— Уго! — завопила Антонина. — Ради бога, возвращайся на верфи!

— Ты хотел ее видеть? — зарычал здоровяк и одновременно пнул Антонину в живот.

Женщина свернулась в клубок. Уго ничего не чувствовал, не слышал и не видел: он снова кинулся на бондаря.

— Не бей его, — простонала Антонина.

— Оставь его! — прозвучало откуда-то с улицы.

Бондарь замер.

— Не трогай его, Ферран, — повторил мужчина, подоспевший вместе с Маиром.

Они побежали к дому бондаря, как только Маир рассказал своему приятелю об Уго, его матери и о том, что мальчик здесь и хочет встретиться с Антониной.

— Он пришел, чтобы досаждать мне. Что ему надо? — Ферран ухватил Уго за руку и резко дернул. — Жить здесь? Может, он хочет, чтобы я его кормил?

— Я пришел только повидаться с матушкой, — не сдержался Уго.

— Заткнись, еретик!

— Но это правда: он только за этим и пришел, — поддержал еврей из Сиджеса.

— Это больше не его мать, а моя жена, и ему в этом доме не рады.

— Пожалуйста, отпусти его.

Оказавшись на свободе, Уго хотел сразу броситься к Антонине, которая так и лежала, прикрыв голову руками, защищаясь от новых ударов. Но бондарь оттолкнул мальчика.

— Убирайся, — приказал он, — и больше сюда не приходи, потому что, если ты снова явишься, я палкой изобью ее до полусмерти.

И в подтверждение своих слов еще раз пнул Антонину, теперь в спину.

— Сволочь! — закричал Уго, пытаясь пробиться к Антонине, которая лежала тихо, как мертвая.

На сей раз его остановил не бондарь; Маир обхватил мальчика сзади за плечи:

— Чем громче ты возмущаешься, тем хуже для нее, Уго. Пойдем.

В ту ночь, когда на поселок опустилась тишина, Уго, сидевший возле крепости, познакомился с тем жестоким и капризным морем, о котором когда-то рассказывал отец. Мальчик плакал по своей матери, море билось о скалы — раз за разом, раз за разом. «Он ее муж, — почти криком убеждал его Маир, уже закупивший вино. — Он не имеет права ее убить, но бить и наказывать волен как угодно».

«Волен бить, волен бить…» — отзывался в голове Уго рокот волн, призывавший его положить конец всем невзгодам и броситься вниз. Слезы мальчика становились все солонее, а потом на луну наползла туча, и темнота накрыла весь берег. «Волен бить».

6

Барселона, 1389 год

В городе судачили о целых восемнадцати тысячах всадников, вступивших в Каталонию и чинивших разбой и насилие в Эмпордá, на севере принципата: там захватили Баскару и еще несколько селений. Отряды состояли из представителей разных народов, в основном из французов и англичан, нанятых и ведомых Бернаром де Арманьяком, братом графа де Арманьяка. Король Хуан, который только что принес присягу в Сарагосе, обязуясь хранить верность законам Арагона, и созвал в Монсоне Генеральные кортесы, спешно вернулся в Барселону, чтобы организовать оборону. Его подданные сильно тревожились, большинство сомневались в способностях и воле своего монарха, который, с тех пор как излечился от последней болезни, посвящал всю свою жизнь праздникам и разгулу.

Не только король, но и знать, и сами города начали готовиться к войне. Барселона вызвала обратно галеру «Санта-Мариа-и-Санта-Жоана», год назад снаряженную для охраны берегов и прибрежных вод от сарацинских корсаров. Уго бросился на берег, едва узнав о ее прибытии: вместе с галерой возвращался и Бернат.

Именно к такому решению склонили дело деньги Жусефа. Ни король, ни Первый капитан не собирались освобождать Берната, а вот Барселоне он оказался нужен. Все преступники — за исключением содомитов, еретиков, убийц, разорившихся менял, изменников и дезертиров — могли получить помилование, согласившись бесплатно грести на королевских либо городских галерах. Жусеф велел адвокату Берната обойти всех барселонских советников и не скупиться на дарения; и если когда-то только один из членов совета, пузатый старый красильщик, возвысил голос против беззаконной казни Арнау Эстаньола, то теперь представители совета потребовали у короля, чтобы к младшему Эстаньолу применили тот же закон, который действует в отношении всех прочих преступников. Да разве графу де Наварклес недостаточно свершенного возмездия, если теперь он обвиняет шестнадцатилетнего юношу? — добавляли советники.

Однако «Санта-Мариа-и-Санта-Жоана» вернулась в город без Берната.

— Говорят, что корабль остановился пополнить запасы воды близ Тортосы и там Бернат исчез, — вот какое объяснение услышал Уго от Жоана Наварро там же, на берегу, рядом с верфями.

— Он сбежал?

— Хочется верить, что да.

— Но разве их не приковывают, не охраняют? — допытывался Уго.

— Только не Берната. Кажется, благодаря его познаниям парня решили не сажать на весла, а приставить к другим занятиям.

— Он не из силачей. — Уго вспомнил, каким худеньким был его друг.

— Верно, но чтобы убежать, сил ему хватило.

Уго вовсе не помышлял о таком исходе, когда прощался с Бернатом. «Держи», — протянул он товарищу пару серебряных кроатов, которые ему удалось накопить. Деньги время от времени ему перепадали: сначала Жакоб расплатился за первую распродажу, потом ему немножко приплачивали за поручения, выполняемые для семьи Саула, а еще Уго за деньги подрабатывал в чужих поместьях, когда у Саула было нечего делать. Маир не возражал, поскольку их договор не предусматривал никакой платы, только ночлег в давильне, замену старой одежды раз в год и питание, как то полагалось подмастерью. «А ты и есть подмастерье», — добавлял еврей.

Бернат тогда отказался принимать деньги. «Я не хочу ничего иметь при себе, меня уже обыскивали и…» Уго воззрился на товарища с изумлением. Обыскивали? Что же они надеялись найти у худощавого парня в простой линялой рубахе? «А ты их проглоти! — посоветовал Уго. — Это всего лишь две монетки. Они тебе пригодятся. Это уж точно». Бернат заупрямился, но в конце концов друг его уговорил. «Я-то себе еще заработаю. Я человек свободный», — объявил Уго.

Теперь, сидя на берегу, он представлял своего друга, бегущего через поля: вот он спотыкается, вот снова вскакивает, а за ним, должно быть, гонятся солдаты. Ну нет. Бернат — умный парень. Им его не поймать. И те два кроата, возможно, послужат благому делу.

— Куда он мог направиться? — спросил Уго.

— Я бы на его месте поскорее покинул владения короля Хуана и Первого капитана. Думаю, он двинется в Кастилию.

Уго улыбнулся, глядя на горизонт.

— Удачи, — пожелал он, не опасаясь, что его услышат чужие.

Море рокотало, рабочие гомонили, вытягивая большую галеру на берег, а Наварро смотрел на Уго, который не мог оторвать взгляд от горизонта, как будто именно там пробегал Бернат. Уго больше не был тем любопытным и бесшабашным пацаненком, который таскал ядро за генуэзцем. Два прошедших года его переменили: на лице закрепилось серьезное выражение, мальчуган подрос, плечи и грудь сделались шире. «А евреи его хорошо кормят», — искренне порадовался помощник управляющего. Арнау Эстаньол был близким другом Жоана, и тот проникся к его подопечному особой нежностью, для которой даже сам не находил слов.

— Он ее заслужил, — сказал Наварро.

— Что заслужил?

— Удачу. И пусть твое пожелание сбудется.

Отдельное помещение возле виноградника Саула-врача было местом, где вино давили и держали в течение первых дней брожения. Вот где сейчас трудился Уго, а мысли его были всецело поглощены кораблями. Недолгий разговор с Жоаном Наварро нагнал на паренька печаль и перенес в те времена, когда он жил одной мечтой: когда-нибудь сделаться mestre d’aixa. Уго думал про генуэзца… Он знал, что Доменико освободили и он вместе с другими пленниками вернулся домой. Сейчас Уго занимался уборкой в давильне — скоро подойдет время собирать урожай. «Хороший человек этот генуэзец», — с нежностью вспоминал парень. Он был готов помочь Уго стать мастером, но все надежды разом рухнули, когда появился этот сукин сын Рожер Пуч… Уго заставил себя не думать о Пуче и направил мысли к своей сестре. Арсенда не знала, что сталось с их матушкой; Уго не захотел огорчать ее. Арсенда до сих пор считала, что Уго работает на королевской верфи, хотя, вообще-то, ей было все равно, чем занимается брат, пока он продолжает заверять, что следует Божьим заповедям. «Я попросила попечителя нашего монастыря, чтобы он поговорил с настоятелем церкви Святой Марии. Так что я узнаю, если ты перестанешь ходить к мессе!» — пригрозила Арсенда брату в одну из ночных встреч.

Ну конечно же, он ходит к мессе! Не пропускает ни одного воскресенья, ни одного церковного праздника. Этого требовал Маир. «Ты должен выглядеть самым набожным и богомольным из всех прихожан, — сурово сказал еврей. — Иначе у всех у нас будут неприятности. У всех!» Уго знал, что священники обходят дома своих прихожан и побуждают людей доносить про чужие прегрешения: супружеские измены, колдовство, веселые дома, запрещенные игры, невенчанное сожительство, евреи, которые не выполняют королевские постановления… «Ни у кого не должно быть причин, чтобы указать на тебя», — предупреждал Маир.

Уго выполнял все требования с лихвой: он не только ходил к мессе, он еще начал бесплатно помогать возделывать виноградник, которым церковь Святой Марии владела в барселонском hort i vinyet. В Святой Марии у Моря на Уго накатывали противоречивые чувства. Парень вспоминал слова мисера Арнау: старик обрел в Деве мать. В те дни Уго чувствовал себя счастливым, потому что у него была мать, но теперь… Он не собирался подменять матушку Девой Марией, как это случилось с Арнау, но все равно молился Ей и просил о заступничестве. «Пусть бондарь ее не бьет», — просил Уго. Этого ему было бы достаточно. В течение двух лет, что прошли после того, как Антонину избили у него на глазах, он получал новости о матушке через Маира и его знакомых из Сиджеса. Однажды еврей сообщил, что Антонина беременна. «Может быть, теперь твой отчим перестанет ее бить», — подбодрил Маир. Уго подумал и согласился. Еврей замолчал: он не собирался пересказывать ученику все, о чем судачили в Сиджесе. Уго тоже не стал допытываться.