К больному пытались пробиться другие мальчишки из тех, что таскали ядра за генуэзцами, — их приводили в восторг преувеличенные толки о том, как Уго проявил себя возле эшафота, — однако жена Наварро раз за разом их выпроваживала. Мальчику не давали общаться с теми, кто жаждал услышать историю о том, как он бился с вельможей в синем, зато, к немалому удивлению Уго, генуэзец постоянно приходил. «Никто из них не умеет лучше тебя носить мое ядро, — объяснил Доменико Блазио, со своим характерным итальянским акцентом, свое первое посещение, как будто не имел права находиться рядом с Уго просто так. — С ними совсем невозможно работать».

Мастер пристраивал железный шар на полу, садился на стул возле койки, осматривал раны юного барселонца, поздравлял, даже не спросив, как он себя чувствует, с успешным выздоровлением, а потом упорно продолжал давать уроки.

— В тот день, когда я вернусь на родину, а это, надеюсь, случится очень скоро, — вещал генуэзец, — у тебя больше не будет случая обучиться тому, что я должен тебе преподать. Да разве возможно сравнивать мастера-генуэзца с мастером-каталонцем! — Он высоко поднимал сложенную ладонь и энергично махал ею в воздухе. — Почему, как ты думаешь, твой король держит нас здесь?

Во время своих посещений генуэзец много рассказывал о древесине:

— Дуб — он прочный, это лучшее дерево для частей, которые подвергаются сильному давлению, таких как остов и корпус корабля, киль и рули… — И дальше: — Тополь и сосна идут на обшивку, на мачты и реи…

Генуэзец объяснял, как распознавать породы дерева, как их использовать и обрабатывать, как рубить стволы и — самое главное — когда это делать.

— Рубить следует при подходящей луне, — настаивал мастер. — Лиственным потребна старая луна, хвойным — новая.

В такие минуты Уго не только забывал про мисера Арнау и собственные увечья, но и позволял себе помечтать о будущем: как он станет великим мастером и его будут уважать не меньше, чем сейчас уважают генуэзца, пусть даже у того и ядро на ноге. Мальчик мечтал о том, что будет жить в хорошем доме, заведет семью, о том, как на улице все будут его приветствовать, и у него будет много денег, и он сможет помочь матушке. Это самое важное: вернуть Антонине свободу и ту улыбку, которую похитил у нее перчаточник. Как же ему хотелось ворваться в дом на улице Каналс, вышибить дверь и навсегда забрать матушку, невзирая на причитания перчаточника и его жены!

Уго не терпелось встать на ноги и вернуться к работе на верфи; а мастер тем временем рассказывал о духе, который всегда следит за постройкой кораблей.

— Piccin, piccin, piccin [Маленький, маленький, маленький (лигур.).], — твердил генуэзец, поднося к глазам средний и большой пальцы, словно пытаясь рассмотреть малюсенькую песчинку.

— Дух? — Уго приподнялся на тюфяке.

— Именно: дух, которого никто не видит. Если корабельный дух настроен доброжелательно и никто его не злит, то и судно получится ходкое. Если же он рассердится…

— А что может его рассердить?

— Ну конечно же, неумелость корабелов. — Генуэзец понизил голос до шепота, точно открывая великую тайну. — Но я уверен, что самую страшную ярость у него вызывают спесивые мастера, те, что пренебрегают искусством и недооценивают опасности моря.

По ночам, когда псы охраняли верфь и оставляли Уго в одиночестве, а храп Наварро грозил опрокинуть каменные колонны, воспоминания возвращали мальчика к гибели Арнау. Он вновь и вновь задавал себе вопрос, кто был тот вельможа, что приказал обезглавить мисера Арнау прямо на месте, без суда. Этот человек объявил мисера предателем.

— Они были лютые враги, — пояснил ему однажды Наварро.

Уго не отважился расспрашивать, однако генуэзец, внимательно следивший за разговором, не побоялся:

— То был враг мисера Арнау?

— Да. Много лет назад Арнау разорил семью Пуч. Вот почему они его так ненавидят.

— Видимо, у мисера Арнау имелась на то причина, — вступился за своего благодетеля Уго.

— Определенно, причина имелась. Арнау был человек добрый, я не могу себе представить…

— А когда это случилось? — осведомился генуэзец, разводя руками.

— Ох, с тех пор минуло уже много лет! Женис Пуч — сын одного из тех разоренных Пучей. Всей семье пришлось перебраться в Наварклес и кое-как довольствоваться милостями сеньора Балгеры, хозяина тех мест. Затем Пуч женился на дочери Балгеры, ну а потом…

— И все же, — вмешался Уго, — как мог этот Пуч осмелиться на казнь без суда?

— Говорят, что король до сих пор болен, что это последствие злых чар, и ему нет никакого дела до казней в Барселоне; он оправдал действия своего придворного, рассудив так: если Пуч объявил Арнау изменником, значит для этого есть основания. С другой стороны, все имущество Арнау было реквизировано в пользу королевской казны, а такое монархов всегда радует.

— Неужели этот вельможа имеет такое влияние на короля? — изумился генуэзец.

— Кажется, так оно и есть. Два года назад король Педро решил покарать графа Ампурьяса из-за старого земельного спора. Граф вывел на битву с королевским войском свои собственные отряды, а кроме этого, желая заручиться верной победой, заплатил семьдесят тысяч флоринов французам, и те выступили на его стороне. Именно принц Хуан дал тогда бой французам и изгнал их из Каталонии. Никто не верил в успех Хуана, человека робкого и малодушного. Так вот, каталонцы одержали победу благодаря заслугам его Первого капитана, Жениса Пуча, за что Хуан даровал ему титул графа де Наварклес. С тех пор Женис превратился в советника, друга и полномочного представителя монарха. Ходят слухи, что ни король, ни королева никогда не оспаривают его решений, по крайней мере прилюдно.

— И это дает им право казнить гражданина Барселоны? — поразился mestre d’aixa.

— Да, — тяжело вздохнул Наварро. — Казнили ведь, не прислушавшись к мнению городских советников и судей, двух соратников короля Педро. А еще новые монархи пытали королеву Сибиллу и отобрали все ее владения. К тому же ходят слухи, что Хуан не утвердит и не признает дарений, совершенных его покойным отцом, — вот что больше всего заботит каталонскую знать. Какое им дело до немощного старика, собиравшего подаяние для бедных?

Уго и Доменико одновременно вскинулись и недоуменно воззрились на хозяина дома.

— Да, немощный старик, просивший подаяния. Вот как отозвались о мисере Арнау почтенные граждане этого города, когда я высказался примерно так же, как ты, Доменико. Барселона запугана, каждый печется лишь о своих интересах.

— А как же сеньора Мар? — после тяжелого молчания спросил мальчик. Он подумал, что реквизиция имущества мисера Арнау не могла не сказаться на положении вдовы.

— У нее ничего не осталось, ей позволили забрать только то, что было на ней надето… кроме башмаков [Так же поступил Арнау с семейством Пуч в романе «Собор у моря».]. — Наварро изогнул брови дугой и пожал плечами. — Эти стервецы оставили ее босой. Почему они так поступили?

— Куда она пошла? Где она сейчас?

— Сеньора Мар нашла пристанище в доме одного из бастайшей, у родственников своего отца. Кстати, один из этих родственников спрашивал и о тебе, Уго, — от имени вдовы Эстаньола.

Так прошло несколько дней, а потом еврейский доктор, за которым посылал Жоан Наварро, разрешил Уго подняться и вернуться на верфь. «Только не перетруждайся», — предупредил он. Несмотря на такой совет и на боль в руке, с лицом, свободным от повязки, зато со шрамом возле уха — этим шрамом он хвастался перед другими мальчишками, — Уго подхватил ядро своего генуэзца и целиком отдался работе. «Если не будешь лениться, станешь mestre d’aixa», — эхом звучали в голове Уго слова мастера, которые он так часто слышал в доме Жоана Наварро.

Однажды ночью, когда луна мерцала на поверхности моря и озаряла спящий город, Уго почувствовал неодолимое желание навестить свою сестру. Арсенда, должно быть, волнуется, ведь брат обещал приходить к ней часто, а с их последней встречи прошло уже много ночей — Уго проводил все свое время на верфи. Даже не ходил к мессе в церковь Святой Марии. «Дева не будет тебе за это пенять, — успокоил его Наварро. — Ты ведь увечный». Но сам Уго знал, что дело совсем не в этом. Он просто боялся встречи с тем, что ждало снаружи… наверное, причина была в этих мерзавцах из семейства Пуч. А что, если на улице он наткнется на того, в синем? «В следующий раз тебе так не повезет», — предупреждал его юный Пуч. Стоило мальчику вспомнить эти слова, как у него начинало сосать под ложечкой. Они его убьют: им ничего не стоило отрубить голову мисеру Арнау, что уж говорить о нем. Уго хорошо чувствовал себя на верфи, среди мастеров, кораблей и ватаги мальчишек, включая и тех, кто постарше, которые после его подвига прониклись к товарищу уважением и завистью. Когда не было необходимости носить ядро за генуэзцем, Уго искал, кому бы еще помочь. «Помогай, кому хочешь, только не другим mestre d’aixa, — вот на каких условиях дал разрешение Доменико Блазио. — Не ровен час, они тебя сглазят», — усмехнулся он. Уго успел подружиться с корабельными плотниками и пильщиками, мастерами-весельщиками, но больше всего — с конопатчиками, которые затыкали щели в обшивке паклей, замазывали смолой, добываемой из спиленных сосен, и варом — основным клеящим элементом, который готовили из сосновой смолы. «Гляди-ка, а вдруг из него вместо mestre d’aixa конопатчик получится! — веселились работники, позволяя мальчику большущей ложкой перемешивать смолу или вар, а сами в это время подливали в месиво жир. — И что тогда скажет его генуэзец?»