было лозунга «победа любой ценой». Выигрывать, принося в жертву честь, совесть и достоинство, — даже мысль такая была для нас недопустимой! Лично я не видел матча на чемпионате мира‑62 в Чили, когда Нетто признался, что Численко забил мяч через дырку в сетке, поскольку находился в другом городе и просматривал игры группы с Англией и Бразилией. Но если все происходило именно так, то меня это ни в коем случае не удивляет. Потому что Нетто был кристально честным, в высшей степени порядочным человеком. И никогда не любил бахвальство.
Меня мучила совесть в 1956-м, когда все матчи Олимпиады в Мельбурне провел Эдик Стрельцов, но на финал Гавриил Дмитриевич Качалин решил поставить меня. А медали тогда вручались только участникам финального матча — то есть, с учетом существовавшего в то время запрета на замены, их было одиннадцать. И когда мы завоевали золото, я считал, что Стрельцов заслужил эту награду больше меня.
Подходил к нему дважды. Сначала — прямо в олимпийской деревне. Но он отрезал:
— Нет, я медаль не возьму.
Вторую попытку предпринял на корабле, на котором мы возвращались из Австралии. Так ему и сказал, что меня совесть мучает.
И тут Эдик вспылил:
— Да ладно, брось ты, Палыч! — Он, как молодой, считал нужным меня по отчеству называть. — Тебе уже тридцать, а мне еще двадцати нет. Может быть, у тебя эта медаль — последняя. А я, может, в своей жизни выиграю не одну. И больше ко мне с этим не подходи!
Медаль эта уже больше полувека хранится у меня дома. А к юбилею олимпийской победы, в 2006-м, я через Монетный двор договорился, чтобы изготовили еще одиннадцать ее дубликатов. И эти медали вручили всем, кто был в команде и кому награда из-за существовавших тогда правил не досталась. За тех, кто до полувекового юбилея не дожил, их получали родные. За Стрельцова — его сын Игорь.
Кто в Мельбурне мог знать, что меньше чем через два года Стрельцов после той драмы с якобы изнасилованием окажется в заключении? Не могу простить господину Хрущеву этого преступления в отношении сборной. Кстати, уверен: если бы Эдик, а также Татушин с Огоньковым поехали с нами на чемпионат мира 1958 года, а Нетто не был травмирован, мы стали бы там призерами. Конечно, обыграть ту сборную Бразилии было нереально — и по составу, и по тактике она на голову превосходила остальных. А со всеми остальными мы вполне могли справиться. За вылет в четвертьфинале нас по возвращении всех раскритиковали в пух и прах…
В конце 1955 года состоялся товарищеский матч с будущим бронзовым призером ЧМ‑58, Францией, в ее составе играли выдающиеся футболисты. Я был после травмы, и, естественно, пришлось заново набрать форму. Тренировался с дублем. А сборная тогда работала на нашей базе в Тарасовке. Качалин решил провести с дублем двухсторонку. Меня попросили сыграть в манере знаменитого французского форварда Копа, то есть оттянутого назад форварда. Я попробовал — и на завтрашний матч меня взяли в основу! Сыграли с Францией 2:2. Кстати, мы с Эдиком и забили по голу.
Классная у нас была команда, да еще и Яшин в воротах. Кстати, в сборной Лев Иваныч держался в основном со спартаковцами — Исаевым, с которым он в сборной жил в одном номере, Ильиным, да и нас с ним связывали очень теплые отношения. Иногда в телефонных разговорах обменивались фразами на армянском. Но переводить их не готов — это невозможно для публикации!
Бесков, говорят, считал, что Николай Петрович Старостин не разбирался в футболе… Ну, это субъективное мнение Константина Ивановича. Он вообще был человеком, убежденным, что мало кто, кроме него, в футболе смыслит. А я считаю, что Николай Петрович разбирался, и еще как! Но еще лучше он разбирался в людях и в отношениях между ними.
Никогда не забуду, что он сказал мне, когда я после сезона 1972 года уходил из «Спартака» тренировать «Арарат». Я попросил у Николая Петровича разрешения попрощаться с командой. Получив добро, поблагодарил ребят. А Старостин при всех добавил:
— Мы с тобой расстаемся, но дверь не закрываем. Ты можешь всегда в нее войти. И вообще, запомни: если тебя разрезать, мы увидим, что у тебя там две половины: одна — красная и другая — белая!
И когда на следующий год «Арарат» выиграл чемпионат страны, с поздравлениями звонили и Старостин, и игроки. Пришла и официальная бумага с поздравлениями от «Спартака», и для меня это было очень важно.
Расскажу еще забавные истории про Николая Петровича. Когда «Спартак» ездил за границу, у него был этакий талмуд — список, что кому привезти. В советское время это имело огромное значение! Помню, были как-то на коммерческих играх в Штатах. Но платили нам в зависимости от побед. Однажды проиграли — и в раздевалке Старостин вроде про себя, но так, что всем слышно, заглядывает в этот свой талмуд и читает:
— Так, пиджак велюровый внуку Мише — минус…
Посчитал-посчитал и повернулся к Бескову:
— Константин Иванович, дела поправить можно только в Кливленде!
Чего у Николая Петровича вообще не было — это вкуса в выборе одежды. Спрашивает однажды: