Оливер сглотнул и испугался шума слюны в горле. Попытался нашарить выключатель, но не вспомнил, где тот находится: ему еще не доводилось включать свет самому. Снова обернулся к спасительному слабому пятну: за углом, посередине второго коридора, располагался актовый зал.

«Я тут не один», — повторил он.

Посмотрел вперед. Он уже преодолел несколько страшных метров без посторонней помощи.

Оливер знал: он где-то там, в темноте, складывает на место инвентарь в спортзале или закрывает окна в столовой. Он всегда ходил бесшумно и сурово смотрел на всех. Но только Оливер знал, кто он такой на самом деле — злодей из сказок. Жестокий без причины и без меры. При этой мысли у мальчика скрутило живот.

Оливер несколько раз моргнул. Ему казалось, что темнота, липнущая к ресницам, коже и одежде, вот-вот припечатает его своим весом к полу. Он сделал шаг, другой. Представил, что оказался внутри темного шара и движется к его центру, удаляясь от света.

А вдруг из темноты появится рука и утащит его… Оливер отогнал от себя эту мысль, но боль в животе то и дело напоминала о ней. Дверь в туалет должна быть где-то здесь. Еще несколько метров — и он коснется ее руками, выставленными вперед, и яркий свет унесет прочь все страхи. Как обрадуются Матиас и Диего, теперь-то он им почти ровня!

Он сделал несколько шагов вперед и наткнулся на гладкую стену. Нащупал в темноте дверь и опустил ручку вниз. Резкий запах хлорки и химии, ударивший в нос, подсказал, что он не ошибся.

Оливер замешкался, пытаясь найти силы, чтобы протянуть руку в плотную тьму.

— Ну я и дурак! — проговорил он, сгорая от стыда, хотя вокруг никого не было.

Сжав губы, вытянул руку вперед. Его трясло от холода и кидало в жар. Наконец он нащупал выключатель. Щелчок — и с легким потрескиванием одна за другой загорелись неоновые лампы.

Голубой кафель отражал холодный свет. Из плохо закрученного крана в одной из раковин капала вода.

Оливер облегченно выдохнул — никто не подкарауливал его в темноте. Он приблизился к кабинкам: все три двери, стоявшие в ряд, были распахнуты настежь. Выбрал среднюю и принялся расстегивать брюки. Разделавшись с первой пуговицей, замер на месте.

В туалете кто-то был. Прямо у него за спиной. К его дыханию присоединилось чье-то еще — с тяжелым запахом чеснока и сигарет.

— Привет, гаденыш!

Оливер медленно обернулся, не в силах противиться этому развязному голосу. Он весь дрожал.

Из-за возвышавшейся над ним тени своего извечного кошмара Оливер ощущал себя размером с ноготок.

Абрамо Визель работал школьным сторожем в Травени. Он был старше родителей Оливера, но моложе бабушек и дедушек. Тело его было настолько огромным, что при ходьбе его мотало из стороны в сторону, как корабль в бушующем море. Однако Оливер не считал Визеля толстым. Всякий раз, когда он натыкался на сторожа и терпел его издевательства, в его мозгу всплывало слово «сильный». Как злодей в комиксах про супергероев. Настолько сильный, что может раздавить его голыми руками.

Он взглянул на кулаки сторожа: каждый размером с его голову. Представил, как тот сжимает ее своими короткими волосатыми пальцами.

— И как у тебя хватило духу прийти сюда в одиночку? — сказал сторож. — Плохая идея!

Оливер промолчал. Он уже понимал, что любое слово будет неправильным. Синьор Визель так развлекался: глумился над ним с того самого дня, как появился в школе. Пока только на словах, но Оливер догадывался, что это до поры до времени. Он снова перевел взгляд на руки сторожа и заметил, как по ним пробегают легкие судороги, заставляя мышцы под кожей подрагивать. Это походило на то, как речная рыба выпрыгивает из воды, чтобы схватить добычу.

Мальчик догадывался, что добычей Визеля, способной утолить самый сокровенный голод, был его, Оливера, страх. Он посмотрел ниже, на огромное брюхо сторожа, загородившее проход.

— Меня там ждут, — наконец пролепетал он на одном дыхании.

Брюхо сторожа заходило ходуном от ехидного смешка.

— Ты пришел сюда отлить. Так чего встал? Вперед! — приказал он, заблокировав плечом дверь.

Оливер зажмурился. Мочевой пузырь раздулся так, что стало больно.

— Отпустите меня, — сказал он. — Ну пожалуйста.

— Никуда ты не пойдешь. Будешь стоять тут по стойке смирно, пока в штаны не напрудишь.

Оливер почувствовал, как из глаз покатились слезы.

— Ну что нюни распустил, как девчонка! — продолжал глумиться сторож.

Оливеру пришло в голову, что, хотя Лючия и девчонка, она все равно храбрая и сильная. Распахнув глаза, он посмотрел на своего мучителя сквозь пелену слез.

Тот подался вперед со словами:

— Ты же знаешь, что я с тобой сделаю, если хоть слово кому сболтнешь?

Оливер ничего не ответил.

— Я приду к тебе ночью, когда ты заснешь, и…

Визель сделал вид, что хватает его. Оливер едва не закричал, а Визель зашелся от хохота. Но тут что-то ударило его по лицу и упало на пол.

Оба уставились на перепачканную мелом губку, оставившую белый след на щеке сторожа.

Визель обернулся, а Оливер со всей мочи ринулся в образовавшийся просвет между дверью и телом сторожа.

— Стой! Ты куда? — неслось ему вслед, но Оливер уже был в безопасности.

Матиас и Диего встали стеной между ним и его мучителем.

— О! Явились не запылились твои защитнички! — хрюкнул сторож. — Когда ты перестанешь быть таким ссыкуном?

— Не трогайте его! — сказал Матиас.

— А тебе чего, Клавора? Папаша мало порол на этой неделе, хочешь еще?

Сторож вытер мел со щеки.

— И Валент-младший тоже здесь, — не унимался сторож, переключившись на Диего. — Ну а твой старик и подавно плохо кончил.

— Не надо! — прокричал Матиас, но к нему никто не прислушался.

Оливер видел, как товарищ схватил Диего за руку и попытался увести прочь, но тот будто окаменел.

— Пойдем отсюда, — умолял Матиас.

— Я слышал, о чем трепались полицейские там, на парковке, прежде чем увезти твою мамашу, — подмигнул Визель. — Хочешь, расскажу?

Диего стоял, не говоря ни слова, и неотрывно смотрел на сторожа. Оливер подумал, что друг сейчас похож на загипнотизированного.

— Хочешь, расскажу, как его грохнули?

Тут уже все трое обратились в слух.

Абрамо Визель вытянул руки, скрючил пальцы как когти и медленно поднес их к лицу Диего.

— Его отвезли в лес и вырвали глаза! Вот так!

Жуткий рассказ прервал голос учительницы из коридора. Матиас схватил Диего и Оливера и потащил прочь.

До них еще долго долетали жалобные причитания Визеля, сетовавшего на слабое здоровье и на то, как он устал драить сортиры после проделок невоспитанных мальчишек. Даже не оглядываясь, Оливер не сомневался, что одной рукой Визель мнет губку, а другой — подпирает поясницу.

Вместо этого он взглянул на Диего и не узнал друга. Тот стал мертвенно-бледный, как покойник. Точь-в-точь как его отец.

6

В полутемном помещении на экране друг за другом мелькали снимки, сделанные на месте преступления.

Крупный план сжатых синюшных губ. Капилляры, разбегавшиеся под кожей, словно ручейки. Бледная грудная клетка. И две черные впадины вместо глаз.

Такие снимки — основа основ каждого дела. Тот пластилин, из которого со временем слепится лицо — лицо убийцы, оно впоследствии обретет и имя. Именно составление профиля — психологического портрета — позволяет выйти на преступника.

Тереза смотрела на экран, утонув в кресле между двумя друзьями — главным следователем Амброзини и заместителем прокурора Гардини, — соблюдавшими на службе строгую субординацию. За ними разместилась оперативная группа.

Все они совсем недавно вернулись в участок с места преступления, продрогнув до костей. Расследование только началось, и рабочий день грозил плавно превратиться в рабочую ночь.

Глаза Терезы, воспаленные от усталости, тем не менее внимательно смотрели на экран.

Еще снимки — на сей раз запечатлевшие девственную природу. Среди растительности тут и там виднелись таблички и надписи, расставленные криминалистами. Такими табличками обозначали всё: следы крови, отпечатки обуви, ветки, обломанные зверем в человечьем обличье.

И, наконец, самая впечатляющая из этих макабрических находок: Тереза почувствовала, как дыхание сидевшего рядом заместителя прокурора участилось. В этот момент она окончательно поняла, что они имеют дело не с «обычным» убийством. Помимо психической составляющей, в этом деле проглядывало нечто еще более опасное, чему она пока затруднялась подобрать название.

Привычные мотивы не могли пролить свет на это преступление. Человеческий разум не в состоянии сотворить такое из ревности, мести либо из-за денег. Появившийся на экране тотем нес в себе глубинный смысл. Он требовал к себе внимания, потому что о многом мог рассказать.

— Вот это, пожалуй, больше всего и пугает, — пробормотал Амброзини.

Тереза разделяла его мнение, но теперь, когда она пригляделась внимательнее, в голове у нее промелькнула смутная догадка. Но ухватить ее суть никак не удавалось: мысль, вертевшаяся на поверхности, то появлялась, то сразу же исчезала, как только Тереза подбиралась к ней вплотную.

— Что-то не так? — поинтересовался заместитель прокурора.