Игорь Винниченко

Ярость теней

Таинственный и загадочный мир — Тина. Это кто-то из наших пошутил, назвав так планету, покрытую болотами и океаном, похожим на болото. Да так и прижилось.

Суши тут почти нет, несколько островов только. Климат далеко не курортный, да и твари местные зубами щёлкают. И не только зубами… Но именно тут добывают крайне важный для космической отрасли ресурс. Настолько ценный, что крупные корпорации, наши и заграничные, рвут друг другу глотки за право обладания Тиной.

А вот разумной жизни тут нет. Её не обнаружили, а точнее сказать — отменили. И у нас, и за бугром. А те, кто всё же замечает следы её присутствия здесь, здорово рискуют. И не только карьерой…

Но выбора нет! Нечто жуткое назревает на этой планете, потому и сидеть сложа руки откровенно страшно.

И ясно пока только одно: Тина чужаков не любит.

Место: грот

Время: 05 ч. 01 мин. по земному (московскому) времени

Погода: чёрный шторм

Обстановка: готовность № 1

Шаги отдаются эхом. Оно отражается от поверхности округлой полости, внутри которой топчемся мы, тщетно пытаясь осветить грот фонариками. Фонарики — это, конечно, ласково сказано. Фонарища! Мощные яркие столпы света, способные обжечь сетчатку глаза любому, кому придет в голову такая глупость — посмотреть на них. Хотя дураков, конечно, мало…

Но сейчас эти монстры являют собой унылое зрелище, лишь слегка ощупывая жадную чёрную пустоту, так что приходится напрягать зрение, чтобы хоть что-то рассмотреть. Винить их в этом трудно, такая уж особенность микроорганизмов Тины — активно поглощать свет. Это явление называется Тьмой и обычно не слишком мешает, разве что унылая картина вечно тусклого дня и беспросветной ночи достаёт до печёнок. Но во времена штормов Тьма превращается в настоящий кошмар для всех излучающих приборов, выжирая сигналы почти целиком. Потому и называют эти шторма Чёрными, что при них всё вокруг залито густой теменью.

В общем, темно тут, в гроте. Темно, холодно, сыро, и жрать охота, хотя последнее связано не с поглощением, а с предстоящим действом, из-за которого мы с утра натощак. Блевать в скафандре инструкция запрещает, вот и питаемся одним святым духом до самого вечера.

В холодном и мрачном гроте относительно уютно. Волны сюда не доходят, и оглушающий ураган не воет, а лишь тихо стонет сквозь толстенные подрагивающие стены. Если не светить себе под ноги, можно ощутить себя в надёжном, хорошо защищённом месте.

Но светить всё же приходится, так как бродить по грудам дохлых тварей, заполонивших грот, чревато. Можно и на живого наступить.

Мёртвый холодный кусок плоти с узким, словно нарисованным, зрачком смотрел прямо на меня. Скользнув лучом фонаря по дохлой твари, показавшейся поначалу комком водорослей, закинутых сюда океаном, вздрагиваю и делаю шаг назад. Из дыхательного фильтра валит пар. Холодно тут. Около минус трёх по Цельсию. Хотя нет, чего это я? Тут тепло. Очень даже тепло, всего минус три по Цельсию. А вот на улице — холодно.

— Чего столпились? — рявкнул Фёдор Палыч, наш бессменный вожак и вдохновитель. А заодно маньяк и мучитель, вконец загонявший нас «по экспедициям». Разумную жизнь ищет. Он на ней вконец помешался! И ведь был бы просто псих, турнули бы его с работы и всего делов. Но он всегда умеет находить причины насколько важно нам поехать, например, на этот долбаный грот и как всем будет плохо, если мы туда не поедем. Порой такого наворотит, аж жуть берёт читать. Но начальство ему верит!

Доиграется он когда-нибудь…

Коренастая фигура нарисовалась рядом.

— Чего у вас тут?

Один из парней поднял руку чёрного блестящего скафа и показал в сторону.

— Вон, на стенах…

Фонарики прошлись по скалистым стенам, выхватив куски костей и горелой плоти, намертво влепленной в каменную стену.

Он упирает фонарь в стену и молча замирает. Лишь лёгкое подёргивание луча указывает, что это всё-таки человек, а не статуя.

— Ясно, — наконец глухо произносит он. — Рассосались!

Словно чёрные тени, парни с лёгким хлюпаньем углубились вправо — там площадка, возвышающаяся над заваленной трупами жижей. Сейчас инструменты будут раскладывать…

— Ты! — Тяжелая рука указывает на меня перстом. — Иди ищи недобитков.

— Не рановато его одного пускать? — тихо сказал Ярослав, наш биолог.

— Пусть привыкает.

Широкая спина молча удаляется от нас, теперь мелькает на площадке, где собирают «кабинет вивисекции» для вскрытия тварей.

Пожав плечами, скидываю с плеча винтовку, беру в левую руку «биолов» и поворачиваюсь к центру грота. Там изувеченных туш больше всего. Собственно, мне туда и надо. Снабжать «кабинет» материалом в виде изрядно ослабших, но ещё живых тварей.

«Биолов» поможет отличить мёртвых от живых, а винтовка превращает живых в мёртвых, если они окажутся не слишком ослабшими.

— Стой. — Ярослав касается плеча. — Убери винтарь, возьми «биолов» в правую руку. Это твоё основное оружие. Я тебе уже говорил — наступишь на спрута, тебе и автомат не поможет.

— Понял…

Неохотно убираю ствол, беру «биолов» удобнее и, внимательно глядя на экран его показаний, начинаю входить в слизистую массу мёртвых тел. Неприятно. Но приходится. «Биолов» пока живых не видит, поэтому иду относительно смело. Фонарь, прикреплённый к предплечью, щупает лучом переплетения органики под ногами. Иной раз, чтобы поставить ногу, надо хорошо подумать.

Скорость разложения местных мертвяков поистине фантастическая! В первые же секунды почти вся нервная система превращается в слизь, через полчаса начинают разлагаться сосуды, всякие разные ткани. Лишь мышцы да хрящи остаются более-менее целыми до пяти часов. Поэтому вскрывать эти создания можно лишь живыми. Осложняет проблему невозможность их оглушить. Химические средства оглушения так и не нашли, а все остальные лишь слегка замедляют тварей или убивают их, при превышении некого порога. В неволе тоже не живут, сдыхают, едва убедятся в невозможности выбраться в океан.

Поэтому Фёдор Палыч ищет вот такие весьма редкие места, где по непонятным никому причинам скапливаются сотни и сотни покалеченных, большей частью издохших тварей. Некоторые из них достаточно ослабли, чтобы заловить их. Правда, при вскрытии пациент все равно умирает и бешено разлагается, но это лучше чем ничего.

В общем, любой из этих скорчившихся уродов, похожих кто на наших крабов, кто на подобие рыб, а чаще всего на спрутов, может оказаться живым и весьма резвым. И тогда мне не позавидуешь. Оттого и двигаюсь еле-еле, тщательно вглядываясь в показания «биолова», стараясь ощутить спиной ремень винтовки.

— Ой!

Голос эхом разлетелся под тёмным сводом. Чёрные тени, едва видные в полумгле, встрепенулись. Резко оборачиваюсь, скидывая винтовку со спины. Ноги дрожат, да и руки тоже. Фонарик выхватывает разных представителей этого кладбища, от вида иных хочется влипнуть в стену за спиной. Но ничего опасного не вижу. Дохлые они тут все. И замечательно! Пусть я никого не найду и Фёдор Палыч поругает. Зато живой останусь.

— Что там? — спросил кто-то у кого-то. По голосу не узнаю, эхо мешает.

— Да ничего. Кажется, я куда-то вступил…

— Тьфу!..

Вот урод… перепугал. Убираю винтовку, снова извлекаю «биолов».

— Ну поздравляю! — слышится откуда-то сзади. — Теперь ты член!

— Да пошёл ты!

Вступил он! Я уже минуту только то и делаю, что вступаю! Им там хорошо, они на возвышении, большой фонарь повесили. А мне тут просто невозможно и шагу ступить, не наступив на дохлую, полуразложившуюся тушу.

Их яркий большой фонарь, хотя и ослаблен Тьмой, заставляет щуриться. Очень уж мощный. Пару раз они поворачивали его ко мне, проверяли, видимо, как дела идут.

Повернувшись, любуюсь своей искажённой тенью, ползущей по кривой, покрытой трещинами скале. Старательно приминая сапогом сгнивший склизкий холмик, неохотно расползающийся под литой ступней, балансирую, пытаясь удержать равновесие. Десятки трупов, размазанных по вертикальной скале, вызывают рвотный спазм.

Фильтры скафа надёжно вырубают живьё, витающее в воздухе, но полной изоляции не дают — это было бы дорого. Тем более атмосфера на Тине похожа на земную, и баллоны на себе таскать никто не хочет. Поэтому мы обречены ощущать, мягко говоря, необычные запахи Тины. К великому счастью, туши полусгнивших тварей почему-то не воняют как на Земле. У них запах тинианского океана — чем-то похож на грибной. Вот только при определенной концентрации от него может наизнанку вывернуть.

Но блевать нельзя — концентрация микроорганизмов выше всяких норм, снимать маску запрещено. Впрочем, чтобы что-то вырвать, надо сперва что-то съесть. Мы же такого счастья лишены уже почти полдня. Техника безопасности, чтоб им всем пусто было!..

— Нашёл что-нибудь? — спросил Палыч по рации.

— Одного. Тут тоже вся стена в жареных трупах. Кто мог налепить их на стену?

— Шаурма делаль! — сострил Семён. — Кушай на здоровье!

Идиот… Сдерживаюсь. Он постоянно пытается меня задеть. Не только меня, вообще новичков. В нашей команде нас таких было четверо, правда, кроме меня, уже нет никого. Последний из пришедших со мной парней сбежал неделю назад, выбив себе справку о болезни всех органов сразу. От всего того, что приходится здесь видеть, действительно хочется сбежать подальше.