Спустя три дня, утром восемнадцатого числа, один из учеников покойного обратился к собравшимся с такой речью:

— Некогда Куракубо учил нас, что, пока тело умершего остается теплым, предавать его огню нельзя. Как это ни удивительно, тело учителя все еще хранит тепло.

Тогда кто-то в толпе воскликнул:

— А вдруг он еще оживет? Вот было бы славно! Второй такой священник вряд ли когда еще родится!

При этих словах покойный вдруг начал подавать признаки жизни.

— Ох, — вздохнул он и открыл глаза. — У меня такое чувство, словно я очнулся ото сна. Знайте: нынче мне довелось побывать в аду и в раю. Изо дня в день я не уставал повторять, что одним из вас уготованы мучения в восьми сферах Ледяного и Огненного ада […в восьми сферах Ледяного и Огненного ада… — Согласно буддийским представлениям и народным верованиям, существует два вида ада, каждый из которых состоит из восьми областей, — Ледяной ад, в котором грешников мучат холодом, и Огненный ад — геенна.], другим же суждено возродиться в благословенном краю, усыпанном золотым и серебряным песком […в благословенном краю, усыпанном золотым и серебряным песком. — То есть в раю.]. Все зависит от вас самих. Будь моя воля, я взял бы с собой в это путешествие всех маловеров, сомневающихся в существовании загробной жизни. Одумайтесь же, пока не поздно! В подтверждение истинности моих слов я покажу вам печать, которую оставил у меня на спине владыка ада царь Эмма [Царь Эмма (санскр. Яма, кит. Янь-ван) — в буддийской традиции Китая и Японии властитель загробного мира, вершащий суд над умершими.].

С этими словами Куракубо сбросил с себя одежду, и все увидели на спине у него, в том месте, где находится седьмой сверху позвонок, знак «владыка», а под ним большую печать. Тут даже те, у кого оставались сомнения, поневоле уверовали в существование загробной жизни.

Слухи об этом чуде вскоре разнеслись по всей провинции, люди только о нем и говорили. В конце концов правитель тех земель решил проверить, правда ли это, и призвал Куракубо к себе.

— В наш век, когда буддийская вера клонится к закату, вряд ли могут совершаться подобные чудеса, — молвил он. — Надобно посмотреть, что за печать поставил на спине этого монаха царь Эмма.

Куракубо тотчас же раздели, и что же? — печать оставалась на прежнем месте, черная, словно вдавленная в кожу. Ее попробовали смыть, но ничего не получилось.

— И все же что-то тут не так, — сказал правитель. — Подвергнем-ка этого монаха пытке.

Монаха положили на спину и стали лить ему в рот воду, но он упорно молчал. Лишь под угрозой пытки раскаленным свинцом он не выдержал и взмолился:

— Пощадите меня, я во всем признаюсь. Никакого ада я не видал, все это выдумка и вздор. От рождения я был беден и пустился на обман ради денег.

— Каким же образом на спине у тебя появилась печать владыки ада? — спросили его.

— Три года назад один умелец вырезал ее у меня на коже и втер туда тушь.

— А как тебе удавалось слетать на землю с большой высоты?

— Очень просто. Чтобы освоить эту премудрость, я упражнялся целых два года, взбираясь каждый раз все выше и выше. Но я научился лишь прыгать вниз, взмывать же вверх не умею.

В общем, Куракубо рассказал обо всем без утайки и полностью признал свою вину.

За подобный проступок ему полагалось отрубить голову, однако из уважения к его монашескому сану правитель избрал для Куракубо менее суровую кару: его связали, посадили в лодку-долбленку и пустили в открытое море. А что сталось с ним потом — неизвестно.

Чего только не бывает в нашем мире, переменчивом, как морские волны! Ныне об этом монахе никто уже и не помнит. В хижине его до сих пор стоит изваяние Будды Амиды, но после всего случившегося люди утратили веру и перестали ему поклоняться. Только по ночам луна заглядывает туда через разбитое оконце да временами пронзительно завывает ветер. А днем там играют ребятишки.

«Такие, как этот монах, лишь бесчестят буддийскую веру», — сказал напоследок старик.

Новая Тюдзё-химэ [Тюдзё-химэ — дочь придворного вельможи Фудзивара-но Тоёнари, жившая в VIII веке. Преследуемая злой мачехой, удалилась в монастырь, где, по легенде, за одну ночь соткала изумительной красоты мандалу, изображающую буддийский рай.]

В земле Хида стоит знаменитая еще со времен древних государей гора по названию Курайяма — Величавая. Дровосеков туда не пускают, оттого и поныне на этой горе растут густые тисовые леса. Там всегда веет прохладой, и окрестные жители не знают, что такое летний зной.

Как-то раз Бандзану случилось заночевать в одном из тамошних горных селений, но уснуть он не мог из-за беспрестанного стука бёрд в ткацких станках, — недаром эта местность славится изготовлением превосходных шелковых тканей. Бандзан пошел к хозяину постоялого двора и наслушался от него всяких рассказов, среди которых оказалась и эта удивительная история.

Жил в той деревне человек по имени Окамура Дзэндаю со своей женою. Хотя обоим супругам уже перевалило за сорок лет, детей у них не было, и они очень из-за этого печалились. Долгие годы ходили они на поклонение в святилище Ацута в провинции Овари, и в конце концов боги услышали их мольбы и послали им чадо. Родилась у них девочка, да такая прелестная, что ни один младенец в селении не мог с ней сравниться. Стала она расти и в пять лет умела читать и писать, хотя никто ее этому не обучал, в семь лет начала слагать стихи, а в одиннадцать научилась ткать шелк цумуги [Цумуги — шелковая ткань типа чесучи.]. Ткали все как будто одинаково, только другим женщинам, чтобы соткать штуку шелка, требовалось три дня, она же управлялась за полдня. И получалось на редкость красиво. Неудивительно, что семья ее вскоре разбогатела, а поскольку ко всем своим достоинствам девушка была еще и глубоко набожной, люди прозвали ее «новой Тюдзё-химэ».

Первого числа каждого месяца она совершала паломничество в храм Яцуруги, и, хотя до него несколько дней пути, всегда возвращалась домой в тот же день. Кто-то из поселян, привыкший ничего не принимать на веру, попросил ее рассказать о своих паломничествах, и девушка в подробностях описала ему провинцию Овари, а также все, что встретилось ей по дороге. Люди сведущие подтвердили: рассказанное ею — истинная правда. Что тут возразишь? Оставалось лишь удивляться ее чудесным способностям.

Но вот девушке минуло пятнадцать лет. Стала она красавицей, какую и в столице нечасто встретишь, и не было в тех краях юноши, который не мечтал бы заполучить ее в жены. Между тем родители невесты, изрядно разбогатев, не хотели отдавать дочь кому попало и никак не могли выбрать ей достойного жениха. Наконец, после долгих поисков и расспросов, прослышали они о человеке по имени Сугэгаки Ихэй, старосте соседней деревни. Он торговал лесом, и дом у него был как полная чаша. За его сына, Иноскэ, они и просватали свою дочь.

И тут произошло диво. Воспылав любовью к мужу, девушка сразу же лишилась чудесной способности в один день добираться до храма Яцуруги и возвращаться обратно, шелк она теперь ткала не быстрее, чем остальные женщины, лицо ее огрубело, а повадки стали такими же, как у любой неотесанной деревенской жительницы.

Вот какие чудеса бывают на свете!

Беда, проросшая из бамбука

В стране Ивами [Ивами — старинная провинция Японии, ныне соответствует западной части преф. Симанэ.], неподалеку от места, где Хитомаро [Какиномото-но Хитомаро (660?—709?) — один из наиболее знаменитых поэтов японской древности.], печалясь о приближающейся кончине, сложил: «О, только бы успеть долюбоваться луной плывучего, изменчивого мира…» — жил человек по имени Сакобэй. Был он беден до крайности. С крыши его лачуги свисали лианы, скрывая неприглядность расползшихся драниц, и редко над его очагом подымался дымок. Одно время была у него жена, взятая из такой же захудалой семьи, как его собственная, — недаром говорят, что на всякий треснутый горшок найдется щербатая крышка. Однако вскоре выяснилось, что она дурно обращается со свекровью, и Сакобэй прогнал ее прочь. С тех пор жил он вдвоем с матушкой, заботясь о ней, как подобает почтительному сыну. Оттого, наверное, Небо смилостивилось над ним, и за семь-восемь лет он сколотил состояние в семьдесят, а то и в восемьдесят золотых рё и сделался богачом, какие нечасто встречаются в тех краях. Источником же его доходов служили москитные сетки и пропитанные соком хурмы веера [Бумагу пропитывали соком хурмы для прочности и для придания ей красивого коричневатого оттенка.], которые он мастерил на продажу.

Как-то раз в середине пятой луны Сакобэй отправился торговать в дальние деревни, а присмотреть за домом и матушкой попросил соседа, честного, надежного малого, предупредив его, что до завтра вряд ли вернется.

На следующее утро сосед наведался к нему в дом, но дверь была заперта. «Бабушка! Бабушка!» — позвал он, однако та не откликнулась. «Видно, крепко спит старушка», — подумал сосед и вернулся к себе. К вечеру он снова пришел туда и увидел ту же картину.

«Странно», — подумал сосед, толкнул дверь — и что же? Старая женщина лежала в своей комнате, а тело ее и всё вокруг было залито кровью. «Будда милосердный!» — в ужасе воскликнул он, и в этот миг на пороге появился Сакобэй.

Конец ознакомительного фрагмента