Илона Волынская, Кирилл Кащеев
Конкурс неприятностей
Пролог
— Слышь, клиент просил это… не тянуть.
— Ну ежели по просьбе клиента… — щуплый мужичок в задрызганном темными пятнами халате сплюнул замусоленную цигарку на грязный цементный пол, загремел засовом. Решетка откатилась с металлическим лязгом и мужичок шагнул внутрь.
Он сразу понял, что мужичок в халате идет к нему. Попятился, пытаясь вжаться в стену своей тюрьмы.
— Не балуй! — с равнодушной строгостью сказал мужичок, подталкивая его к выходу.
Он знал, что выходить нельзя. Доносящийся сквозь решетку запах был отчетливым, сильным запахом свежей крови. Точно так пахли пятна на халате мужичонки. Он вскинулся, отчаянно пытаясь сопротивляться…
— Не балуй, я сказал!
Резкая боль и на шее защелкнулось что-то вроде хомута с длинной ручкой — за эту ручку мужичонка поволок его наружу. И тогда он отчаянно бессильно закричал. Остающиеся в камере ответили такими же жалобными криками, но его уже выволокли и их вопли разбивались о захлопнувшуюся позади решетку. У него оставалась всего одна, крохотная надежда — те, кто привез его сюда просто не могли так поступить! Они не могли! Они придут!
Словно кот из засады, грузовичок-фургон выскочил на трассу. Яростно прогудел что-то вроде: «Кто не разбежался, я не виноват!» и вломился в поток машин. «Вольво» по-кошачьи поджалось, вкапываясь в асфальт всеми четырьмя колесами. В фургоне снова прессанули клаксон, оглушая трассу тревожным гудком, и грузовичок ринулся вперед. Обошел неспешно катящую «Ладу-Приору» — вв-жж-ж! Перестроился в другой ряд, вклинившись в щель между новенькой «бэхой» и «Газелью», дернул вперед, обошел «Газель», перестроился снова, насмерть перепугав холеный «мерс», метнулась под носом у «жигуля»… И вылетел на открытую трассу… прямо перед постом ДПС… и не сбавляя скорости просвистел мимо.
Взвыла сирена.
— Фургон номер …, немедленно остановитесь! — заорали динамики.
Фургон мчался.
По узким сходням его вели через двор к двери металлического ангара. Распахнутая, как жадный рот, дверь дышала кровью. С каждым шагом запах становился все отчетливей. Туда входить нельзя. Он попытался упереться на сходнях, но режущий горло ошейник не пустил, а сзади хлестнула жгучая боль, заставляя сделать шаг вперед. Помощи не было. Густая темная тень ангара упала на него, заставляя мелко дрожать. Тянущий его мужичонка с силой дернул за сковывающий голову ошейник и ему пришлось шагнуть в дверь.
Старый истертый указатель вынырнул с правой обочины. Фургон помчался еще быстрее — несущаяся следом полицейская машина придавала ему ускорения. На полной скорости грузовичок ринулся в поворот. В борт чувствительно грохнуло, что-то звонко, как отпущенная струна хрустнуло… задние дверцы фургона распахнулись и теперь летали туда-сюда, колотясь о борта.
— Фургон номер …, вы создаете аварийную ситуацию! — взвыла полицейская машина. Окутанная синим свете мигалок она словно летела над дорогой.
В кузове фургона грохнуло. Из распахнутых дверей посыпалось какое-то шмотье. Округлый кусок металла пронесся над дорогой и… врезался в полицейскую мигалку. Синие сполохи погасли, брызнули осколки. Фургон ухнул колесом в ямину — из распахнутых дверей призраком выпорхнуло здоровенное стеганное одеяло и залепило ветровое стекло полицейской машины. Ослепленный водитель отчаянно ударил по тормозам. Визжали протекторы, предсмертно орала сирена — машину повело юзом и она наконец встала, зависну колесом над ямой. Фургон газанул, стремительно уносясь вперед.
Его впихнули в тесный загончик — стальные перила стиснули со всех сторон, не позволяя ни бежать, ни даже отвернуться. Он уже не пытался сопротивляться, только дрожь пробегала по коже, заставляла дергаться каждый мускул, и крупные слезы катились из широко распахнутых глаз. Надежды не оставалось. Помощь не придет. Его оставили, бросили… забыли.
Он еще раз безнадежно мотнул головой, когда щуплый мужичонка прилаживал у висков рамку с тянущимися от нее проводами…
— Слышь, чего-то там снаружи сирена орет? — покричали со двора.
— Нам-то какое дело. — проворчал мужичонка, прищурился — правильно ли прилажена рамка и… взялся за рубильник.
Стремительно несущийся фургон вынырнул перед закрытыми железными воротами. Застонали тормоза, фургон понесло в разворот… Вертясь, как на экстремальной карусели, фургон бахнул в ворота — металлические створки ответили густым гулом, передняя фара грузовичка разлетелась вдребезги, — и наконец встал. Из распахнувшихся дверец выскочили двое и ринулись к проходной, снося кинувшегося им наперерез охранника.
* * *
Глава 1. Саша
Двумя часами ранее
Я прощалась с любимым.
— Я все понимаю! — всхлипывая, бормотала я. — Тебе нужно уезжать! Тут у тебя никаких перспектив, а там совсем другие возможности… Только как же я без тебя? Мы же три года вместе! — ощущение жгучей обиды захлестнуло меня, прожигая душу, словно в нее медленно капали кислотой. — Я же живой человек, мне больно! Нет-нет, не бойся, я не буду устраивать истерик! — я крепче сомкнула руки вокруг шеи любимого, не позволяя ему отстраниться. Я знала, что мне его не удержать, но… еще хоть чуть-чуть, хоть минуточку побыть рядом, прижиматься щекой, чувствовать его запах! Он же… он же у меня был первым! — Помнишь, как ты вот здесь меня к стенке притиснул? — я смущенно хихикнула. — У меня тогда аж дух отшибло, но все равно я была такая счастливая. А помнишь, как мы в первый раз встретились? Я в тебя сразу влюбилась, вот честное слово! — мой голос дрожал, я поняла, что сейчас снова ударюсь в слезы и крепко зажмурилась. Губы любимого прижались к моим мокрым ресницам, его теплое дыхание осушило мои слезы. — Чего уж теперь целоваться-то? — я оттолкнула его. Шмыгнула носом раз, другой, пытаясь взять себя в руки. И ведь ничего не изменишь. Ни-че-го! — Ты хоть скучать по мне будешь? — невольно вырвалось у меня и я тут же махнула рукой. — Первое время, наверное, будешь… А потом забудешь. Все вы одинаковые! Ой, я ж тебе яблок в дорогу привезла! — спохватилась я. Любимый потянулся к пакету. Ну конечно, кто б сомневался! — Совести у тебя нет! — снова заливаясь слезами, провыла я. — Я ведь тебя люблю! Я в тебе все люблю, я… даже навоз из-под тебя выгребать люблю! А тебе бы только жрать… у-у, жеребец! — и я погладила его по гладкой шелковистой морде. Гнедой дончак фыркнул и снова потянулся к пакету с яблоками.
— Вот что тебе не нравится? — Лида из старшей, спортивной группы, ввалилась на конюшню, походя сунула морковку выглянувшей из своего денника [Отдельное просторное стойло для верховых лошадей] Симке (она же — Семирамида, серая кобылка орловских кровей). — Там конюшня в три раза лучше, корма отличные, он еще знаменитым станет — чем плохо?
— Я его с трех лет заезжала! — жалобно проныла я, намекая, что неплохо бы получить хоть чуть-чуть сочувствия в моем горе. Ага, фиг дождешься!
— А ты не знала, что с конем придется расстаться? — весело удивилась эта злая, бесчувственная девушка. — Может, ты и Димку заезжать не будешь? Его ведь тоже когда-нибудь продадут, или обменяют, или другому спортсмену передадут, а твое нежное сердце не выдержит такого потрясения. Ладно, уговорила — беру Димку себе!
— Эй, отвалила от моего Димона, у тебя свой конь! — я от злости чуть дверь денника не вынесла, не хуже чем любимый копытом. Тем более что конь у нее совершенно роскошный ахалтекинец.
— Точно как у всех: сегодня я этого коня выезжаю, а завтра р-раз — и отдали! — пробурчала Лида. — Кончай рыдать, а то солома отсыреет, и займись Димоном, пока хоть он у тебя есть!
Я глубоко вздохнула. Лидка права: работаешь не свою лошадь, неважно, государственную или частную, будь готов с ней расстаться. А своя лошадь — пока недостижимая мечта. Седло там, краги [Накладные кожаные голенища при езде верхом.], перчатки родители мне покупают, хотя и это не дешевое удовольствие, но лошадь — совсем другие деньги, если конечно брать такую, на которой выступать можно, а не просто собственную попу по полям катать. Жизнь — боль.
Я в последний раз обняла любимого за шею, погладила шелковистый лоб с белым пятном звезды, пока он тыкался мордой мне в руки, выпрашивая яблоко, изъяла два яблока из принесенного для него пакета, и закрыла за собой денник. Симка немедленно высунулась в коридор, требуя свою дань.
— Хорошо устроилась, морда лошадиная, все-то тебя кормят! — я протянула ей яблоко. — А ты скажи: все вы на мне ездите, ваша святая обязанность меня кормить! Ну что же делать, если ты у нас такая хорошая конкурная кобыла, умница девочка… — я прижалась лбом к ее теплой ласковой морде. — Вот Димку поработаю, и приду, потерпи часик. — и я направилась к деннику с надписью «Дипломат».
— Прими! — скомандовала я и он послушно подался вправо. — Ах ты ж мой хороший, запомнил! — я немедленно сунула ему оставшееся яблоко. Он довольно захрупал, а я достала из ящика щетки и принялась надраивать его роскошную шкуру. — Эй-эй, стоять! — Димка слопал яблоко и плавно так, типа — никто никуда не идет — попытался выбраться из денника. — Во-первых, уважающий себя конь не может появиться на людях недочищенный, как полкартошки. Так что извольте подождать пока я закончу, сударь! А во-вторых, без ногавок никуда не пойдешь! — я присела застегнуть ногавки и огребла хвостом по физиономии. — Уздечку оденем, и я тебя выведу. Нет, дорогой мой, хочешь-не хочешь, а если нам с тобой работать, трензель [Конкур — конные состязания по преодолению препятствий (барьеров). Ногавки — защита для ног лошади. Трензель — деталь уздечки, состоит из грызла и двух колец, за которые трензель крепят к щечным ремням уздечки. Вкладывается в рот лошади, помогает поворачивать ее голову влево-вправо, вверх.] нужен. Я знаю, ты эту железяку жевать не любишь. А яблочки ты жевать любишь? Яблочки — только для тех, кто работает, а кто не работает, тому, извиняюсь, фигушки. Вот молодец! — я вывела Димку в коридор и тут увидела Лиду, в задумчивости застывшую перед денником.
