Глава 24

Попытка — не пытка

— Ржущая коза — это, конечно, серьезно. Ржущая коза — это очевидные происки дьявола. Думаю, для ведьмы дело кончится костром, — задумчиво заключил отец Герман. — Однако же, пан ксендз… — в голосе отца Германа зазвучало явственное недовольство. — Не забыли ли вы, что суд духовный, защищающий добрых обывателей от ведовства, дело суть благое, но не благотворительное? Позволю напомнить, что расходы по ведовским процессам возмещаются из конфискованного имущества осужденных. А о каком имуществе здесь может идти речь? — широкий, полностью скрывающий даже пальцы рукав рясы махнул в сторону переминающихся у дверей камеры мальчишки и деда. — Ведьма из самых простых, юный кочевник, что уж и вовсе смешно, и какой-то нищий старик? Кто будет платить за избавление города от леденящего ужаса ржущей козы — магистрат?

— Ой, правду говорили люди добрые на базаре, что приехал из земель немецких судья истинный, всю правду на три аршина вглубь видит! — неожиданно возопил фальцетом старикан и, рухнув на колени, через всю камеру пополз к судейскому столу. — Ой, правду! Все как есть пан судья видит — нищий Хаим Янкель, нищий, как блоха в бороде Авраама, Исаака и Иакова! Да я эту ржущую козу первый раз в жизни вижу! Да я знать не знаю, откуда она такая затесалась в моем стаде! Да тьфу ей на рога три раза! Все мои козы — честные мемекающие козы. Или вы моих коз не знаете, пане ксендз? — старик дополз до стола и ухватил ксендза за рясу. — Или не вы заезжаете ко мне за козьим сыром на все христианские праздники, и на все еврейские праздники, и просто когда случается проезжать мимо?

Физиономия ксендза стала кислой, Ирка поняла, что, кажется, напрасно старикан упомянул про этот самый сыр. А тот тем временем бросил подол ксендзовой рясы, на четвереньках обогнул стол и обеими руками обхватил сапог хорунжего:

— И девчонку эту я первый раз вижу… Или вы меня не знаете, пан хорунжий? Или не вы у меня сто германских талеров занимали, и тьфу, тьфу, тьфу, чтоб вы были здоровы, за пять лет ни одного так и не отдали?

Суровое худое лицо хорунжего неожиданно стало удивительно похожим на бульдожистую физиономию ксендза.

Почему хоть в реальности, хоть в любом из туров квеста этот дед вечно болтает, чего не надо? Старый, а не соображает!

— Правда-правда, — торопливо вмешалась Ирка. Смотреть на старика, тискающего сапог хорунжего, будто тот ему родной, было стыдно и очень неприятно. — Он меня не знает, — таким гадам, как здешние судьи, и соврать не беда, но в этот раз она даже не врала. Этот старик ее не знал. Его воспоминания об их встречах остались позади, на первом и втором турах магического квеста. Эх, чувствовала же она еще тогда, раньше… Или наоборот, позже? Как ей, из окружающего сплошного Средневековья, называть день перед квестом, когда и Богдан был при памяти, и Танька не исчезла, и сидели они дома, перед компьютером, в нормальном мире и нормальном времени?.. Короче, чувствовала ведь — не надо им ехать!

— А вы, обвиняемая, молчите, с вами и так все ясно, — рассеянно бросил ей отец Герман, небрежным взмахом рукава указав на лежащий перед ксендзом протокол Иркиного допроса. — Теперь следует разобраться с вашими сообщниками. Говорите, козы у него, сыр… И сто талеров может одолжить? — задумчиво разглядывая старика, проронил он. — Неплохо, неплохо… А цыганенок здесь при чем?

— Сей язычник крутился поблизости. Может, соучастник, а может, просто стащить чего хотел по их вечной цыганской привычке, — небрежно бросил ксендз. — Выпороть перед костелом, и будет с него.

Богдан не упал на колени, наоборот, выпрямился, и его по-цыгански смуглая физиономия стала пронзительно невинной и детски обиженной, а из карих глаз, словно по команде, поползли крупные, как горох, слезы:

— Ай, святой человек, божий человек, а такую напраслину на бедного рома возводит! Не такой человек Богданка, чтоб красть! Из табора ушел, своим путем-дорогой идет, никого не обижает, батьку родного по белу свету ищет…

— Где ж твой батька, что его искать надобно? В другом таборе или в королевской тюрьме? — с усмешкой разглядывая мальчишку, поинтересовался хорунжий.

Богдан горделиво выпятил грудь.

— Батька у меня большой человек! — прижимая кулак к сердцу и не обращая внимания на Иркины предостерегающие гримасы, выдал он. — Инженер!

В мгновенно воцарившейся тишине Ирка безнадежно поглядела на приятеля. Ну что ж, одно радует — хотя бы прошлый тур квеста у Богдана в памяти сохранился.

А потом стражник за спиной у мальчишки коротко прыснул. Через секунду хохотала уже вся камера. Скарбник Витек при козе заливался так, что чуть не падал на угрожающе выставленные рога. Но пуще всех, держась за ходящие ходуном бока, ревел от хохота пан хорунжий:

— Инженер! Ой, не могу! Уж не сам ли славный шевалье Гийом Лавассер де Боплан, благородный рыцарь, что прислан от короля французского к его величеству королю польскому для строительства великой фортеции Кодак! Уж не он ли твой батька, а, цыганчонок?

— А может, и он! — обиженный этим смехом, взвился Богдан. — Меня маленького цыгане украли, вот батька с тех пор по всему свету и ищет! А теперь и я его ищу! И найду!

— Ага, украли! — чуть не хрюкая от смеха, простонал хорунжий. — Прям из Франции… Из родового замка… Ой, уморили совсем! То девчонка в школу ходит… То цыганский мальчишка самому Боплану в наследники просится… Пане ксендз! У вас на дознаниях этих… ведовских… всегда так весело?

— Довольно, господа! — отец Герман возвысил голос, перекрывая веселье. — Боюсь, поркой мы тут не отделаемся. Скажи мне, мальчик… — теперь его голос опять был мягким и скользким, будто шелк. — Кто тебе сказал, что твой отец — инженер на службе Его Величества достославный Гийом де Боплан?

Ксендз оборвал смех, и его брылястые щеки от азарта так и налились алым.

— Вы думаете, отец Герман, здесь наличествует заговор с целью злоумышленного околдования королевского инженера? Или… — утонувшие в складках жира глазки аж полыхнули, — или вы подозреваете, отец Герман… что подлые колдуны метили… выше? Неужели на самого… — ксендз испуганно прикрыл рот рукой и уже сквозь пальцы пробубнил: — Неужели на самого короля?

— Не исключено, — мрачно прозвучало из-под капюшона. — Так кто же рассказал тебе, что твой отец — инженер де Боплан? Только не лги!

Бормоча себе под нос, Ирка в который раз пошевелила спутанными за спиной руками. Не получается! Сейчас еще Богдан со всей дури заявит, что это она ему рассказала про отца-инженера, — и вот тогда костер из учебника истории превратится в суровую реальность.

Богдан скользнул по Ирке безразличным взглядом, и концентрация честности на его физиономии стала просто запредельной.

— Разве ж вам солжешь, пане? — простодушно глядя в скрывающуюся под капюшоном тьму, сказал мальчишка. — Вы ж и сказали! Только что!

Хорунжий снова басовито захохотал.

— Эк он вас, отец Герман! А ведь так и есть! Кроме вас, никто такого не говорил!

— Вижу, пана хорунжего веселит гнусное запирательство еретиков и чародеев, — сдавленно процедил из-под капюшона отец Герман. — Меня же оно сугубо огорчает, ибо безнадежно губит их бессмертные души! Наше дело — спасти их, вынудив очистить себя полным признанием и безоговорочным раскаянием! Сии приспешники дьявола упорствуют в преступном сговоре, выгораживая друг друга, вместо того, чтоб покорно предать преступления своих сообщников на милосердие духовного суда! Нечистый в них сильнее, чем мы думали! — торжественно провозгласил отец Герман. — Так соберемся же с силами и будем мужественно наступать…

— На девчонку, мальчонку и старичонку, — не поднимая головы, пробормотал хорунжий.

— Пусть не обманывает вас беспомощный и невинный вид этих созданий, — наставительно подхватил ксендз. — В их хрупких телах прячется дьявольская сила! Эй, вы! — он кивнул стражникам. — Приготовить ведьму для допроса!

Ирку снова ухватили за веревки на запястьях и швырнули в тот угол камеры, куда она все это время старалась даже не смотреть. Девочка споткнулась о длинную лавку, на пол посыпались жуткие, в бурых пятнах, металлические инструменты. В ноздри ударил тот же омерзительный и страшный запах, который она уже чуяла на рясе ксендза. Только теперь она поняла, что это. Так пахла засохшая кровь. Человеческая кровь.

— Раздевайся! — сжимающий в руках грубый холщовый балахон скарбник Витек угрожающе навис над Иркой.

— Офигел? Все о стриптизерке в торте мечтаешь? — заорала Ирка, извиваясь в держащих ее руках. — А ну пусти!

— Снимай свои обноски, ведьма! Наденешь вот это! — зарычал скарбник, искренне полагающий себя городским стражником на службе духовного суда, и рванул на Ирке подаренную Замбилой цыганскую кофту. Иркин истошный визг отразился от стен. Богдан повис у стражника на руке. Здоровенный мужик легко стряхнул его и наподдал вслед так, что мальчишка кубарем покатился по каменному полу.

Ксендз равнодушно чиркал в своем пергаменте. Отец Герман сидел нахохлившись, опустив покрытую капюшоном голову, и, казалось, о чем-то раздумывал. Хорунжий неотрывно глядел в пол, и только яростно закушенный длинный ус выдавал, что он все видит и слышит.

Ирка брыкнула ногой, норовя заехать скарбнику по колену, и тут же звонкая оплеуха бросила ее прямо на скамью.

— Панна Ирина! Не сопротивляйтесь! Соглашайтесь! Тогда они развяжут вам руки, — быстро прошептала скамья ей прямо в ухо. С деревянной поверхности на Ирку жалостно помаргивали глаза ведущего.

Глава 25

Не ерзай на стильци

— Хорошо! Ладно! — отбрыкиваясь от снова протянувшего к ней лапы стражника-скарбника, прокричала девчонка. — Я сама! Сама!

Стражник остановился.

Ирка, шмыгая разбитым в кровь носом, с трудом села на скамью.

— Только вы это… В сторону отойдите…

— Ишь, стыдливость проснулась, — покрутил выбритой головой ксендз. — На шабаше небось не стеснялась голой плясать.

— Вы откуда знаете, как на шабаше пляшут? Летали? — зло прищурилась на него Ирка.

Рядом с ней тихонько охнули, и скамья ощутимо наподдала ей под зад.

— Дерзишь? — протянул ксендз.

— Да оставьте вы девчонку! — вскричал хорунжий. — Или полюбоваться захотелось, а, отче?

Ксендз презрительно фыркнул. Повинуясь его кивку, стражник швырнул балахон на скамью и зашел Ирке за спину. Девчонка почувствовала, как холодное лезвие прикоснулось к веревкам… и руки ее бессильно повисли вдоль тела. Растирая затекшие запястья, Ирка повернулась спиной к судьям и принялась неловко развязывать тесемки на драной цыганской юбке.

— Все, все снимай, — прикрикнул на нее ксендз.

Корчась от стыда, Ирка уронила к ногам юбку. Сидят и пялятся ей в спину, гады! В неровном свете факелов на стену падали тени. Маленькая, круглая — ксендзова. Высокая — хорунжего. А между ними… ничего. Странно, тени отца Германа не видно. Стараясь не думать, что она делает, Ирка потянула с головы цыганскую шаль… и с изумлением обнаружила, что держит в руках беленький и даже накрахмаленный чепец — длинный, закрывающий не только макушку, но и всю шею.

— Нет! — тут же взвился ксендз. — Это оставь! Спрячь, спрячь свои колдовские патлы, знаем мы, зачем ведьмы их распускают! Чтоб чары плести! Не выйдет!

— То сними, то оставь… — пробурчала Ирка, нахлобучивая чепец обратно, и принялась сдирать остатки драной кофты. — Вечно вы подглядываете, как я переодеваюсь, — зло покосилась она на лупающую глазами скамью.

— Я зажмурюсь, — торопливо сказал ведущий и правда зажмурился. — Они боятся, что в вашей одежде могут быть спрятаны колдовские амулеты, — прошептал он.

— А эта тряпка для чего? — кровь возвращалась в затекшие кисти, и теперь они нестерпимо болели. Постанывая, Ирка наклонилась за одеянием, больше всего напоминающим разрисованный крестами и языками пламени мешок с дырками для головы и рук.

— Они думают, что в нем вы не сможете околдовать их. И еще… — ведущий на мгновение замер и выпалил: — В нем удобно пытать.

Ирка замерла. Она держала в руках холщовую тряпку, специально сшитую для того, чтобы палачу было удобно ее, Ирку, пытать. Пытать по приказу тех людей, которые сейчас равнодушно сидят за большим дубовым столом. Им абсолютно все равно, что она живая, что ей будет больно… Дальше мысль просто остановилась, увязла в непроходимом киселе недоступного пониманию ужаса.

— Панна Ирина, — торопливым шепотом забормотал ведущий. — Вы должны немедленно спасаться отсюда! Если они вас замучат, если переломают вам пальцы тисками… — шепот ведущего стал хриплым и шершавым, вполне подходящим для плохо оструганной скамьи. — Тогда мы все пропали! И вы, и ваши друзья, и… я тоже! Вас сожгут прямо тут, в третьем туре квеста, слышите!

— А правда, гадалка, чего ты на них морок не наведешь, как на табор навела? — скособоченный цыганенок Богдан, придерживая ладонью ребра, которым досталось от сапога стражника, подковылял к Ирке. Похоже, после говорящего медведя и прыжка на коне сквозь стену да прямо в пыточное подземелье говорящая скамья с глазами его уже не напрягала.

— Думаешь, я не пыталась? — яростно прошептала в ответ Ирка. — Не получается!

Может, те самые верба, соль и воск на шее у ксендза, может, что-то еще, но было в этой жуткой камере нечто, мешавшее Ирке, от чего заветные Слова точно рассыпались, таяли в голове.

— Нам конец, — безнадежно простонал ведущий.

Ирка торопливо сунула голову в прорезь одеяния и завозилась под ним.

— Коза — это вороной? Леонардо? Потому и ржет? — быстро спросила она закатившего глаза от отчаяния ведущего.

— Да, — простонал он. — А ваш чепец — это треуголка. Не потеряйте их, без них вам последний тур не пройти. Впрочем, до него и не добраться. Мы все останемся здесь. На мне будут сидеть…

— Меня вообще сожгут, так что можно, я не буду вам сочувствовать? — ядовито процедила Ирка. Снимать и надевать, похоже, уже было нечего, так что сейчас все и начнется. «Кто-нибудь, заберите меня отсюда!» — в панике подумала девочка.

— Слушай, гадалка, плохое тут место. Забрала б ты нас как-нибудь отсюда? — с надеждой глядя на Ирку, попросил Богдан.

Ирка подавилась зарождающимся плачем.

— А сам? — возмущенно прошипела она.

— Сам я в прошлый раз, когда конь был, — с достоинством возразил Богдан. — А на козе я скакать не умею.

Ирка не могла не признать, что в этих словах есть определенный резон.

— Какое условие третьего тура? — спросила она ведущего.

— Предсказание, — выпалил тот. — Вы должны получить предсказание на будущую игру. У… упыря, — робко закончил он.

— У кого предсказание? — охнула Ирка, роняя на пол последнюю снятую с себя вещичку.

— Упыря, — виновато повторил ведущий. — Только я не могу сказать, где его искать, — добавил он. — Заклятье Бабы-яги не дает.

— Что ты там бормочешь, ведьма? — вскинулся ксендз, все это время ошеломленно изучавший снятые с Ирки драные бежевые колготки. — Если надеешься на чары, так должна уже убедиться, что твое колдовство не действует! — самодовольно закончил он.

— Убедилась! — сквозь зубы процедила Ирка. Она напряглась, покосилась на свои пальцы. Вот зараза, хоть бы один коготь высунулся. Или зарычать как следует… Не получается! Она с тоской поглядела на отобранные у нее флаконы и банки. Ей бы сейчас хоть какое зелье или порошок — она бы справилась. Но стража не даст ей добраться до стола, на котором пузатый ксендз с истинно научным любопытством растягивал во все стороны Иркины колготки.

— Не знаете ли вы, достопочтенный отец Герман, для какого вида преступного околдования применяют ведьмы одежду из паутины? — наконец, не выдержав, спросил ксендз, подсовывая колготки отцу Герману прямо под закрывающий лицо капюшон.

Тот слегка отпрянул, потом отрицательно покачал головой.

— Для меня сие тоже загадка. Думаю, коллега, мы столкнулись с новым явлением в мировой демонологии, — оценивающе пощупав колготки, сообщил он.

— Тем лучше! — с энтузиазмом подхватил ксендз. — Нас смело можно считать первооткрывателями. Еще солнце не сядет, как мы будем все-е знать, — многообещающе поглядев на Ирку, а потом переведя взгляд на многочисленные пыточные приспособления, процедил он.

— Солнце еще не село? — чувствуя, как ее охватывает судорожная дрожь, пробормотала Ирка.

— До заката остался один час семь минут и секунд двадцать, — любезно ответил ей отец Герман.

Первые сутки квеста, считай, уже миновали. И кажется, для Ирки они станут последними.

— Вы что, корабельный хронометр, отец мой? — хрипло хмыкнул ставший очень молчаливым хорунжий. — Да и тот никаких таких секунд не знает…

— Я всегда очень точно чувствую закат, — тихо выдохнул отец Герман из-под капюшона. — У нас еще есть время…

— Взяться за ведьму! — восторженно подхватил ксендз.

— А может, почтенные панове все-таки начнут с козы? — выглядывая из-за дыбы, куда его зашвырнули стражники, неожиданно влез дедок. Ну да, он же и так долго молчал!

Привязанная у судейского стола коза, словно понимая его слова, моментально откликнулась негодующим ржанием.

— Ой, а вы помолчите, вас никто не спрашивает! Нет, я, конечно, понимаю, что панове судьи люди образованные и лучше знают, что им со всем этим делать… — старикан широким жестом обвел весь пыточный арсенал. — Но если бы кто спросил старого Хаима Янкеля… — он предупредительно поглядел на судий, явно давая им возможность спросить. Все трое каменно молчали, и старик вздохнул: — Ну так Хаим Янкель все равно скажет, он же не коза, чтобы ржать! По моему разумению, ежели коза все равно говорит не по-козьему, так, может, она и панам судьям чего-нибудь скажет — доступное их разумению? Что?.. Я что-то не то говорю?

— Стража, наведите порядок, — голос у отца Германа стал совершенно каменным.

Продолжая позевывать, инклюзник повернулся… и с ленивой небрежностью сунул старику кулаком в зубы. Дедка унесло к стене. Скарбник примерился утихомирить козу ударом кулака промеж рогов, но та развернулась к нему задом и в лучших традициях графского вороного Леонардо засадила копытами в живот. Скарбника согнуло пополам.

— Ежели чародеи имеют глупость творить свои колдовские дела купно, то есть группою, — переждав воцарившееся столпотворение, процедил отец Герман, — допрос с пристрастием, сиречь пытки, следует начинать со слабейшего, дабы потом его показания уличали сильнейшего. Ведьма упорна в своем преступлении и станет сопротивляться. — Взгляд из-под капюшона переполз на Богдана. — Мальчишка показал необоримую склонность ко лжи… — Его голос стал почти неслышным, когда он коротко обронил: — Начнем со старика.

Мгновение Ирка не чувствовала ничего, кроме ошеломляющего, лишающего сил облегчения. Ее не тронут сейчас! Ее не бросят на страшную скамью, не закрутят у нее на пальцах тиски… Ее не будут мучить! Ни ее, ни Богдана! Палачи взяли другого, а они получили отсрочку! От затопившей ее радости кружилась голова, она практически не слышала диких воплей невезучего деда…

— Пожалуйста! Не надо! Пощадите! — кричал старик.

А гнусавый голос ксендза монотонно спрашивал:

— Когда ты вступил в союз с дьяволом? Что обещала тебе ведьма за помощь в околдовании нашего короля? Использовал ли ты выкачанную из убиенной девы кровь для свершения гнусных обрядов?