— Ваше превосходительство, чтобы служить в столице, да ещё в гвардии, нужны покровитель и деньги. Ни того, ни другого у меня нет, а Туркестан я люблю. Манит меня Восток, сказывается кровь матери, — почтительно и в то же время твёрдо произнёс Корнилов, который уже несколько устал отвечать на вопрос, почему он не остался в Санкт-Петербурге, как ему предлагали после окончания академии.

Каким-то образом эта информация пришла в Туркестан раньше, чем он сам со своей семьёй прибыл в штаб Туркестанского военного округа.

Ионов посмотрел на худощавого, смуглого, небольшого роста офицера, больше похожего на калмыка или киргиза, чем на представителя славянского народа, и хмыкнул про себя. Переодень капитана в любую тюркскую одежду, и он сойдёт и за туркмена, и за узбека, и за киргиза, и за таджика, и за афганца. Хотя форма офицера Генерального штаба на нём сидит как влитая.

— Чем думаете заняться, Лавр Георгиевич? Что просил сделать в первую очередь Николай Николаевич? — сменил тему генерал.

— Первоочередная задача по приказу его превосходительства — собирать информацию об Афганском Туркестане. Насколько я уже успел узнать, для вашей бригады костью в горле стоит крепость Дейдади?

— Давайте без чинов, Лавр Георгиевич. Садитесь за стол. Сейчас я чаю попрошу принести. Вы, кстати, какой любите? — Ионов взял со стола колокольчик и позвонил в него.

— Зелёный, если можно.

— Чайник зеленого и чайник чёрного чая. И что-нибудь к нему, — скомандовал генерал своему адъютанту, появившемуся в дверях. — Сейчас всё принесут. А вот что касается крепости Дейдади, вы верно подметили. Если начнутся боевые действия, и мы пойдём в Афганистан, то эта крепость станет для нас ещё какой костью. Тем более мы про неё практически ничего не знаем.

— Почему? — не выдержал Корнилов и задал вопрос.

— Патта-Гиссаре — это небольшой кишлак, который стоит рядом со старинными развалинами города Термез, который в своё время завоевал Александр Македонский. Одиннадцать лет назад эмир бухарский Саид-Абдул Ахадхан безвозмездно передал Российской империи рядом с кишлаком одиннадцать гектаров земли для постройки здесь военного городка Амударьинской бригады пограничной стражи. Сейчас этот городок называют Новым Термезом, здесь даже есть большой парк с высаженными плодовыми и декоративными деревьями, меж которых вышагивают павлины, а в искусственном пруду плавают лебеди. Это теперь русский город, а на другом берегу Амударьи находится Мазари-Шариф — главный город Афганского Туркестана. А чуть дальше, в пятидесяти верстах от берега, у входа в ущелье Гиндукуш, стоит крепость Дейдади. Её для прикрытия путей и перевалов в Кабул афганцы, по имеющейся информации, построили с помощью британских инженеров. Но так это или нет, мы не знаем. Тем более не имеем её схемы, фотографий, — генерал замолчал, так в этот момент дверь отворилась, и в кабинет вошёл стрелок с подносом, на котором было два глиняных заварочных чайника, две пиалы, блюдо с какой-то выпечкой и сахарница.

Быстро и ловко расставив посуду на столе, солдат вышел, а генерал продолжил рассказ:

— Все попытки разведки обернулись крахом и гибелью охотников-разведчиков из казаков и местных жителей. Как нам удалось узнать, их всех посадили на кол, — генерал передёрнул плечами, — в Афганистане настоящее средневековье. То, что афганцы творили и продолжают творить с жителями Западного Памира, не поддаётся описанию и пониманию. Выжигают целые кишлаки, сельскохозяйственные посевы вытравляют, симпатичные девушки как рабыни отправляются в Кабул к эмиру и его окружению из знати, остальных насилуют и убивают. Мужчин казнят, предварительно выколов глаза. Маленьких детей бросают в костёр, сжигая живьём. И при этом они ведь все мусульмане!

Ионов замолчал и незряче уставился на посуду на столе. Корнилов взял заварочный чайник с затейливой, красивой росписью и налил в пиалу генерала ароматного черного чая. Себе же из другого налил зелёного. Взяв в руки пиалу, произнёс:

— Михаил Ефремович, причина этих зверств довольно проста: памирцы исповедуют исмаилизм, в то время как афганцы — суннизм, поэтому в их глазах жители Памира — еретики, а последних, как известно, на протяжении всего рода человеческого беспощадно уничтожали.

— Вы так спокойно об этом говорите, Лавр Георгиевич, — хмуро бросил фразу Ионов, беря пиалу в руки.

— Ваше превосходительство, сунниты и шииты-исмаилиты воюют между собой больше двенадцати веков, если мне не изменяет память, с ноября 680 года. Тогда произошло сражение при Кербеле между армией Омейядов и отрядом имама Хусейна. Сунниты уничтожили весь отряд вместе с Хусейном и другими родственниками Мухаммеда, не пожалев даже полугодовалого младенца — правнука пророка — Али ибн Абу Талиба. Головы убитых отправили омейядскому халифу в Дамаск, что сделало имама Хусейна мучеником в глазах шиитов. Это сражение считается отправной точкой раскола между суннитами и шиитами, а также началом войны между ними… — Корнилов сделал глоток из пиалы и поставил её на стол. — Хороший чай.

Взяв в руки чайник, капитан долил немного чая в посуду.

— Я смотрю, вы, Лавр Георгиевич, пьёте чай, как настоящий тюрок. Понемногу, но обязательно горячим, — произнёс генерал, осторожно беря в руки пиалу.

— В семье так приучили, Михаил Ефремович. Мне, честно говоря, Восток ближе своей культурой. Очень люблю персидскую поэзию. Хорошо говорю, читаю и пишу на тюркском, урду и фарси. А в местной одежде могу сойти за своего.

— Только не говорите мне, что вы собрались на ту сторону Амударьи. Это очень опасно. Я не могу отпустить вас.

— Ваше превосходительство, я прошу у вас три-четыре дня отпуска на семейное обустройство. И не подскажете, где здесь обитают контрабандисты и как на них выйти? — невозмутимо произнёс Корнилов и сделал глоток чая.

— Отпуск я вам предоставляю, а по поводу контрабандистов вам лучше всего расскажет полковник фон Штоквиш — командир Амударьинской бригады пограничной стражи, — Ионов внимательно посмотрел на капитана и добавил: — Лавр Георгиевич, я вам запрещаю переправляться на ту сторону без моего разрешения. Я не хочу вас потерять и получить выговор от Николая Николаевича. У нас очень немного грамотных офицеров Генерального штаба в Туркестане. И все они на вес золота. Вы меня поняли, господин капитан?

— Так точно, ваше превосходительство! — Корнилов вскочил со стула и вытянулся в струнку.

* * *

— Ассаляму алейкум [Мир вам.], Худайкули сын Нарлы из Сиягырта, — поздоровался Корнилов с туркменом лет тридцати, сидящим под плетенным из тростника навесом на коврике перед разложенным товаром.

— Ва-алейкум ас-салям ва-рахмату-Ллахи вабаракятух [И вам мир, милость Аллаха и его благословение.], господин капитан, — подняв голову вверх, с удивлением ответил продавец и дальше продолжил на неплохом русском языке: — Откуда господин так много обо мне знает?

— Господин полковник фон Штоквиш посоветовал обратиться к тебе с моей просьбой. Сергей Николаевич считает, что только ты сможешь мне помочь, уважаемый Худайкули [У туркмен до двадцатых годов ХХ века отсутствовали отчество и фамилия. Обычно говорили имя — сын такого-то и из какого поселения родом. Только после установления Советской власти при выдаче паспортов имя отца становилось фамилией. Так, Худайкули сын Нарлы стал бы Худайкули Нарлыевым.].

Туркмен уставился на Корнилова остолбеневшими глазами, а потом захохотал, причём весело и задорно.

— Сам господин полковник сказал, что уважаемый Худайкули сможет помочь тебе, господин капитан, — сквозь смех с трудом проговорил он.

— Господин полковник называл тебя отпетым контрабандистом, Худайкули, по которому виселица плачет. Уважаемым тебя назвал я, немного узнав о твоей судьбе, — спокойным тоном ответил капитан.

Туркмен, резко прекратив смеяться, вскочил на ноги и, склонив голову, произнёс:

— Прошу пройти под навес, господин капитан. Я готов выслушать вашу просьбу. Эсен, замени меня.

Это продавец-контрабандист произнёс уже в глубину навеса, который примыкал к какому-то глинобитному зданию, которые были разбросаны на центральной площади кишлака Патта-Гиссаре, где чуть ли не каждый день образовывался стихийный рынок.

Из открывшейся двери выскочил молодой, загорелый до черноты парнишка лет четырнадцати-шестнадцати. Худайкули же, указав рукой на открытую дверь, дождавшись, когда капитан Корнилов войдёт в неё, оглянувшись по сторонам, нырнул следом.

— Итак я вас слушаю, господин капитан, — напряжённо произнёс контрабандист, глядя на Корнилова, который с любопытством рассматривал помещение, оказавшееся и складом, и домом одновременно.

— Мне необходимо сходить к крепости Дейдади. Ты лучший контрабандист в Патта-Гиссаре. У тебя родственники на той стороне, и ты очень не любишь афганцев с англичанами. Именно поэтому ты можешь мне помочь, — произнёс Лавр, смотря прямо в глаза туркмену.

— Ты прав, господин. Мне не за что любить афганцев, которые, устроив резню в Сиягырте больше двадцати лет назад, убили моего отца и мать, старших сестёр увели неизвестно куда, я же с младшим братом спасся чудом. Нас спрятали родственники. Вот из-за этих родственников я тебе помогать и не буду. Если тебя схватят, казнят не только тебя и меня, но и всех моих родственников, которые живут в Мазари-Шарифе, — туркмен закончил фразу и с вызовом посмотрел на Корнилова. — Благодаря моей торговле по обе стороны реки они живут достойно. Этим я отдаю свою благодарность за свою спасённую жизнь и жизнь брата.