— Прочь отсюда, собака!

— Разбойник!

— Проси еду у своего господина!

Несмотря на многочисленные пинки и шлепки по голове, Уго продолжал ползти вперед, извиваясь и вонзая зубы в икры тех, кто не желал посторониться. Таким образом он достиг переднего ряда и служителей с корзиной. Бедняки, ждавшие своей порции хлеба, пытались остановить мальчика, но он все-таки сумел просочиться мимо них к дверям госпиталя. Один из служителей проследил взглядом за мальчиком, скривился, пожал плечами и вернулся к раздаче хлеба. Больше Уго препятствий не чинили.

Он бежал без оглядки, пока не оказался в центре длинного зала. Здесь он перегнулся пополам, упер ладони в коленки и остановился, чтобы перевести дух. Оглянулся на двери — никого. Происходившая снаружи потасовка как будто не могла проникнуть под эти своды. Вдоль стен стояли ряды кроватей, на некоторых лежали сразу по два человека. Почти все молчали или же издавали жалобные стоны. Мальчик глубоко вздохнул. К нему приближалась полная женщина.

— Тебе нельзя здесь находиться, — тихо, но сурово сказала она. — Если ты хочешь хлеба…

— За мной гонятся.

Даже эти слова дались Уго с трудом. А перепалка за дверью вспыхнула с новой силой.

Женщина секунду поразмыслила, прислушиваясь к крикам.

— Ладно, ступай за мной, — велела толстуха.

Они вышли из зала через боковую дверь и оказались во дворе, где играли дети. Пересекли его торопливо, причем женщина приложила к губам палец, призывая к молчанию кормилиц с младенцами на руках. Открыла дверь в противоположной стене, воспользовавшись одним из ключей, звякавших в огромной связке у нее на поясе, и позвала мальчика внутрь.

«Винный погреб», — определил Уго в потемках, ощутив характерный запах. Скрип ключа в замке отозвался внутри гулким эхом. Почему она его заперла? Единственным источником света в помещении служило окошечко в закрытой двери.

Уго подкатил старую бочку, залез на днище и приник к окошку. Толстая ключница, бурно жестикулируя, что-то объясняла хорошо одетому мужчине. Оба посмотрели на дверь, а потом скрылись в госпитале.

— Нет! — закричал пленник.

Он попробовал открыть дверь — ничего не получилось. Выглянул во двор — одна из кормилиц, поймав его взгляд, покачала головой.

— Не может быть! — заскулил Уго.

В полутьме он разглядел несколько чанов и выдолбленных в каменном полу ям, дальше стояли бочки. Ни другого окна, ни второй двери в винном погребке не было. Мальчик убедился в этом, шаря вслепую, сначала чертыхаясь, потом поскуливая, а потом пиная ногами бочки. Он заперт! Уго снова выглянул в окошко в тот самый момент, когда ключница, управляющий госпиталем и слуга Рожера Пуча решительным шагом направлялись к его тюрьме. Попался! Уго слез с бочки и принялся искать. Вот он нашарил крепкую палку — не хуже добротного весла. Сгодится. Мальчик просунул палку в железную ручку на двери. «И что теперь?» Скрежет ключа в замке и стук палки, не дававшей открыть дверь, смешались с криками и проклятьями слуги Пуча, которые тот извергал в день казни Арнау, — теперь они эхом отзывались в памяти Уго. Да, скоро он снова окажется в этих жестоких руках.

— Мальчик! Открой! — донеслось через окошко. — Мы не сделаем тебе ничего плохого.

Эти слова произнес не слуга. Уж его голос мальчик узнал бы даже в преисподней.

И вскоре из окошка послышались совсем другие звуки.

— Я убью тебя!

А вот это точно слуга! Уго содрогнулся. Несомненно, он именно так и поступит. Убьет его. Никто об этом не узнает, и… Уго подобрал с пола еще одну палку — потоньше, но не менее прочную — и в кромешной тьме упер один ее конец о выступ на двери.

— Чем дольше ты нам не открываешь… — грозился через окно слуга.

«Пора», — решил Уго.

Он просунул палку в окошко и навалился изо всех сил. Дерево в его руках задрожало, хрустнула кость. «Хорошо бы глазница, — подумал Уго, — ведь удар был направлен снизу вверх». Пока снаружи раздавались крики и стоны, мальчик успел освободить дверь, распахнул ее одним рывком и выскочил во дворик, перепрыгнув через тело распростертого на земле слуги. Мельком увидел, что между пальцами, которые раненый прижимал к лицу, обильно сочится кровь. Он уже готов был пробежать через двор, но обернулся посмотреть на управляющего и ключницу. Оба они опустились на колени рядом с раненым и взирали на мальчика так, будто он привидение.

— Гадина! — выкрикнул Уго тоненьким, будто проволока, голоском, выплескивая в оскорблении все накопившиеся страхи.

А потом Уго побежал. Пронесся через дворик, через зал с больными и, не останавливаясь, припустил по Госпитальной улице прочь от города, до самого госпиталя Сан-Лазаро. Мальчик свернул, только завидев впереди новую стену и ворота Сант-Антони: у ворот могли стоять стражники.

Местность вокруг беглеца снова сделалась необитаемой: рядом с госпиталем для прокаженных не было даже лачуг. Убедившись, что никого рядом нет, Уго забрался в чей-то огород и вытащил из земли две еще зеленые луковицы. Мальчик знал, что за такой проступок полагается наказание, а денег, чтобы заплатить установленный штраф, у него не было. Но он отбросил опасения, почувствовав горький вкус и жесткую плоть луковицы. Ну какой штраф возможно наложить за поедание таких отбросов? Уго шел, не разбирая дороги, с трудом пережевывая кусочки, которые приходилось отрывать зубами. Уго думал о матери, об их разговорах украдкой возле Святой Марии у Моря после окончания мессы. Когда сын излагал Антонине свои планы на будущее, она улыбалась и крепко обнимала его, очень крепко. «Я плачу от радости, — говорила мать. — От радости, сынок». И снова обнимала его так крепко, что у мальчика перехватывало дыхание, но он никогда не жаловался: ему нравилось. И как теперь признаться матушке, что все его мечтания рассеялись. Такая новость привела бы ее в отчаяние. Она бы снова плакала… но в этот раз от горя. И виноват был бы он, Уго. Теперь Антонина состарится простой служанкой в доме у перчаточника.

Мальчика душили слезы. Он нашел себе укрытие под дощатым навесом, который, вероятно, когда-то являлся частью бедняцкой лачуги, ныне покинутой. Уго сел на пол и уже поднял руку, чтобы выбросить остатки второй луковицы, словно желая избавиться от всех своих невзгод, но в последний момент передумал и отложил луковицу в сторону. Он подумал о сестре. Арсенда тоже опечалится; впрочем, ее чувства никоим образом не отразятся на размере приданого, которым обеспечит девушку эта паскудная монахиня, чье имя Уго никак не мог запомнить. Арсенда выйдет замуж за хорошего человека.

Темнело в апреле медленно. Как же красиво такое вот розоватое свечение над морем! Уго попробовал отыскать нечто подобное среди огородов и возделанных полей. Но что может быть прекрасного в закатном свете над грядками лука? Впервые за долгое время мальчик улыбнулся, и улыбка его переросла в хохот. Лук! На сей раз Уго зашвырнул остатки своего ужина как можно дальше. Потом вздохнул, и вскоре сон положил конец этому дню, причинившему Уго столько тревог.

Мальчик проснулся с первыми лучами зари и обнаружил, что ноги его босы. Ночью у него украли его великолепные абарки с кожаной подошвой, а он даже не почувствовал! Уго оглядел свое пристанище и попробовал вспомнить: а вдруг он сам разулся перед сном? Нет, он точно этого не делал. Зато рядом с собой Уго обнаружил луковицу. Его сандалии поменяли на лук! Вероятно, за ним вчера следили и видели, как мальчик ее выбросил…

— Подонки! — крикнул Уго, выходя из-под навеса и грозя мирозданию луковкой в воздетой руке.

— Чего орешь, парень? — Голос прозвучал у него за спиной. «Видимо, старик работает здесь, на огородах», — догадался Уго. — Чем это ты там машешь? — Старик застал его врасплох, с поднятой рукой. — Вот! — заорал огородник, увидев лук. — Держи вора!

Уго бросился бежать. Не успев сделать и двух шагов, напоролся на камень. Ступню пронзила резкая боль, мальчик упал. Старик приближался, хромая, с мотыгой в руке, хватая ртом воздух, которого ему не хватало, чтобы позвать на помощь. Мальчик поднялся. И все ради такого жалкого трофея! Он взглянул на луковицу, предъявил ее старику с мотыгой и аккуратно положил на землю. Уго молился небесам, чтобы огородник удовлетворился возвратом похищенного. Воришка склонился в низком поклоне, как когда-то во время прогулок с мисером Арнау, потом выпрямился.

— На что старому Нарсису луковица, вырванная из земли и облапанная вором?

Мальчика сграбастали двое мужчин — так крепко, что Уго решил, что руки вот-вот оторвутся.

— Я не… — только и успел пролепетать несчастный, а его уже подтащили к старику; как только мальчик оказался в пределах досягаемости, Нарсис черенком мотыги что есть силы ударил его по спине.

— Только не убивайте его, Нарсис. Он сослужит нам хорошую службу в виде примера для других сопляков, которые шастают по нашим огородам.

— Есть у тебя деньги, чтобы расплатиться за весь украденный тобой лук?

Один из державших грубо встряхнул Уго. Он наклонил голову к самому лицу пленника, будто собираясь его укусить, и злые слова вырывались у него изо рта вместе с густым зловонием.