— Ну уж нет, наглым меня не назовешь. Лучше уж скажи «любопытный». Я просто хочу посмотреть, как тебе удастся вытащить арбалет из мешка, вставить стрелу…
— Хочешь посмотреть?
— …и все это так, чтобы на тебя не навалились солдаты…
— Ну так и смотри.
— …и не накостыляли тебе, прежде чем поведут…
Тут Уго замолчал. Бернат за это время успел поставить свою котомку на песок и, не доставая арбалета, помогая себе зубами, натягивал тетиву. Оружие так и не появилось на виду, когда Бернат выпустил стрелу в один из стоящих на берегу кораблей. Стрела прошла через конопляное полотно, даже не разорвав его, а лишь проделав маленькую дырочку, просвистела в воздухе и глубоко вошла в борт намеченного Бернатом судна.
— И учти: там расстояние будет меньше. Я не промахнусь.
«А ведь это возможно, — признал Уго. — У него может получиться».
— Поздравляю.
— Поздравишь, когда я убью этого сукина сына.
Следующий день начался похоже на вчерашний: яркое солнце, теплынь, горожане на улицах, среди них много рыцарей и придворных, а еще больше священников и их слуг. Для Уго переменилось лишь одно обстоятельство: он решил покончить с кошачьим промыслом и не отозвался на вызов Ансельма, который за ним посылал. Мальчик предчувствовал, что жизнь его вскоре переменится. Его влекла за собой фигура Берната с мешком за плечами. Умный парень. И у него в достатке решительности и ловкости. Осталось только узнать, хватит ли ему отваги.
День тянулся точно так же, как и вчерашний: люди то и дело входили и выходили из дворца, однако ничто не предвещало, что появится граф де Наварклес. Когда дело близилось к полудню, Уго совсем заскучал, позабыл про свои обиды и рассеянно разглядывал людей перед дворцом, одетых то пышно, то буднично, перехватывал обрывки разговоров, то подпирая стену, то протискиваясь между собеседниками. А потом мальчику почудилось, что он видит Лысого Пса, идущего с берега по Львиному спуску. Уго не придал этому значения, но вот их взгляды встретились, и мальчик даже издали заметил лихорадочный блеск в глазах лысого. Жоан Амат решительно направлялся в его сторону, с каждым шагом лицо его все больше хмурилось. Что бы ни было причиной его раздражения, Уго совсем не желал этой встречи, поэтому резко развернулся и поспешил прочь. Добраться бы до спуска Эссе-Хомо, а оттуда… И вдруг он заметил приятелей Лысого Пса. Они двигались вниз по Львиному спуску и тоже его заметили. Уго обернулся — уж не ловушка ли это? Да, так оно и есть! Вместе с лысым шагали еще двое. У Амата было достаточно времени, чтобы выследить жертву, обложить и… «Вот идиот!» — обругал себя Уго.
— Ну и куда ты собрался? — Жоан Амат с двумя дружками перегородили мальчику дорогу, устроив затор на и без того запруженной улице.
— Разве у нас не мир?
Лысый издевательски фыркнул:
— У нас был бы мир, если бы топорик и правда принадлежал твоему отцу.
— Что?
— Это собственность короля!
— Я не знал… — попробовал отвертеться Уго. — Мой отец…
— На рукоятке вырезан крест святого Георгия. Что тут можно не знать?
— Я думал…
Уго никак не рассчитывал, что Амат начнет бахвалиться топориком на всех углах. Молва разлетелась, и вот кто-то (возможно, мастер или чиновник с верфей, слышавший брань Жоана Наварро при очередной проверке склада) заявил на парня. Помощник управляющего отказался принимать на веру объяснения Амата, а тот быстро перестал хорохориться и свалил вину на другого, мальчонку в на редкость хороших сандалиях — он якобы и отдал Амату топорик. «А почему этот малец отдал тебе такую ценную вещь?» Жоан Амат, видимо, пробормотал какое-то невразумительное оправдание, а вот Наварро для себя запомнил: «Хорошие сандалии». Кто это может быть, если не Уго? Помощник управляющего сделал все, чтобы замять это дело, а спустя недолгое время ему пришлось тормозить ход нового расследования, когда обнаружилась недостача арбалета. Жоан, скрипя зубами, пообещал себе, что третьего раза не допустит. Первое дело о краже завершилось возвращением топорика и штрафом, который отец Лысого Пса выплатил из своего кармана, а потом сполна рассчитался с сыном, пустив в ход тумаки и плетку.
Эта взбучка до сих пор пылала в памяти Амата, и вот теперь он наконец-то заполучил в свои руки ее виновника — перепуганного и загнанного в угол.
— Я… — замямлил Уго.
Дальнейшие оправдания оборвала затрещина. А потом дружки Амата сомкнули круг, закрывая от посторонних удары, которыми Амат осыпал Уго. Мальчик поначалу защищался и давал сдачи, он привык драться с мальчишками на верфи, однако после третьего удара просто прикрывал лицо и голову.
— Дети, прекратите! — вмешалась какая-то женщина.
— Ступайте играть в другое место! — прикрикнул писарь, которому тоже пришлось обходить плотную группу.
Третий прохожий тоже хотел прикрикнуть, но тут в тесный круг ворвался Бернат и принялся работать кулаками.
— Что вы творите! — кричал он. — Оставьте его в покое!
Опомнившись от изумления, друзья лысого накинулись и на Берната. Круг сделался шире. Прохожие останавливались, кто-то ругался, кто-то пытался вмешаться, отчего сумятица только возрастала. Заплечный мешок Берната долго не продержался — после особенно резкого рывка ткань порвалась, и арбалет со стрелами вывалился на землю как раз в тот момент, когда для наведения порядка подоспели солдаты.
Зеваки и драчуны сразу же отшатнулись от арбалета со стрелами, как будто на них лежало проклятие. Лысый Пес и его шатия бросились прочь даже раньше, чем оружие коснулось земли, пихаясь локтями и просачиваясь сквозь толпу. На месте остались только Бернат, застывший при виде оружия, которое должно было послужить его возмездию, и Уго, прижавшийся к стене, задыхающийся и дрожащий, с кровью на губе и рассеченной бровью.
— Чей это арбалет? — вопросил солдат.
Бернат промолчал. Кто-то выскочил вперед:
— Его, его! — (Собравшиеся вокруг закивали.) — В мешке у него лежал.
— Взять парня, — распорядился солдат. — А этот? — добавил он, указывая на Уго.
— Этот вообще ни при чем, — заступилась немолодая женщина. — Его тут избивали…
Женщина огляделась по сторонам, но ни Жоана Амата, ни его шайки поблизости уже не было.
— Улепетнули.
— Так оно и было, — подтвердил из толпы священник. — Еще и меня толкнули.
Обвинение в адрес Берната было поддержано многими, и объяснения насчет Уго — тоже, хотя лишь та женщина поняла, что на самом деле происходило внутри кружка ребятни.
— Ну ладно, — принял решение солдат. — Этого отведите в дворцовую тюрьму. А ты, — он перевел взгляд на Уго, — не стой тут столбом.
Мар крепко держала его и тянула за собой, как маленького несмышленыша. Уго больше не осмеливался вырываться, так крепко держала его эта рука, пусть худая и костистая. Да, вначале он попытался — по пути с площади Блат к еврейскому кварталу, но женщина его выбранила и еще крепче сдавила запястье, ведь она была гораздо моложе Арнау, за которого вышла замуж, несмотря на разницу в двадцать лет. Двигаясь таким образом, они добрались до площади Сант-Жауме.
Пройдя еврейский квартал и спуск Презó, они оказались на площади Блат. Уго встретился с вдовой Арнау возле тюрьмы барселонского викария: женщина принесла еду для своего сына, чтобы он не умер с голоду. Мар расплакалась, увидев синяки, которые Бернат безуспешно пытался скрыть от матери, — парня в тюрьме пытали, и Мар дала альгвасилу два суэльдо, умоляя обходиться с Бернатом помягче. Женщина знала, что впредь не сможет давать стражникам много денег, потому что Бойшадос, бывший компаньон Арнау, разразился бранью, когда ему доложили о приходе вдовы.
Торговец даже не позволил ей пройти в дом:
— Твой сын признался, что хотел убить графа де Наварклес…
— Его пытали! Он бы никогда…
Бойшадос вообще не стал ее слушать:
— Он собирался убить не кого-нибудь там, а самого Первого капитана нашего короля! — Купец выпалил это скороговоркой, но тихо, стоя на пороге своего дома и озираясь по сторонам.
— Нет!
— Он что, свихнулся?
— Франсеск…
— Ты не должна больше здесь появляться! Ни ты, ни твой сын… если даже однажды он и выйдет из тюрьмы.
— Франсеск, пожалуйста…
— Ты хочешь моей погибели?
Два жалких суэльдо да немного еды — вот и все, что Мар получила от Франсеска Бойшадоса в обмен на обещание больше не возвращаться.
— Я сделал все, что было в моих силах, — объявил купец и захлопнул дверь прямо перед носом у вдовы своего бывшего компаньона.
Мар никогда не бывала в еврейском квартале и не знала людей, к которым ее покойный супруг испытывал такое уважение. После смерти Арнау женщина следовала совету мужа: никаких сношений с евреями. Однако в нынешних обстоятельствах… Бернат нуждался в помощи, хотя бы даже и в помощи евреев, и этому сопляку, который только и умел, что попадать в драки и передряги, тоже следовало помочь. В тюрьме Бернат расспрашивал об Уго так, как будто судьба мальчишки была для него важнее собственной. «Его выгнали с верфи по нашей вине, — объяснял он матери то, что она и так знала от Жоана Наварро. — Я ему посоветовал отыскать Жусефа Крескаса. — И Бернат со смехом добавил: — А больше никто не шевельнет и пальцем ради этого… наглеца».