— Да, — согласился Уго. — Никак иначе и быть не могло.

Часть вторая. Между верностью и предательством

10

Барселона, 1394 год

Уго радостно слушал, как на улицах Барселоны кричат про его вино. Этот порядок ввели городские власти: хозяин любой таверны должен сделать объявление, прежде чем приступить к продаже нового сорта.

— Сегодня в таверне Андреса Бенета, что на улице Флассадерс, — верещал сам Андрес Бенет, перешедший уже на площадь Сант-Жауме, где было больше народу, — будет откупорена бочка красного вина с виноградника Уго Льора, и да будет об этом известно гражданам Барселоны!

Уго продал Бенету немалую часть красного вина последнего урожая. Как всегда и бывало, бастайши взялись перенести бочки с вином в Барселону — после того, как власти их замерят и опечатают и будут уплачены надлежащие налоги.

Уго пригласил бастайшей выпить по стаканчику, он гордился своим виноградником и своим напитком. Парень налил всем вина с того самого участка, который граничит с огородом Вилаторты, это вино для него было связано с Дольсой; после переливания и очистки Уго хранил его в бочках, накрытых плотной просмоленной тканью. Бастайши даже не пытались распробовать редкостный вкус вина: мужчины выпили залпом, не смакуя, как самое обыкновенное молодое вино, но Уго-то знал, что это особенный сорт, и то же самое подтвердили ему люди понимающие. Уго продавал вино как выдержанное, урожая прошлого года. А часть урожая с участка Вилаторты оставил храниться и стариться в бочках. Он знал, что вино трудно продержать больше года, чтобы оно не скисло, но это была мечта Маира, которой он так и не достиг, хотя тоже ставил опыты на малых партиях. Уго всегда старался утешить своего учителя, когда они вместе пробовали такое вино и убеждались, что теперь это просто уксус. «Вот у римлян получалось, — сетовал Маир. — Знаменитое фалернское вино должно было простоять самое меньшее десять лет, и только потом его открывали. Писатели тех времен сообщают и о гораздо более старых винах: Плиний писал про сто шестьдесят лет, Гораций — про сотню. Почему же у меня не получается выдержать напиток дольше одного года?»

«Все потому, дорогой Маир, что вы не работали с тем виноградом, который возле Вилаторты», — сам себе отвечал Уго, когда подходил к своим бочкам и убеждался, что вино старится, но не киснет. Это вино было значительно крепче остальных. Быть может, именно благодаря такой особенности оно и не превращалось в уксус. Стоя возле своих бочек, с гордостью слыша, как объявляют и расхваливают его вино, Уго думал о том, как же сильно переменилась его жизнь за последние три года. Он по-прежнему жил в давильне, как и при Маире. Мотыги, ведра и бочки тоже оставались на своих местах; Уго даже посчастливилось найти сбережения Маира, которые тот закопал в землю.

Раймундо выполнил свое обещание, и вскоре после встречи в меняльной конторе Уго с Жакобом заключили договор rabassa morta [О мертвом стволе (кат.).]: особый вид договора для виноградарей, по которому Уго получал право на пользование в качестве арендатора землями Жакоба сроком до гибели двух третей самых молодых кустов. Вспомнив поучения Маира, Уго подсчитал, что договор, вероятно, не утратит своей силы лет сорок, а то и дольше… если только Маир не вернется. А позже Уго выяснил, что такие договоры о смерти кустов обычно продлевают на самый неопределенный срок, как в случае настоящей аренды, применяя для этого всем известную хитрость: новые кусты образуют с помощью capficat [Погружение (кат.).], то есть, не обрезая, закапывают в почву побег живой лозы, чтобы от него зародился новый куст. А в этом случае можно утверждать, что кусты и не умирали. В обмен на пользование землей Уго обязался выплачивать Жакобу ежегодную ренту.

Да, работа проделана немалая, признавался сам себе молодой виноградарь, стоя возле бочек. Ему даже пришлось просить о помощи Ромеу, когда не хватало рабочих рук. Уго заранее понимал, что управляющий примет его не слишком ласково, однако все его попытки нанять свободных поденщиков провалились: многие отказывались, почитая за унижение работать под началом юнца, которому тогда всего-то сравнялось семнадцать лет, а те, кто соглашался, считали себя в полном праве наставлять и поучать своего нанимателя — такое случилось два раза подряд, поденщики задирали нос и сильно лодырничали. Уго заранее предполагал, что Ромеу даст ему в помощь рабов, и так все и вышло.

— Когда вы закончите на твоем винограднике, ты вернешь мне долг работой на земле Рокафорта, — предложил Ромеу.

— Как же я смогу отработать сразу за несколько человек?

— Нет, мне не это от тебя нужно. Уго, у меня с каждым днем появляется все больше хлопот. Рокафорт только тем и занят, что дает мне поручения, ничего общего не имеющие с земледелием, а за рабами присматривает Жоан. Да ты его знаешь, он человек надежный. Проблема в том, что рабы ничего не умеют. Я хочу, чтобы ты их научил. Согласен?

Уго согласился. Другого выхода у него не было.

— Мне не нравится эта затея с рабами, — не удержался юноша, сидя на кухне вместе с Марией, которая его угощала сыром и вином.

Уго решил сначала выполнить свою часть договора: тогда на его виноградник придут работники, хотя бы немного обученные.

— Совсем не обязательно, что все будет так, как с той русской девушкой, — ответила Мария, вспомнив о том, как девушку изнасиловали в этом самом доме. — Здесь, в Каталонии, с рабами обращаются вполне сносно. Как правило, их освобождают или они сами обеспечивают себе выкуп.

— Как это?

— Хозяин готов предоставить рабу свободу за определенную плату. Каждый месяц они вносят небольшую сумму, и есть еще ряд условий, обязательных для выполнения: раб должен представить человека, который возьмет на себя ответственность в случае побега; должен собственным трудом добывать себе пропитание; должен еженедельно являться к своему хозяину; не имеет права покидать Барселону и чаще всего рабам не дозволяется жениться — чтобы не было лишних расходов. Понятно?

Уго кивнул.

— Кроме тех русских девушек, я общался только с одним рабом — пленным генуэзцем, за которым я носил ядро, чтобы тот мог работать. Это хороший человек, он, наверное, никому не причинил зла. Никто не должен платить за свою свободу! — не сдавался Уго.

— Может быть, может быть, но все обстоит именно так, и ты тут ничего не изменишь. И все-таки я думаю, ты сумеешь помочь этим горемыкам.

— Что вы имеете в виду?

— Ты знающий земледелец. Разбираешься в лозах и в вине и их тоже научишь. Чтобы вносить выкуп, им всегда нужно ремесло: будут зарабатывать — будут платить хозяину. Чем больше всяких навыков они получат, тем легче им будет добиться свободы.

— А что от этой свободы получает хозяин? — выспрашивал Уго. — Не пытайтесь меня убедить, что ваш господин освобождает рабов себе в убыток!

Мария рассмеялась.

— Выкуп всегда гораздо больше, чем стоил раб при покупке, — признала она.

— Значит, они вынуждены покупать сами себя и платить больше, чем они на самом деле стоят?

— Да, это так. И с этим ты тоже ничего не поделаешь. Ромеу пользуется тобой, твоей готовностью помогать и твоей потребностью в рабочих руках. Ты думаешь, он не знал, что ты ищешь поденщиков?

Уго засопел.

— Но ведь и ты можешь кое-что получить за его счет, — шепнула женщина.

— Не понимаю. Это как?

Юноша понял, когда Мария задрала рубаху и обнажила ядреные груди с коричневыми ореолами; соски были толщиной почти с мизинец. Сколько времени Уго не был с женщиной? Дольса. Он познал только ее. «Нет», — вырвалось у юноши. Ему казалось, он предает Дольсу уже одной только эрекцией, нахлынувшей от взгляда на роскошные груди, но Мария не дала ему времени на раздумье: женщина шагнула вперед и уселась на паренька верхом, и вот, прямо на кухне, торопливо освобождаясь от лишней одежды, приглушая стоны и вздохи, поначалу приглядывая за дверью, а после отдавшись на волю судьбы, они совокупились. Одна лишь мысль о появлении во дворе Ромеу или, хуже того, одноглазого слуги подстегивала Уго. Неожиданно для него опасность превращалась в страсть, в составляющую любовной игры, а взгляды на открытую дверь в ритме колыханий Марии, под ее оханье и сбивчивое сопение — все это приносило неведомое доселе наслаждение.

Уго вернулся на хутор Рокафорта. Он согласился на помощь рабов, а сам, в свою очередь, помогал им, делясь своими умениями. Благоприятная погода и упорный труд приносили свои плоды. К этому Уго прибавил все наставления Маира, имевшие отношение к производству вина, но если в итоге ему удалось добиться, чтобы достославный Андрес Бенет купил и выкликал его выдержанный сорт на самых оживленных площадях, то это благодаря прилежанию и заботе, с которыми молодой винодел относился к каждому этапу своего труда.

Подходит время наслаждаться хорошо сделанной работой, подумал Уго. И сам себя угостил стаканом вина. Его аромат тотчас напомнил юноше о Дольсе. «Дольса…» Каждую ночь Уго заставлял себя ее оплакивать, чтобы возлюбленная не исчезла из его памяти. По временам образ девушки из еврейского квартала расплывался, на его месте возникала какая-нибудь красотка — одна улыбнулась ему в церкви Святой Марии, другая встретилась на улице, и Уго корил себя за то, что способен так быстро забыть Дольсу. И тогда он приступал к поискам: зажмуривал глаза и напрягал память, пока наконец не обретал точеные черты еврейской девушки. Уго без конца спрашивал себя, почему Дольса выбрала смерть. Говорили, что в тот день женщин погибло больше, чем мужчин: они умирали, но не отказывались от своих убеждений.