— Есть, товарищ генерал-лейтенант.

Стрельбицкий и Курасов вышли из кабинета.

* * *

По внутреннему распорядку артиллерийского училища в выходной день разрешались посещения курсантов родственниками. Как всегда, в назначенный час дружная толпа взволнованных и счастливых родителей хлынула в раскрытые ворота, держа в руках кули и узелки. А как же, так уж заведено: в гости с пустыми руками не ходят, да еще если ждет тебя за высоким забором не кто-нибудь, а любимое единственное чадо. Это для командиров они — курсанты и будущие офицеры, а для матерей вечные «ванюши» и «андрюши», которым нужны забота и внимание.

Для таких встреч за территорией училища был приспособлен парк, совсем как в большом городе: с широкими лавочками и асфальтированными дорожками.

Свободные от нарядов курсанты с радостными лицами выскочили на улицу навстречу родным, и вскоре на всей территории парка не осталось мест, где бы не обнимались, весело переговариваясь, матери и немного смущенные и довольные встречей мальчишки.

Кто-то вынес на лавочку патефон, и хмурый осенний день тут же окрасился свежим, уже позабытым весельем. Звуки знакомых песен понеслись вверх, зашелестели еще не успевшими облететь листьями. И навеяли жгущие до слез чувства, подарив им такую недолгую, но очень нужную радость. В такой день старались не говорить о войне, по неписаному закону, он был святой, родительский.

На несколько минут оживленные разговоры стихли — в воротах училища показалась командирская «эмка». Курсанты невольно вытянулись в приветствии, но Стрельбицкий не обратил на это внимания. Перед его глазами все еще стояла карта с жадными синими стрелками, устремленными на Москву, еще звучал беспощадный голос генерала Елисеева: «Всего пять-шесть дней… Задержите врага! Любой ценой». Не в силах отвлечься от этих мыслей, полковник посмотрел на стоящих неподалеку курсантов и буквально почувствовал, как его лицо передернула тень тревоги. Хорошо, что за толстым автомобильным стеклом этого не было видно.

Санчасть сегодня тоже отдыхала. Маша и Люся, отпросившись у строгой Карповны, пошли прогуляться по парку. Всеобщее веселье и хорошая музыка вскружили голову, девчонки то и дело хихикали, шутили с осмелевшими при родителях ребятами.

На одной из аллей девушки нос к носу столкнулись с курсантами пехотного училища Яхиным и Пахомовым. И — вот дела! — Люся вдруг зарделась, словно маковый бутон, и замолчала на полуслове. Кто бы знал, что букетик, брошенный ей недавно Раилем на стрельбище, она хранит под подушкой и никому об этом не говорит, даром, что боевая и веселая. Увидев перед собой Яхина, она уставилась на него широко раскрытыми глазами.

Хорошо, что первым заговорил Витя Пахомов:

— Дружественный привет от пехотного училища. — Он картинно козырнул и расплылся в улыбке.

— Пахомов, что это ты сегодня такой важный? — Люся постаралась побороть замешательство, но взгляд ее по-прежнему был прикован к молчащему Яхину.

— Да есть повод. Да, Раиль? — Витя толкнул товарища в бок, но тот промолчал, только угукнул в ответ.

Пахомов сделал крюк и, взяв под руку растерянную Машу, потащил ее в сторону, давая возможность Яхину и Люсе остаться вдвоем. Неожиданно к ним подскочил Славик Никитин:

— Наконец-то я вас нашел. Маша, Сашка просил передать, что не сможет прийти.

Маша схватила его руку:

— Что случилось?

— Он это… — Славик замялся, глянул на улыбающегося Пахомова, потом перевел взгляд на Машу. — Он на гауптвахте. Они с Митей Шемякиным подрались.

— Как подрались? Из-за чего?

— Не знаю. Говорят, была причина… Сам лейтенант Алешкин объявил.

Люся продолжала смущаться, особенно теперь, когда они с Раилем остались наедине.

Яхин шел на полшага сзади и молчал. И от этого Люсе становилось не по себе. Опять ей первой заговаривать, опять шутить?

— И что это ты сегодня такой молчаливый? Назначил свидание, а сам плетется сзади и слова не молвит? — Она обернулась через плечо и бросила на него задорный взгляд.

— Люся… Товарищ Шишкина…

Она рассмеялась, видя его смущение и нерешительность:

— Ну что — Шишкина?

Раиль остановился, поднял полный мольбы и волнения взгляд и, стараясь перекрыть доносящуюся с площадки музыку, взволнованно выговорил:

— Шишкина, я… делаю тебе предложение! Ты… согласна? — И вдруг вынул из-за спины прятавшийся там букетик, точь-в точь такой же, как тот, первый.

Она замерла в удивлении. Неужели все вот так просто? Согласна ли она? Глупый, конечно, согласна! Сто раз согласна!

Она хотела сказать это вслух, но неожиданно над людским весельем грянул пронзительный звук трубы — сигнал боевой тревоги!

…Скрипнула на полуслове патефонная игла, оборвалась веселая песня. Парк и площадь в одно мгновение пришли в движение. Охваченные общим порывом, кинулись к воротам училища встревоженные курсанты. Позже, оказавшись на территории части, курсанты спешили в казарму, еще надеясь, что все обойдется и тревога окажется учебной.

А над площадью, не умолкая, призывно звучала труба, рассекая своим медным голосом время на понятное «сегодня» и неизвестное «завтра».

Полковник Стрельбицкий обвел взглядом вытянувшиеся на плацу шеренги. Несколько сот человек замерли в ожидании, стараясь угадать, что им скажет начальник в эту важную и давно ожидаемую минуту. Посерьезневшие в одночасье лица ребят, суровые взгляды офицеров и эта зловещая гулкая тишина, нарушаемая только воем беспокойного осеннего ветра.

Никак не предполагал Иван Семенович, что придется наспех посылать людей, по сути, недоученных еще мальчишек, в самое пекло. Туда, где для них не будет тыла, где из всех оберегов будет только родная земля, готовая принять их любыми — живыми или мертвыми… За пять-шесть дней, пять-шесть дней…

Что он может сказать им в эту минуту? Благословить на бой, пожелать удачи? Не то. Надо найти бронебойные слова, вселить в каждого веру и ненависть! Чтобы сами курсанты стали непобедимыми, а враг перед ними — беспомощным! В них самих, в их орудия нужно зарядить всю праведную злость, какую только можно себе представить!

— Товарищи курсанты и командиры! — Голос начальника взметнулся над строем, грозным эхом отпрянул от стен казармы, прорезал серую стынь. — Фашистские полчища рвутся к Москве! Наши отцы и братья не жалеют своих жизней, несокрушимой стеной вставая у них на пути! Сегодня настал наш черед! Перед нами поставлена трудная, но очень важная задача! Мы должны к утру выйти на рубеж, занять оборону и любой ценой удерживать врага не менее пяти дней, до подхода подкрепления!

Он замолчал, переводя дыхание. Каменея лицом и закипая сердцем, ребята слушали и понимали, что их час настал. Вот тот самый день, к которому они готовились и представляли только в самых смелых мыслях. И это не учебная тревога. Для них началась Война.

— Мы обязаны выстоять в схватке с врагом! От нас сейчас зависит исход всей битвы с фашистской гадиной! — Он снова замолчал, собираясь с силами. — Вся наша Советская Родина, наша партия, наши отцы и матери, братья и сестры — все смотрят сейчас на нас! В эту трудную для Родины минуту именно нам доверено остановить зарвавшегося врага, сбить с него спесь, доказать, что и мы умеем воевать и — не только обороняться, но и наступать! Я верю в вас… ребята, верю и знаю — победа будет за нами!

Заслезились на ветру глаза. Стрельбицкий дал отмашку, командиры поспешили к своим подразделениям, послышались отрывистые команды. Грозная махина строя начала движение.

Стрельбицкий направился к своей «эмке». Отдав нужные распоряжения, туда же поспешили офицеры училища: капитаны Россиков, Андропов, старшие лейтенанты ПАУ — Носов, ППУ — Мамчич, лейтенанты Алешкин, Шаповалов, Мусеридзе. Полковник подождал, пока соберутся все, кивнул помощнику. Тот прямо на капоте разложил карту-двухверстку.

— Товарищи офицеры, прошу внимания. — Кольцо вокруг полковника стало теснее. — Переброска трех с половиной тысяч курсантов займет минимум сутки. Если противник успеет пройти Ильинское, дальше его уже не остановить. Есть предложение выдвинуть ему навстречу передовой отряд с задачей: к ночи выйти к Юхнову и соединиться с подразделением капитана Старчака. У него в подчинении десантники — то ли батальон, то ли рота.

Россиков поднял на полковника вопросительный взгляд:

— Точных сведений нет?

— Нет. Для тех, кто не знает: капитан Старчак преподавал в разведшколе, там же создал из своих подопечных диверсионный отряд, численность которого держится в тайне. По имеющимся сведениям, действия его группы весьма эффективны: враг терпит урон в живой силе и технике.

— Почему не сообщают численность его группы? — продолжал выпытывать капитан Россиков.

— Чтобы нельзя было вычислить, сколько людей действует в немецком тылу. Вместе со Старчаком наш передовой отряд свяжет немцев боями, позволит нам выиграть время и закрепиться на новом рубеже. В передовой отряд войдут: шестая рота пехотного училища под командованием старшего лейтенанта Мамчича…

— Есть. — Старший лейтенант выпрямился, одернул гимнастерку.

— … и орудия капитана Россикова.

— Есть.