Щедрой рукой коллекционера смерти лич кидался несчастными людьми как пешками. Терпеть подобное я не стал и отправил трёх огненных элементалей объяснить мертвяку, где его место. Они повалили трёхметровую дистрофичную каланчу и втоптали её кости в потрескавшуюся землю, пока плоть не превратилась в раскалённые пылинки. Но даже после всего этого пепел лича собрался в одном месте и образовал водоворот, кружившийся как вода в омуте.

Во рту пересохло, надо двигаться дальше. Фляга утолила жажду, но скоро и эти запасы кончатся и тогда придётся бороться с обезвоживанием и усталостью.

Противники усложнялись. Личей становилось больше. К ним присоединились всадники на гигантских оленях. Они уклонялись от атак благодаря высокой скорости передвижения, и бой пришлось вести вблизи. Помогла сфера из обломков мечей и металлического мусора.

Притянутые острые куски развили страшную скорость, сталкивались друг с другом и снова разлетались, разбрасывая искры и нагреваясь. Всё, что пыталось попасть внутрь, безжалостно распылялось. Внутри была и вторая сфера с уже приемлемой температурой для моего выживания.

Сложность была не в создании, а в способности бежать в таком состоянии. Так как жизни вокруг не осталось, я не мог подпитываться извне. Поэтому пот вскоре застлал глаза, а ноги заныли от напряжения.

«Надо идти, тварей становится больше. Червоточина совсем рядом».

Весь следующий день прошёл в битвах, как и вторая ночь. На одной воде долго не протянешь — телу нужен строительный материал, поэтому организм стал брать пропитание из подкожного жира и мышц.

Внешность неуклонно портилась: ногти трескались, волосы выпадали, под глазами образовались круги, и кожа ссыхалась. Всё из-за специфики работы заклинаний — когда закончился собранный за девяносто лет резерв, я одолжил ману из собственного тела. Только это и позволило выжить.

На четвёртый день без сна концентрация стала шалить, и пару раз меня чуть не отправили к праотцам. Сражения перешли в стадию непрекращающегося напора армии мёртвых.

«Жаль, я не умею летать».

Да, это решило бы все проблемы, но отвлекаться нельзя, и так пробило на сухой кашель — скоро лёгкие перестанут выдерживать.

Мучения закончились на закате, когда впереди показалась мерцающая в воздухе сорокаметровая червоточина. Она рябила чёрной как смоль плёнкой. Что было за ней, понять невозможно, но создавалось жуткое ощущение пустоты и тревоги.

Область на километр вокруг чиста, будто огороженная святыня, и ни одна тварь не смела переступить этой границы. Я с облегчением снял барьер и обнаружил, что могу дышать воздухом внутри аномальной зоны.

Более того, в отличие от остальной земли, тут росла сочная на вид трава. Такую даже топтать жалко. Прислушавшись к своим ощущениям, я с удивлением обнаружил избыток уровня жизни в воздухе.

«Да она тут зашкаливает!»

Появился соблазн «подпитаться» от местной флоры, но вовремя себя одёрнул: это может быть ловушкой. Неизвестно, что со мной станет, а проверять как-то не очень хотелось. Я тут не ради экспериментов.

Ладонь нащупала на груди заветный Сумеречный Гем, реликвию королей севера. Владеть таким мог лишь доверенный архимаг государства Хессия. В мирное время он был простым знаком отличия, не более. Никто не знал истинного потенциала этой вещи, но были смельчаки, что отдали свои жизни ради его изучения.

Обряд было под силу провести только архимагу, так что попыток выяснить работу артефакта предпринималось мало, но во всех случаях проявлялся один специфичный эффект. В местах использования ключом начинала бить жизнь.

Хессия — это бывшая пустыня, и камень впервые был использован тогдашним неизвестным бедуином-архимагом. По словам очевидцев, артефакт поглощал в себя людей, не оставляя даже магического фона. Взамен его сила очищала от злых существ тысячи километров вокруг.

Больше всего эффект заметен в центре страны, где сейчас и находился мой ученик, Король Валлард. Там средоточие жизни, её нерв. Это до поры до времени защищало от мёртвых тварей.

Я доковылял до червоточины и остановился в двух шагах. За тёмной рябью было нечто противоположное термину жизнь, точнее, то, что порождает это явление.

Стоять стало неудобно, поэтому я с облегчением опустился на колени и положил артефакт перед собой. Размером с медальон, он был шарообразной формы, помещённый в кожаный мешочек с верёвками.

Убрав всё лишнее, я приступил к обряду. Пять часов непрерывной концентрации и завершающий штрих — окропить артефакт кровью. Я делал на себе надрезы миллионы раз, неужели это последний? В чёрной плёнке червоточины виднелось моё уставшее от земных забот отражение.

«Вот и всё».

Перед тем как провести лезвием по руке, я сказал, глядя сам себе в глаза.

— Живи достойно или умри!

Раз — и багряная вязкая жидкость капнула на Сумеречный Гем. А затем меня дёрнуло, как рыбу крючком, тело подкосилось. Кровь быстрым потоком рванула в новую открывшуюся червоточину, но уже размером с камень.

В мозгу промелькнуло странное сравнение, что в отличие от области вокруг сорокаметровой стены, пышущей жизнью, клочок травы, где лежал камень, вымер моментально.

«Получается, если с этой стороны смерть… то с той — жизнь?»

Крови ушло уже больше половины, и в сознании я был лишь благодаря инстинкту самосохранения: лекарские навыки сами активировали нужные руны, чтобы не умирать, но я всё равно умирал.

Тогда в последний момент в голову пришла совершенно безумная идея. В экспериментаторском порыве я поменял местами версию сознания с Эго на пустышку, предназначенную для вычислительных мощностей. Делать этого категорически нельзя, потому что назад уже не вернёшься — воли у копии нет, она лишь инструмент, как топор или молоток.

Тело моментально потеряло контроль и упало вперёд. Камень втягивал в себя ткани, мясо, кости. Из-за этого труп дрожал в конвульсиях, и в какой-то миг кончик пальца попал за смолянистый полог, и я навсегда покинул свою физическую оболочку.

* * *

— Евгения Никитишна, он опять несёт какую-то ахинею, сил моих нет, — в сердцах причитала незнакомая мне сухонькая женщина с повязанным на голове синим платком.

— Валериановый настой давала? — выкатилась её толстая подруга, трепыхаясь складками, как гармошка с жиром.

— Не пьёт, посуду побил. Буянит ирод.

— Ты про эту дрянь, что всучила мне? Как разговариваешь с архимагом Хессалии, ты, карга старая? Я тебе что скотина, тыкать мне в рот? — женщина действительно была груба и едва не сколола мне зубы кружкой, заставляя пить.

Худосочная баба наклонила голову набок, что-то разглядывая во мне.

— Плохо дело, Никитишна, зови Петра.

— Аничкова?

— Ну, какого ж ещё, не алкаша же нашего Петьку.

— Будет, будет тебе сейчас, архимаг кондовый, тьфу! И за каргу попомню… Марфу Павловну обижать, свою-то тётку, ну что за наказание-то такое? Ох…

Я решительно ничего не понимал, где я. Стоило мне раствориться в темноте, как закружилась голова, и я очутился на деревянном полу какого-то большого дома. Встал, осмотрелся, и тут, шурша юбками, появилась эта новоявленная родственница.

Я только что спас мир от вторжения нечисти, а со мной обходятся как с малолетним идиотом!

— Зови своего Петра, — сказал я, оглядываясь по сторонам, звук собственного голоса резал слух, но я уже понял, что тело не моё, слишком уж молодое. — Может, хоть кто-то вразумительно объяснит, что тут происходит, а то приторно от ваших причитаний.

Женщины переглянулись, одна из них аккуратно показала расширившимися глазами на дверь, думая, что я не вижу.

— Это моя комната? — спросил я Марфу, странные тут имена, однако, та скрестила руки и не смотрела на меня, присев на краешек кровати.

Не дождавшись ответа, я сам сказал вслух.

— Вижу, что моя.

В углу стоял широкий сундук с тряпками, на столе книжка с красочными вензелями и рисунками, а чуть дальше — игрушечная сабелька и конь-качалка. Всё потрёпанное и старое. На полу сор, подоконники в пыли, а пододеяльники и постельное бельё в подозрительных жёлтых пятнах.

— Хуже хлева, — презрительно сморщился я, чтобы разговорить старуху.

Моя злость потихоньку отошла на второй план, и я понял, что погорячился, но извиняться не собирался.

— Ох-х, — устало выдохнула она и закатила глаза.

Временами она смотрела на меня с интересом, но скорее как на какую-то зверушку, не слишком умную, взбрыкивающую, но выкинуть которую жалко или нельзя.

По ощущениям мне в этом теле лет восемнадцать. Если подбирать наиболее точное слово, чтобы описать первое впечатление о себе: «щуплый». А ещё болезненный, сутулый, и в животе бардак — повышенная кислотность. В общем, проблем с этим организмом не оберёшься.

Важно другое: после подмены сознаний я каким-то образом выжил и попал в незнакомую страну.

Марфа, скорее всего, была моей сиделкой или воспитательницей. Женщина разглаживала стрелки на длинном платье и прислушивалась, чего-то ожидая. Точно. Этот Пётр. С мужчиной я бы поговорил, но о чём?

Тут я задумался. Опыт подсказывал, что в незнакомой обстановке сразу выкладывать все карты — верх глупости. Ну, хотя бы постоять за себя могу. Поискав глазами что-нибудь острое, я приметил ту самую игрушечную сабельку.