— Ну вообще-то у Таньки… то есть… гхм… у Татьяны Николаевны, — чуть насмешливо улыбнулась та, — отец очень крутой. Недвижимостью торгует.
— Сударыня! — теперь графиня чувствовала, что просто захлебывается от гнева. — Я благодарна вам за спасения от похитителей, но ваше оскорбительное поведение принуждает меня прекратить с вами всякое общение. Как смеете вы позорить славную память моего почтенного батюшки, утверждая, что он… — она задохнулась, не в силах продолжать, и, лишь справившись с собой, смогла с невыразимым презрением выдавить: — Что мой папа? — жалкий торговец? Быть может, вы еще скажете, что он даже не дворянин?
— Что-то я тебя не поняла? — панна Ирина взглянула на нее с ответным возмущением. — Тебе родители нужны или чтоб они обязательно графьями были?
Нет, беседовать с сей панной решительно невозможно!
— Вот как вы трактуете мои слова? Думаете, я выгоды ищу? Я люблю своих родителей! — с силой выкрикнула Татьяна. — Мне без них плохо! И я никому не позволю говорить про них всякие гадости, вроде того, что мой отец чем-то там… — она скривилась и процедила: — Торгует! — слезы набежали на глаза, она отвернулась и пристально уставилась на переступавшего в стойле вороного.
— Слушай, ты только не реви, — жалобно попросила панна Ирина.
— Я вовсе и не плачу, — сказала графиня и вразрез с собственными словами простонародно шмыгнула носом. — Это и есть тот самый конь, что в козу превратился? — желая сменить предмет разговора, спросила она. — Отличный жеребец. На Леонардо похож.
— На кого? — после долгого молчания переспросила панна Ирина.
— Батюшкин вороной, на всю губернию лучший. Его давно, еще до моего рождения цыгане свели, вот из этой самой конюшни, — она недобро покосилась на цыганенка. — Папа? его все вспоминал…
— А на этом вашем жеребце… — вновь после паузы спросила панна Ирина, — на нем какие-нибудь заклятья были?
Татьяна улыбнулась:
— Обычно такие вещи тщательно скрываются, но сейчас какое это имеет значение? Извольте, батюшкин пропавший вороной был под «кфицас адерех» — заклятье «скачок дороги». Его сам каменецкий ла?мед-во?вник клал. Один из тридцати шести великих тайных праведников, — пояснила она. — Тех, что берегут мир от погибели. Обычно они скрываются, представляются людьми самыми жалкими и никчемными, однако же батюшка откуда-то знал. Он много знал такого, что другим неведомо.
Теперь за спиной молчали долго. Очень долго.
— А зачем они жалкими прикидываются? — спросила панна Ирина.
— Это-то как раз понятно. Чтоб люди не пытались использовать их для мелких дел, с какими могут справиться и сами. Мощь тридцати шести хранителей велика, но не беспредельна, и если израсходовать ее на малое, против великой беды можно и не устоять.
— Слушай… — задумчиво протянула панна Ирина. — Ты случайно старикана такого, слегка придурковатого, не знаешь? У него еще вечно волосенки дыбом, одежда грязная, а из карманов то семечки, то ореховая скорлупа сыплется?
— Хаим Янкеля? — равнодушно переспросила графиня. — Так он сейчас на кухне.
— Ой-вэй! Панночка такая умница, что старому Хаим Янкелю даже стыдно говорить, что панночка сильно ошибается! Хаим Янкель курочек отдал, пани экономка Хаим Янкеля обманула — что ему дальше делать на кухне? Лучше Хаим Янкель на конюшне посидит, с умными молодыми людьми нужные разговоры поразговаривает!
Глава 5
«Роллс-ройс» Ильи-пророка
Знакомая фигура в вечно заляпанном грязью лапсердаке появилась на пороге конюшни. Подволакивая ноги, старик с всклокоченными седыми волосами прошаркал к барышням.
Цыганенок Богдан поглядел на старика, и губы его исказились злой улыбкой:
— Ай, напрасно ты пришел сюда, старик! Или ты цыган не знаешь? Или не слыхал, что по таборным законам с предателями делают? — смуглая рука скользнула за голенище, блеснул нож.
— Не нервируйте себя, молодой человек! — старик небрежно отмахнулся и, перевернув вверх дном валяющуюся рядом корзину, уселся, сложив узловатые руки на коленях. — Неужели вы будете кидаться на старого человека с ножом, резать старому человеку глотку? Я не говорю о том, как это сильно некрасиво, но кому оно надо — столько крови?
— Мне, — легко, как тень, панночка Ирина скользнула к старику, и пальцы ее скрючились, наподобие птичьих когтей. — С тех пор как вы, дедушка, меня упырю скормили, мне все время хочется крови, — из-под верхней губы опять блеснули клыки! Глаза засветились безумным жадным светом, оскаленная паненка нависла над стариком, и графиня Татьяна оцепенела, понимая, что сейчас свершится нечто ужасающее!
— Хочется, не хочется, это, деточка, совершенно несерьезное отношение к вопросу, — старик невозмутимо глядел на надвигавшийся кошмар водянистыми подслеповатыми глазами. — Мне тоже хочется спокойно пить по утрам кофий с булочками! А мне говорят: иди, Хаим Янкель, и, как ты есть один из тридцати шести тайных праведников, сделай что-нибудь с этим миром, чтоб он не накрылся хотя бы до завтра. И я иду и делаю, хотя точно знаю, что завтра начнется все то же самое. И если старому ла?мед-во?внику говорят, что мало несчастному городу Каменцу турецких походов, и казацких походов, и польских жолнеров [Солдат.], и, тьфу на них, королевских налогов, так еще в город упырь залетел, то старый ла?мед-во?вник хорошо понимает: вот теперь-то город может и не выдержать. Что-то одно надо убирать — или упыря, или налоги. Так, согласитесь, упыря легче! Но что поделаешь, старый Хаим Янкель не может гоняться за упырем с осиновым колом. Во-первых, это был такой сильный упырь, что его уже не брал никакой осиновый кол, а во-вторых, какие могут быть гонки при моем артрите и больной пояснице? Зато старый Хаим Янкель может познакомить упыря с хорошей девочкой, только ай-яй-яй, такой склероз, забывает сказать, кто у девочки папа…
— При чем здесь мой отец? — отрывисто спросила панна Ирина. Жуткий отблеск в ее глазах погас, пальцы распрямились, она слушала старика если и без радости, то хотя бы со вниманием.
— А затем, дорогая моя, что вы от рождения ни одному упырю не по зубам, — старик вдруг отбросил свою обычную манеру речи — будто маску снял. Несмотря на всклокоченные волосы и старый лапсердак, теперь он никому не показался бы жалким. Теперь это был просто усталый человек, обремененный множеством важных и неотложных забот. — Унаследованная вами от отца кровь бога Симаргла — немного не то, что способен переварить упыриный желудок.
— Древний славянский бог Симаргл — ваш батюшка? — изумилась графиня.
— Оставьте, панночка-графинюшка, Ирочка не шибко жалует разговоры о своем непутевом батюшке, — отмахнулся старик.
— Вы мне зубы, как тому упырю, не заговаривайте! — пригрозила панна Ирина. — Как вы… нет, когда вы о нем вообще узнали? В нашем времени, когда игра только началась? Или в средневековье? Как это вы его убирать собрались — перебраться из будущего в прошлое?
— Ирочка, я вас таки умоляю! Каждый день и даже каждую секундочку вы перебираетесь из прошлого в будущее — и вас это почему-то совершенно не удивляет! Поверьте старому ла?мед-во?внику, время — это такой проходной двор!
— Вы меня упырю как червяка на крючке подсунули! — уже вовсе без ярости, скорее жалобно, пробормотала панна Ирина.
— Скорее как отраву, — невозмутимо сообщил старик.
— Вам должно быть стыдно, пан Янкель! — чувство справедливости заставило графиню вмешаться. — Хоть вы и сохранили город от погибели, но поступать так с дамой не подобает!
— Мне и впрямь стыдно, панночка графиня! — старик вдруг согласно кивнул. — Я, дурак старый, думал: куснет он нашу Ирочку, кровушки глотнет и тихо издохнет, и больше никакого от него беспокойства! А он что? — возмущенно переспросил старик.
— А что он? — поинтересовалась графиня и тут же почувствовала, как голова у нее начинает кружиться, перед глазами мелькают странные картины, и она словно проваливается куда-то…
Давящие каменные своды сомкнулись над головой. Черноволосая панночка, смежив очи, бессильно бьется в когтистых лапах упыря. Торжествующий монстр с омерзительным свистом втягивает в себя кровь жертвы… И вдруг его щеки начинают раздуваться. Они надуваются и надуваются, лысая голова превращается в гладкий шар, в котором теряются черты лица, вспучивается шея, распирает рясу вздутый живот, тело жертвы вываливается из безобразно раздувшихся лап чудовища. Взрыв заставляет содрогнуться каменные стены. Клочья бледной кожи разлетаются в стороны, брызги черной, как деготь, крови прихотливыми узорами пятнают камни…
— Он… лопнул, — открывая глаза, жалобным голосом произнесла графиня. — Упырь лопнул, и капли его крови попали вам на губы!
— Я теперь упыриха? — пронзительно глядя на деда, вскричала панна Ирина.
— Еще не совсем — на солнце-то вы пока можете находиться? Но дело, несомненно, идет к тому, — бодро заверил ее старик.
— Дедушка Янкель, а вам не кажется, что для меня это немножко перебор? Что мне делать с когтями, зубами и желанием пить кровь из кого попало?
— Что делать с когтями и зубами, вы лучше меня знаете, — усмехнулся старик.
Графиня сего ответа не уразумела, а вот панна Ирина, похоже, поняла преотлично и сердито нахмурилась.
— А насчет жажды крови — все то же самое, что вы и так собирались делать! У вас остались сутки и половинка — до двенадцати ночи третьего дня — чтобы пройти все туры игры и вырваться из-под заклятья Бабы Яги. Тогда и ваш вампиризм исчезнет. Ну разве что какие-нибудь остаточные явления…
— Так что же… — несчастным голосом протянула графиня. — Все вокруг действительно не настоящее, а лишь глупая игра?
— Ничего она не глупая! Сама ты… — вдруг от души возмутился слушавший их Богдан и замер с открытым ртом, будто сам не понимая, что же такого сказал.
— Прорывается иногда, — одобрительно улыбнулся старик.
— Что прорывается? — переспросила графиня, не вполне, впрочем, уверенная, хочет ли услышать ответ.
— Истинная натура.
Сквозь щелястые стены конюшни послышался странный рокот, а потом длинный гудок.
— Это что такое? — изумленная графиня уставилась на двери. — Похоже, у нас на заднем дворе… гудит пароход?
— Какой еще пароход! Автомобиль это, — досадливо бросила панна Ирина и тоже вдруг замерла точно как ее цыганенок — с открытым ртом. — В девятнадцатом веке — автомобиль? Что за бредятина? — и одним прыжком метнулась к выходу.
Цыганенок помчался следом. Панна графиня попыталась идти, сохраняя достоинство, но потом не выдержала и, подобрав подол, бросилась бегом. Она выскочила на двор — и чуть не завизжала от ужаса. Неспешно пропихивая громоздкую тушу меж амбаром и коптильней, выкатив круглые неподвижные глаза и не переставая рычать, к ним лезло чудище!
— Монстр! — дрожащим голосом воскликнула Татьяна.
Цыганенок повел себя странно — шагнул вперед, оказавшись меж графиней и чудовищем, лицо его стало решительным, а в руке по-прежнему был зажат нож.
— Ничего не монстр! — панна Ирина даже обиделась. — Настоящий «Роллс-ройс», причем старинный! Ты мне сама рассказывала, что это теперь сама гламурная фишка — старинные автомобили тюнинговать, в смысле ремонтировать по-нормальному!
— Когда я вам это рассказывала? — изумилась Татьяна. — И что такое «гламурная фишка»? А этот «Роллс-ройс» — он очень опасный?
— Выхлоп большой, в смысле, загрязняет сильно, а так ничего, — ответила панна Ирина.
Загрязняет? Ужели главная опасность — фу, гадость какая! — в его испражнениях? Графиня еще успела ужаснуться, когда… в брюхе монстра открылась дверца. Оттуда выглянул крупный мужчина средних лет, одетый в черное, в круглой шляпе, из-под полей которой свисали туго закрученные пейсы. И тогда графиня поняла, что это вовсе никакой не монстр — а повозка! Нечто вроде кареты, только каких же странных очертаний, с безобразно раздутыми колесами, и… и без лошади!
Человек в повозке нашел глазами Хаим Янкеля и кивнул ему, предлагая садиться.
— Давайте прощаться, ребятки, — сказал старик. — Думал я вас до конца игры довести, но сами видите — вызывают, — он кивнул на необычную карету. — Работа, всегда работа…
— А как же заклятье Бабы Яги? Оно же вас из квеста не выпустит! — сказала панна Ирина. Сейчас она, кажется, вовсе не хотела, чтоб странный старик уходил.
— Барышня, я вас таки умоляю! — возвращаясь к своему привычному тону, отмахнулся ла?мед-во?вник. — С каких это пор Таможенница может сказать свое Слово Хранителю?
— Почему Баба Яга — таможенница? — растерялась панна Хортица.
— Ой, я читала! — обрадовалась графиня. — Батюшка «Труды» Петербургской академии наук выписывал регулярно! Там один ученый господин рассуждал, что сказочная избушка Бабы Яги суть народное представление о границе меж нашим миром и миром иным! Потому через сию избушку всегда проходят богатыри.
— Угу. Таможенница их кормит, поит, спать укладывает и мечи-кладенцы измеряет — на предмет разрешенной к проносу длины, — насмешливо согласился старик. — А Хаим Янкель аж никак не богатырь — упаси бог! — Хаим Янкель всего лишь скромный ла?мед-во?вник, а у всех Хранителей — тьфу, тьфу, чтоб не сглазить! — на эту старую вредную штрундю полный физический и дипломатический иммунитет. Сами убедитесь, — многообещающе усмехнулся он, оглядывая троицу. — Когда ваше время придет.
— А еще… Это уж местные легенды говорят… — волнуясь, начала Татьяна. — Когда ламед-вовника призывают к трудам… За ним приезжает сам Илья-пророк! — выпалила она и вопросительно уставилась на человека в повозке.
— Вообще-то я не так себе Илью-громовержца представляла, — несколько неуверенно сказала панна Ирина, тоже с любопытством разглядывая человека с пейсами, восседающего за рулем «Роллс-ройса».
— Девушка, это все сплошные предрассудки, поверьте старому, заслуженному ла?мед-во?внику, — строго сказал старичок и направился к своей чудно?й карете без лошади. Приоткрыл дверцу, нагнулся, усаживаясь, потом обернулся. — Но если угодно, можете взглянуть на него так, как обычно видит его ваш народ, — дверца захлопнулась.
Повозка вновь зарокотала, медленно тронулась, гуднула на прощание, и… взмыла над домом и амбарами! Набирая скорость, понеслась над садом и парком.
— Эти автомобили… тюнингованные… Они еще и летают? — мечтательно спросила графиня, глядя вслед улетающей карете.
— Ну, так серьезно не тюнингуют, — рассеянно ответила панна Ирина и вдруг крепко взялась одной рукой за плечо цыганенка, а второй сжала Татьянину ладонь.
И графиня увидела! Высоко над землей, меся копытами облака, бешеные кони несли гремящую колесницу. Крепко держа вожжи, в колеснице во весь рост стоял могучий богатырь в вышитой рубахе. Порывы ветра трепали его волосы и бороду и рвали с плеч богатырский плащ. А на заднем сиденье колесницы смешно подпрыгивал маленький всклокоченный старичок в грязном лапсердаке и с растрепанным веником под мышкой.
Извивистая молния вылетела из-под конских копыт, грянул гром, и колесница исчезла. На землю упали первые капли дождя.
Глава 6
Четвертый тур, растудыть в качель…
— Мы должны найти ведущего! Раньше, чем дождь ливанет, — поглядывая на небо, решительно сказала панна Ирина.
— Простите, кого? — ошеломленная всем случившимся, поинтересовалась графиня.
— Ну-у-у… — неуверенно протянула панна Ирина. — Один раз он выглядел как оглобля. А второй раз — как скамейка.
— На конюшне много оглоблей. А в парке — скамеек, — ошарашенно пробормотала графиня.
— Эй, гадалка, на конюшне я смотрел — у тех оглоблей глаз нету, — энергично сообщил цыганенок.
— Тогда в парк! — столь же энергично скомандовала панна Хортица и метнулась в аллею, на бегу оглядывая каждую скамейку, в поисках… глаз?
Кутаясь в шаль, панна графиня поплелась следом. Пожалуй, если бы не летающая повозка Ильи-пророка, она бы все же уверилась, что ее новые знакомцы просто безумны. Боясь вмешаться в их настоятельные поиски, она присела на оставленные еще с лета качели.
Странно. Спиной она чувствовала чей-то пристальный взгляд. Но вокруг никого не было. Графиня откинулась на резную спинку. Ощущения буравящего взгляда в спину усилилось. Графиня оттолкнулась ногой. Качели дрогнули, ржаво заскрипели, а потом хрипло откашлялись.
— Простите, вы случайно не знаете… Вон те двое… Они не меня ищут?
Графиня стремительно обернулась.
Спинка ее любимых качелей, каковую еще при жизни батюшки домашний плотник украсил причудливыми завитушками, дрогнула и словно поплыла. Рисунок резьбы будто перемешался — грустно помаргивая складками дерева, на графиню вопросительно глянула пара печальных очей.
Из перехваченного горла Татьяны вырвался сдавленный писк.
— Чего верещишь? — поинтересовалась неслышно очутившаяся возле нее панна Ирина и тут увидала глаза. — Вот не зря вы каждый раз в деревяшку превращаетесь! — вместо приветствия мстительно возвестила она. — Есть на свете справедливость! Додумались — упыря в третий тур подсунуть!
— Паненка! Как вы могли подумать! — резьба на спинке качелей вновь поплыла, складываясь в длинный щелястый рот. — Мы ж не безумцы: в игру настоящего кровожадного вампира вводить! Мы заготовили совершенно безопасного, тихого упырика! Некоторые считают его даже милым.
— Не выдумывайте — мирных упырей не бывает! — отрезала панна Ирина.
— Бывает, — отрешенно возразила ей графиня. То, что ее старые качели прозрели и заговорили, стало для нее последней каплей. Теперь она могла совершенно спокойно обсуждать качества упыриного племени. — Редкая разновидность упырей-прорицателей, не появляются на свет нигде в мире, кроме как в Подольской губернии. Сии создания миролюбивы и убийством себя не пятнают, лишь для прорицания порой нуждаются в глотке человеческой крови.
— Ну, если ты так говоришь… — неохотно, но покорно, как соглашаются с непререкаемым авторитетом, кивнула панна Хортица.
Графиню такое безусловное признание смутило, но и польстило до чрезвычайности. Никто — даже папа? и мама? — не воспринимали ее слова как непреложную истину. А тут панна Ирина, вовсе Татьяну и не знающая… Или знающая? Если поверить в то, что они были знакомы в некой иной, позабытой жизни… Но тогда получается, что все нынешнее и впрямь не существует? Нет, сие невозможно! Не-воз-мож-но!
— Где он шлялся, ваш тихий прорицатель, пока нас там натуральный упырь обгладывал?
Завитушки резьбы смущенно дрогнули, заметались, будто старались и вовсе удрать. Несмотря на фантастичность зрелища, корчащая причудливые рожи спинка качелей была неуловимо похожа на вороватую физиономию приставленного к погребам мужика, когда мама? допытывала его относительно невесть куда сгинувшего годового запаса столовых вин.
— Как выглядит ваш… поводырь, когда он не оглобля, не скамейка и не качели? — неожиданно для самой себя спросила графиня.
— Ведущий, — поправила ее панна Ирина. — Тоже прикольно выглядит, растягивается, как жвачка…
— Что такое жвачка? — поинтересовалась панна Татьяна.
— Жвачка — это… — панна Хортица беспомощно замолчала. — Потом объясню. Или сама вспомнишь. А у ведущего просто руки-ноги длиннющие и тянутся во все стороны.
— Так это он и есть — упырь-прорицатель. С описанием совпадает, — заключила Татьяна.
Панна Хортица подозрительно поглядела на меняющуюся резьбу качелей. Та складывалась то в умильно-заискивающую рожицу, то, наоборот, пыталась принять надменно-неприступный вид и наконец сдалась, покорно растекаясь деревянными завитками: