— У меня есть полезное предложение, Семён Семёныч, — продолжал Ионафан. — Я, мягко говоря, не шибко доверяю кошачьему сообществу, а особенно выдающемуся его представителю Базилевсу, хоть он, оказывается, и эрудит. Для вашего тотального наблюдения можно пригласить синоптических собак — им сверху видно всё. Я общаюсь с синоптическими собаками.

— С какими собаками?

— С си-но-пти-чес-ки-ми. С собаками, которых синоптики запускают в атмосферу на воздушных шарах-зондах. А синоптические собаки нюхают воздух и по радиотелефонам лают, на сколько градусов изменится температура. Сколько раз лают, на столько и изменится. Один градус — один ГАВ. Если температура повысится, просто лают, если понизится, лают с подвыванием: «У-УГАВ». «У-У» для синоптических собак как минус…

— Кстати, — вмешался Фафик, — первые собаки-космонавты Белка и Стрелка вышли из синоптических собак. Их послали в космос за то, что они всегда правильно градусы лаяли. Теперь за температурой следят их праправнуки — Побелка и Перестрелка.

— А снег-дождь эти… удивительные собаки как передают? — поинтересовался Семён Семёнович.

— А снег-дождь они не передают: не унюхивают, — пояснил сенбернар. — Снег-дождь синоптики сами определяют по барометру. Врут часто.

— Отлично, Ионафан! Идите к синоптическим собакам, — поэт посмотрел на часы. — Пора включать телевизор. Сейчас ЕЁ будут показывать.

Но телевизор Семёну Семёновичу посмотреть не удалось, потому что во двор вошёл Кокоша Шляпкин со своей страсбургской тростью.

Под руку его поддерживала дама с очень привлекательным личиком из губернских новостей, она же тайная любовь поэта.

Глава восьмая,

в которой у поэта отнимаются руки, ноги и язык, Пёсик Фафик оказывается человекоподобной собакой, а Кокоша Шляпкин рассказывает о свидании с урождённой княжной Таракановой

— Ммм… ааа… — произнес Семён Семёнович.

От встречи с любовью у него опять отнялись руки, ноги и язык. Наступал полуобморок.

— Позвольте представить, — учтиво поклонился Кокоша Шляпкин. — Татьяна… нет, Ольга… нет… Лиза! Лиза Вторая, внучка моей старинной приятельницы Лизы Первой, урождённой княжны Таракановой.

— Позвольте представить в свою очередь, — не менее учтиво поклонился Пёсик Фафик. — Сенбернар Ионафан. Мы с ним в домино играем.

— Козла забиваете, — понимающе кивнул старичок куплетист.

— Какого козла? — попятился Фафик.

— Вы всё-таки не очень образованная собака, Фафик. «Забивать козла» — это и значит играть в домино. Так говорят в народе.

— Понимаю, фольклор, — Пёсик вдруг стремительно лизнул руку Лизе Второй.

Ионафан последовал его примеру.

— И кто же чаще выигрывает? — поинтересовалась Лиза Вторая.

— Да по-разному. То Ионафан «козлом» остаётся, то я. Для нас, вообще-то, результат не важен. Мы и считаем-то с трудом, всё путаемся, у кого сколько очков на руках… то есть на лапах.

— Вот это оговорка! — потряс своей страсбургской тростью Шляпкин. — У собаки — и на руках! Вы, Фафик, человекоподобный пес. По-научному это называется «антропоморфный».

— Красиво звучит, — Фафик даже сконфузился. — Меня это, пожалуй, устраивает.

Поэт стоял как статуя и был готов упасть.

— Семён Семёныч, дорогой! — спохватился Кокоша Шляпкин. — Мы ведь вот по какому делу. В газете «Весёлые дедуганы» (вы мне её оставили) я прочитал о потерпевшей старушке Таракановой, которую похититель заставлял заниматься алгеброй. «Не моя ли это старинная приятельница Лиза, урождённая княжна?» — подумал я. Очаровательная Лиза, которой я преподавал в школе литературу, пока меня не выгнали из учителей за дух вольности и призрак свободы. Восхитительная Лиза, которая всегда понимала меня, хотя моложе лет на двадцать. Чудесное дитя! Сейчас она часто гуляет с тремя собачками…

— Я её, кажется, видел, — не удержался Фафик. — Замечательная старушка: рядом всегда три лохматые собачки. Как будто они её охраняют. С виду бедная, в стареньком пальто. Но три собачки придают ей весьма солидный вид.

— Она и есть, — продолжал Шляпкин. — Я отправился к возможной княжне и убедился, что моё предположение верно! В вечер гнусного преступления она, к сожалению, вышла в круглосуточную аптеку за валерьянкой, без собачек…

После нападения Лиза Тараканова не встаёт с постели. За ней ухаживает внучка Лиза Вторая (у неё другая фамилия, я забыл, какая), она любезно согласилась проводить меня, — старичок подмигнул господину К., как поэт поэту. — Еле слышным голосом Лиза Первая поведала то, что смогла запомнить во время похищения. Алгебры она и в школе-то совсем не знала…

Всё то же самое: мешок, глухой голос, скрип пера, старое кресло, запах гуталина. Но одна дополнительная деталь: Лизе Первой удалось дотронуться до одного из похитителей (если их, конечно, несколько). Шерсть, жёсткая курчавая шерсть!

— Зверь! — прорвало Семёна Семёновича. — Неужели зверь?!

— И грамотный зверь, — заметила Лиза Вторая. — Уроки учит, пером скрипит.

Тут влюблённый наконец сдвинулся с места и поцеловал руку внучке похищенной урождённой княжны.

— Семён Семёнович К., поэт и сказочник, — представился он. — А теперь, похоже, по совместительству мститель и сыщик. Может, кофе выпьем?

— А вам никогда не говорили, что вы очень напоминаете артиста Евгения Леонова, если бы он не был лысым? — ответила Лиза Вторая. — А почему К.?

— Говорили… Что же касается К… Потому что имя поэта — всегда многообещающая тайна, даже для него самого. Возможно, это «К.» означает «самое безобидное из неизвестного».

— Всё, пора, — опомнился сенбернар Ионафан. — Я пошёл к синоптическим собакам.

Глава девятая,

в которой Пёсик Фафик вспоминает о том, что он прапрапрапраправнук крыловской Моськи, поэт признаётся в симпатии к паукам, а Лиза Вторая что-то шепчет

— Лучше кофе, чем никогда, — сказал поэт, наливая Лизе Второй в чашку с золотой надписью «Семён Семёнович», и немедленно повернулся к Фафику. — Дружище, как вы полагаете, что же это за зловещий грамотный зверь? Вот вы каких животных не любите?

— Проще назвать тех, которых люблю, — Фафик чинно хлюпнул из своей чашки. — А нелюбимые останутся.

— Валяйте, называйте.

— Собаки.

За столом на несколько секунд воцарилось молчание.

— М-да… — наконец произнёс Кокоша Шляпкин. — А ещё какие-нибудь?

— Мартышки.

— Интересно. А почему?

— Потому что они похожи на собак.

Старичок куплетист слегка закашлялся, оттого что поперхнулся.

— Ну а ещё какие-нибудь, не похожие на собак? — не удержалась Лиза Вторая, вздрагивая от беззвучного смеха.

— Лягушки и ёжики. И слоны.

— А эти почему?

— Что вы заладили: почему да почему!.. Впрочем, чтобы угодить вам: лягушки и ёжики абсолютно безопасны.

— А слоны?

— Слоны тоже абсолютно безопасны, потому что у нас не водятся.

Лиза Вторая расхохоталась, как сумасшедшая, и закрыла лицо руками.

— Позвольте, а как же в басне Крылова: «По улицам слона водили…»? — не согласился Кокоша Шляпкин. — Значит, водятся.

— Тогда, наверное, мне придётся слонов разлюбить… Тем более только сейчас начинаю припоминать: в той басне речь идёт о некой собаке Моське, которая лает на слона. Так вот, эта некая Моська — моя прапрапрапрапрабабушка. Думаю, не стоит нарушать семейные традиции хорошим отношением к слонам.

— Вы, Фафик, нас путаете! — почти рассердился поэт. — То вы любите слонов, то не любите!

— Не обращайте внимания, Семён Семёныч, — Фафик отодвинул пустую чашку. — Собака лает — ветер носит.

Никто не стал возражать на столь веский довод.

Семён Семёнович налил всем ещё кофе.

— А у меня вообще нелюбимых животных нет, — признался он. — Мне они все по-своему симпатичны. Даже, например, пауки. У меня и стих есть.

И тут же, не спрашивая разрешения, поэт начал как всегда заунывно читать:

ПАУКИ. ТАЙНОЕ ПРИЗНАНИЕ

Мне очень симпатичны
ПАУКИ.
Мне кажется, они
Не дураки.
По крайней мере поумнее
Мух.
Но я не говорю об этом
Вслух.

— Браво! — вырвалось у Лизы Второй.

Пёсик Фафик, как водится, упал на колени, но промолчал.

Кокоша Шляпкин тайком смахнул скорую старческую слезу.

— Злоумышленником может быть любой зверь с жёсткой курчавой шерстью и дурными наклонностями, — без перехода продолжал Семён Семёнович. — Будем надеяться, что кошачье сообщество во главе с нашим тайным агентом Базилевсом и синоптические собаки помогут нам на него выйти.

Теперь пора приступать к ловле на живца. Именно таким способом в XVII веке, при короле Людовике XIV, шеф парижской уголовной полиции мсье Дегре обезвредил ювелира-убийцу Рене Кордильяка.

Как стемнеет, мы выпустим на улицу фальшивую старушку и устроим засаду: станем ждать, когда на неё нападут похитители. Старушки всё-таки послабее старичков — скорее всего, злодеи выберут старушку и не будут бояться подвоха.

— Гениально! — всплеснул лапами Фафик. — А кто будет фальшивой старушкой?

— Можно я? — вдруг сказала Лиза Вторая. — Мне за бабушку очень обидно.