Татьяна искренне надеялась, что на лице не отразилось ее чувств. Замечательно будет, ежели пан Владзимеж нечто подобное заявит гостям. Уж с прошлого века не существует королевства Польского, чьи земли были поделены меж Пруссией и империями Австрийской да Российской. Уж скоро лет тридцать, как сии лесистые земли присоединены к тучным наднепрянским губерниям, а подольская шляхта все держит «старовинный» польский гонор. Для соседей семейство присланного из Петербурга полковника так и осталось чужаками да завоевателями, и не слишком жалует окрестная шляхта их поместье визитами. Ежели еще пан Владзимеж попрекнет гоноровых шляхтичей куском — те и вовсе в дом шагу не ступят, навеки исключив молодую графиню из своего общества. Не того ли и добивается любезный гость?

— Благодарствую, пан Владзимеж, однако что ж это вы меня как хозяйку столь низко цените? — пани экономка сочла нужным выказать обиду. — Нешто поместье в запустении? Урожай был преизрядным, и собрали все до зернышка — мало ли я холопов перепорола, чтоб не ленились? Найдется, что на стол подать, а главное, все свое, не казенное! — с гордостью объявила она.

— Особливо дрова, — не сдержавшись, тихо пробормотала Татьяна.

— Панночка графиня шутить изволит? — остро улыбнулась ей экономка. — Разве ж при моем хозяйствовании на стол дрова подают? Или кухаркина стряпня панночке не угодила? — словно с тревогой спросила она. — Так, может, выпороть ее, мерзавку, чтоб шибче работала?

— Никого… не надо… пороть… — с трудом выдавила Татьяна, чувствуя, как от стыда вспыхивают уши. Заигралась! Обрадовалась малой победе и забыла, каким искусством причинять боль обладает эта женщина! Недостойно дочери попрекать умершего отца, но… как он мог назначить сие злобное создание ей опекуншей?

Ежели из-за сказанного Татьяной неосторожного слова бедной кухарке подставлять спину под кнут… Господи, как потом глядеть в глаза доброй толстухе!

— Моя шутка была не слишком удачной. Прошу прощения, Оксана Тарасовна.

— Как угодно панночке графине, — уголки губ экономки печально опустились, изображая обиду, зато глаза горели торжествующим злым огнем. — Я лишь о вашем добре пекусь неустанно.

— Глядите, не перепекитесь, пани экономка, — равнодушно обронил пан Владзимеж. — Вы, чай, не калач.

Томашек глянул на экономку разочарованно — калачей на блюде уж не осталось — и с горя принялся намазывать пышку черничным вареньем.

— А что, любезная панночка графиня, бала-то сегодняшнего ждешь? — не обращая внимания на злобно закушенную губу экономки, спросил пан Владзимеж. — Соскучилась небось по развлечениям? Шутка ли, молодой девице год в трауре ходить: ни тебе катаний, ни тебе гуляний.

— Мне не нужны развлечения. Я предпочла бы сохранять траур по родителям и далее, — опуская голову, тихо прошептала Татьяна. Что он может понимать, грубый, бесчувственный человек! Развлечения были ей нужны раньше, когда родители были с ней, когда были живы! Тогда она могла сердиться на строгость мама?, весьма переборчиво относившейся к получаемым дочерью приглашениям. А сейчас… Ей ничего не нужно. И не хочется ничего. Еще бы и от нее никто ничего не хотел!

— Да-да, — небрежно согласился пан. — Такая трагедия, помним-помним. Вот так живешь и не знаешь, где тебя судьба караулит! Вроде счастье, радость — едет покойный пан граф по пожалованному царем-батюшкой поместью, графине своей заливные луга показывает. А лошадь возьми да и понеси, а коляска возьми да перевернись! И ни счастья больше, ни радости, как говорится: «Где стол был яств, там гроб стоит».

Сынок Тимиш согласно кивнул и переложил на свою тарелку последнюю пышку — словно спешил освободить стол под грядущий гроб. Татьяна даже догадывалась — чей.

— Только живым — жить, панночка графиня. Пора, пора траур снимать! Девица ты пригожая… — пан Владзимеж поглядел на Татьяну с некоторым сомнением, словно на самом деле никогда не задумывался — пригожая она девица или не очень. — Да богатая, — уж в этом пан был несокрушимо уверен. — Батюшка твой покойный немало оставил, с одной саха?рни чистого доходу полтыщи рублёв золотом! — похоже было, что доходы панны графини любезный сосед подсчитал до медной копейки. — Жених тебе надобен, не бабьему короткому уму такое наследство править! Жениха присматривать самое времечко! Там, глядишь, сговор, помолвка, контрактик брачный для верности, — он улыбнулся, словно кот над крынкой сметаны. — Три-четыре года минуют — уж и свадьба. Только с женихом не промахнись, чтоб не вертопрах какой, а юноша серьезный, — пан Владзимеж с намеком покосился на своего Тимиша, со всей серьезность погруженного в тарелку. — А то найдется какой — соловьем разольется, наговорит слов красивых, а как до дела дойдет, так толку с него и нету. А иной, может, говорить и не мастер… — все настоятельней поглядывая на сына, бубнил пан Владзимеж.

…Зато пышки как уписывает — загляденье! — мысленно закончила за него Татьяна, уныло разглядывая столь настоятельно рекомендуемого жениха. Вот этого-то она и боялась!

— Я еще слишком молода, чтобы думать о замужестве, — тихо промолвила она. — Батюшка не одобрил бы…

— Что батюшка одобрил, а чего нет, того мы знать не можем. Помер батюшка-граф, царство ему небесное, — зло перебила экономка. — Слыхал, пан сосед, панна графиня замуж идти не хочет! Замужем оно хлопотно, а она еще барышня молодая, хочет по балам блистать, для чего из самого Санкт-Петербурга модный туалет выписан, хотя полная гардеробная нарядных платий висят-пылятся, хоть девкам горничным раздавай!

Татьяна растерянно поглядела на Оксану Тарасовну. За весь прошедший год она так и не смогла привыкнуть к такой несправедливости. И ведь вроде всю правду пани экономка говорит, да забывает добавить, что старые Татьянины платья сгодятся не дворовым девкам, а разве их дочкам: шились-то два года назад, когда самой Татьяне было лишь десять! Хоть и заказывала их мама? у лучших петербургских портных, да только теперь все жмут в плечах и неприлично открывают щиколотки. А за последний год у нее было лишь два траурных платья — шерстяное на зиму да шелковое на лето! Петербургский туалет к балу в день снятия траура ей достался потому, что панна экономка до смерти боится: как бы кто не сказал, что она плохо заботится о своей подопечной. И не в дурной молве дело, а в отцовском завещании, где все же сказано насчет «действий бесчестных, несовместимых с родовой честью и благом малолетней графини Татьяны», за каковые пани экономка может быть изгнана прочь. По мнению самой Татьяны, все действия пани экономки бесчестны, ибо сама она женщина злая и недостойная. Но разве ж кто из взрослых господ ее выслушает! Пани экономка умеет прикинуться доброй да ласковой.

На сегодняшнем балу все увидят Татьяну в дорогом петербургском туалете — и кто тогда поверит историям про дрова, про отосланных из поместья учителей, про отнятые кисти, краски да мольберт, перекочевавшие в комнату Марыси, да про книги, которые из отцовской библиотеки теперь приходится таскать тайком, потому как «денег стоят, нечего их трепать да пятна на страницах ставить»! Впрочем, разоблачения пани экономка не слишком и боится, знает: юная графиня не поступится гордостью и никому не расскажет о десятках унижений, что поджидают ее каждый день. И унижения продолжатся, ведь и воспитанницы не преминут расплатиться за то, что их бальные платья заказали всего лишь каменецким портным. Готовьтесь, любезная госпожа графиня, будут вам опять и дохлые пауки на постели, и булавки в туфлях, и соль в чае.

Все беды от противных девчонок! Из-за сих воспитанниц папа? и мама? полагали Оксану Тарасовну женщиной происхождения хоть и низкого, зато доброты и попечения о детях чрезвычайного, потому и назначили опекуншей для своей дочери. Только сама Татьяна никогда экономке не верила. Не из доброты та держала при себе четырех молодых девушек, а ради неких планов. Хотя, каковы эти планы, Татьяна догадаться не могла.

— …барышня состоятельная, от нового платья не разорится, — ворвался в ее размышления голос пана Владзимежа. — Привыкли уж видеть панночку вороной черной, поглядим ее павою!

«Курицей», — одними губами, но так, чтоб Татьяна видела, прошептала беловолосая Марыся.

— Однако мы вынуждены вас оставить, господа, — складывая салфетку, процедила экономка. — Вечерний бал требует немалых приготовлений. Панна графиня, извольте…

— А панна графиня-то вам зачем? — сыто откинувшись на стуле, полюбопытствовал пан Владзимеж. — Вы, пани Оксана, своими успехами в хозяйствовании хвастались, да вон еще помощницы у вас есть. Дело ли — приживалкам в гостиной прохлаждаться, пока госпожа на поварне парится?

Четыре воспитанницы дружно вспыхнули и поглядели на Татьяну с ненавистью. Молодая графиня насторожилась — никогда раньше любезный пан сосед не вставал на защиту ее господских прав. Не иначе как нужно ему что…

— Пусть панночка графиня по парку погуляет, а то бледненькая — глядеть страшно! Томашек мой ей компанию составит.

Ах вот зачем… О боже, этот пшют гороховый будет за ней по парку таскаться с нелепыми комплиментами, перенятыми у старших панов!

Редчайший случай — пани экономка совпала в желаниях со своей панночкой:

— Достойно ли юной девице, один на один с кавалером, да и дождик того гляди пойдет, — начала она, но пан Владзимеж ее резко перебил:

— Томашек мой обхождение знает, от него панночке никакого вреда, кроме пользы, быть не может! А что до погоды, так попал мне давеча журнал из самого Лондона, свежий совсем, всего два года тому как изданный! До чего, оказывается, англицкие лекари додумались? Пишут, не годится, как наши мамки-няньки, дитё в натопленной да закрытой комнате держать! От того, дескать, все хворобы и происходят! А потребен дитяте моцион в любую погоду, сиречь прогулки на свежем воздухе. Вот и идите, дети мои, погуляйте!

Татьяна обреченно встала. Никакого достойного повода отказаться на ум не пришло, а обидеть гостя пренебрежением — никак невозможно! Несовместно с честью дома.

Томашек торопливо дохлебал чай и тоже поднялся, печально оглядывая опустевший стол.

— Ежели желает пан Тимиш, на прогулку можем пойти через поварню, — стараясь не допустить в голосе ни тени сарказма, предложила Татьяна.

Паныч радостно вспыхнул, но батюшка поглядел на него многозначительно, и Томашек тут же скуксился, покачал головой и вычурным движением, видно, казавшимся ему самому необычайно галантным, подал Татьяне руку.

Глава 3

Жених на завтрак

— Быть может, все же зайдем на поварню? Окажите честь, пан Тимиш, снимите пробу с блюд, что кухарка к балу готовит! — сладко пропела Татьяна.

Ежели удастся оставить сие чучело среди кухаркиных разносолов, да еще бутылочку сладкой земляничной настойки присовокупить — от нежеланного кавалера она избавится.

Но паныч только жалостливо поглядел в сторону поварни, втянул носом исходящие оттуда упоительные запахи, решительно покачал головой и потащил Татьяну мимо кладовых, в запутанные переходы.

Татьяна слегка удивилась. Она была уверена, что паныч вел ее к черному, для кухонной прислуги ходу, чтоб тайком от грозного батюшки отвязаться от докучливой прогулки.

Затопотали шаги, и, пятная паркет грязью с дырявых сапог, старый Хаим Янкель поволок ящик с битой птицей. Таких кур и гусей, каких выращивал этот старик, не найдешь по всей Подольской губернии. Пани экономка, как всегда, велела старику привезти птицу — и, как всегда, не заплатит. Запутает в расчетах, в ценах на поставленное ему из поместья зерно, и старик вновь уйдет потерянный, сжимая в натруженной ладони вместо полновесного расчета поданный на бедность грошик. А пани экономка будет глядеть вслед облапошенному ею старому дурню довольно, как сожравшая мышь кошка, щуря болотной зелени глаза.

Только Татьяна порой сомневалась, так ли глуп сей старик. Уж слишком большим дурнем он слыл, а папа? иной раз рассказывал, кем на поверку могут оказаться такие вот чудаки да неудачники. Покойный граф, хоть и трактовался подольской шляхтой как пришлый чужак, однако о здешних делах и особенностях был порой осведомлен получше местных.

Старик остановился, подпирая коленом тяжелый ящик и взирая на молодых людей с совершенно идиотической умиленной улыбкой:

— Панночка-красавица, выросла-то как! Ой-вэй, что за глупости старый Хаим Янкель говорит? Конечно, выросла, не ожидал же Хаим Янкель, что за прошедший год панночка уменьшится? И паныч Томашек с ней, первый кавалер! Первый до панночки с ухаживаниями поспел, всех опередил, даже бала не дождался, а люди еще говорят, что паныч Томашек — пришелепкуватый! Та то все глупые, необразованные люди, тьфу на них! Разве ж можно, чтоб такой шустрый паныч — и вдруг пришелепкуватый, когда он вовсе не пришелепкуватый, а справжний шляхетный рыцарь?

Татьяна, с интересом наблюдавшая за слушавшим старика Томашеком, видела, как при каждом новом повторении слова «пришелепкуватый» курносая физиономия наливается дурной кровью. «Как бы не прибил деда за длинный-то язык», — с тревогой подумала она.

— Справжний рыцарь, как есть в романах! — продолжал разливаться старик. — На коня посадит, на край света увезет… — старик по-сорочьи вопросительно склонил к плечу встрепанную седую голову. — А иначе зачем вести панночку гулять через кладовые с поварнями? Хаим Янкель вам скажет зачем! Все справжние рыцари сперва своих панночек ведут на кладовые и поварни. А если разобраться, так и потом тоже, что б там панночки на сей счет сами себе не мечтали.

Томашек в ответ что-то глухо рыкнул и с силой толкнул загораживающего им дорогу старика в плечо. Деда отшвырнуло к стене, ящик с треском развалился, битая птица вывалилась, пятная жиром без того вечно грязный лапсердак старого Хаима. Паныч злобно зыркнул на старика, ухватил Татьяну за запястье и поволок мимо кладовых. Дверь черного хода распахнулась от рывка, утренний воздух дохнул в лицо.

— Пан Тимиш, что вы делаете? Пустите же, мне больно! — пытаясь вырваться из его хватки, вскричала Татьяна.

Томашек дернул ее еще раз, вытаскивая наружу. Татьяна с изумлением взглянула на запряженную открытую коляску, поджидающую их у заднего крыльца.

— А прокатимся, панна Татьяна, — впервые за все утро открыл рот паныч. — По холодку. Слыхали ж — лекари рекомендуют, — и он сделал явную, хотя и несколько неуверенную попытку подтащить ее к коляске.

Еще не вполне понимая, в чем дело, Татьяна уперлась каблуками в крыльцо и на всякий случай уцепилась свободной рукой за дверной косяк.

— Прошу прощения, но я не расположена кататься, — стараясь говорить сдержанно и спокойно, возразила Татьяна. Почему он ее не отпускает? Так же синяки на руке останутся, при открытом-то бальном платье — невообразимый ужас! — И впрямь холодно, а я без плаща, и шляпка в покоях осталась.

— Вы и без шляпки хороши, панночка, — воровски шныряя глазами то в глубь дома, то по пустынному заднему двору, словно боясь, что их увидят, пробормотал паныч. — И без плаща хороши, и без ботинок, и без…

— Вы заходите слишком далеко! — стараясь повторить голосом интонации, с которыми мама? отчитывала зарвавшихся кавалеров на балах, сказала Татьяна.

— Та где там далеко, панна графиня, всего-то до нашего имения, и не пойдем, а поедем! — он снова подтолкнул Татьяну к коляске. — Да не кобеньтесь вы, панночка! — Томашек поглядел на нее с возмущением. — Пан нотариус с утра ждет, небось, всю нашу наливку уж повыпил!

— Что за нотариус? Зачем? — недоуменно сдвинула брови Татьяна.

— Ну так… — паныч сбился, поняв, что сболтнул лишнее. Но как теперь выпутываться, он не знал, а потому выпалил: — Контракт кто составит, ежели не пан нотариус? Мы с батюшкой люди простые, всем этим штучкам не обученные!

— Какой контракт, о чем вы говорите, пан Тимиш? — совсем растерялась молодая графиня.

— Так брачный же! — впав в полное отчаяние, возопил тот. — Что ты, панночка, обязуешься за меня замуж пойти, а пока управление своими имениями батюшке моему доверяешь!

Растерянность исчезла. Ее неприятные догадки и впрямь верны! Пан Владзимеж давно поглядывал жадным глазом на оставленное ей наследство да пугал намеками на сватовство своего полоумного сынка. Но право же, она не ожидала, что отец с сыном решатся на похищение! Впрочем, страха не было. Уж больно комичной и нелепой выглядела сия ситуация со справжним шляхетным рыцарем пришелепкуватым Томеком, который намеревался увезти ее на край света в соседнее имение для составления брачного контракта.

— Пан Тимиш, это вы мне так предложение делаете? — сдерживая смех, спросила она.

Томашек задумался:

— А чего же — и делаю! Ты, панночка, хоть из пришлых, однако богатая да знатная, чего бы мне на тебе не жениться? Хотя мне больше простые девчонки нравятся…

— С девушками простого звания ваше поведение было бы более уместно. — Татьяна почувствовала, что начинает злиться. Как он смеет, хам? Право же, таких женихов надобно бежать, как огня! — Для начала следовало выяснить, желаю ли я, чтоб вы на мне женились!

— А тебе-то какая разница? — простодушно поинтересовался паныч. — Все едино твоя экономка сегодня вечером тебя сговорит — не за одного, так за другого. Кто денег даст больше, — добавил он.

— Что за бред, пан Тимиш? Что сие значит?

— То и значит, панночка, — сообщил от дверей густой голос, и пан Владзимеж выступил из черного хода, по пути легко отцепив Татьянины пальцы от дверного косяка. Бросил уничижительный взгляд на сына и пробормотал: — И впрямь пришелепкуватый — ничего поручить нельзя. — Повернулся к Татьяне: — Пани экономка на твоей помолвке добрый куш сорвать желает. Ее тоже понять можно, — рассудительно заметил он, — кто ж из панов шляхты дозволит простой бабе и дальше графским добром управлять? Годик попанствовала, набила карман как могла, девок своих приблудных подкормила да принарядила — будет с нее! Самое милое дело тебя, панночка, за кого из шляхетских сынков сговорить, а тогда уж с дорогой душой графским имением править. Знаешь, сколько соседей на твои луга, да поля, да коптильни облизываются? А почитай, все, у кого сынок холостой есть! Ежели б они друг с дружкой за тебя не тягались — ты б уже с полгода как просватанная была, и никакой траур тебе бы не помог.

Слушавшая его в оцепенении Татьяна наскоро перебрала в уме соседских панычей — и содрогнулась от ужаса. Все было не так, как она подозревала, а гораздо хуже!

— Ну а уж дольше траура терпеть тебя непристроенную никак не возможно, — продолжал невозмутимо рассуждать пан Владзимеж. — Вот твоя пани экономка и предложила: чтоб меж собой не ссориться, да чтоб она свое опекунство без шума сняла да из имения съехала, пусть паны соседи ей денег дадут. Кто больше всех даст, с тем она тебя своей опекунской властью и обручит. Сегодня вечером паны шляхта при деньгах на бал съедутся — тут все и решится.

— Она меня продает, — неживым голосом сказала Татьяна. — Как крепостную девку.

— Вот-вот, — согласно закивал пан Владзимеж, и на его полной физиономии расплылось хитрющее выражение. — Соседи-то согласились, а я думаю: много на себя берет пани экономка. Тебе обидно, нам — накладно. Мы с Томашком и удумали: поезжай, панночка графиня, с нами в имение. Поживешь с недельку-другую — и окромя Тимиша моего никто уж на тебе до скончания лет не женится. Как тогда пани экономка ни виляй, а придется ей тебя за моего сынка сговаривать.